Мама! – крикнул он. – Мама!
– Джок, ты стал еретиком!
– Любовь, дядя, любовь! Только она принимается в расчет. Верь во что хочешь, но только будь добр и милосерден, как заповедал Христос.
– Вы видели Христа? – спросил кто-то из присутствующих.
– Еще нет. Но, надеюсь, такое время придет.
– Он разве не на небе?
– Небесных сфер много. Я поднялся невысоко. Но здесь все равно чудесно.
Во время этой беседы Энид подалась немного вперед. Глаза ее привыкли к темноте, и теперь она видела гораздо лучше. Девушка могла поклясться, что стоящий в нескольких футах от нее мужчина не был человеком, но в чем заключалась разница, ответить не смогла бы. Странным, бледно-желтым оттенком лица он резко отличался от сидевших в комнате мужчин и женщин. Держался этот юноша тоже как-то неестественно, напоминая походкой движения больных людей, затянутых в корсет.
– А теперь, Джок, – попросил Мейли, – расскажи что-нибудь нам всем. Ну, хотя бы о своей жизни там.
– Нет, дядя, не могу.
– Ну, пожалуйста, Джок, нам так хочется послушать тебя.
– Просвещайте людей. Говорите им, чем является смерть на самом деле, – заговорил призрак. – Бог хочет, чтобы люди узнали об этом. Потому Он и посылает нас. Смерти нет. Вы как бы перехожите в другую комнату. Трудно поверить, что ты умер. Я сам долго не верил, пока не увидел старого Сэма – уж в его-то смерти сомневаться не приходилось. И тогда я явился своей матери. Но она, – голос юноши дрогнул, – не признала меня.
– Не расстраивайся так, дорогой Джок, – сказал Мейли. – Она еще придет к высшей мудрости.
– Просвещайте людей! Учите их! Это важнее всего на свете. Если бы газеты, оставив всего на неделю болтовню о футболе, уделили бы такое же внимание спиритизму, люди узнали бы наконец истину. Всеобщее невежество…
Что-то яркое метнулось в направлении кабинки, мгновенная вспышка – и юноша исчез.
– Энергия кончилась, – сказал Мейли. – Бедный мальчик держался до конца. Похоже на него. Он и умирал так же.
Все молчали. Зазвучала музыка. Портьеры заколыхались – кто-то пытался выйти из кабинки, но миссис Линден, вскочив со стула, воспрепятствовала этому. Медиум впервые за весь сеанс зашевелился в кресле и застонал.
– Что случилось, миссис Линден?
– Неполная материализация – у этого призрака отсутствовала нижняя часть лица. Кто-нибудь мог испугаться. Думаю, на сегодня достаточно. Энергия почти на нуле.
Сказано – сделано. Понемногу комната осветилась. Медиум лежал, откинувшись в кресле, лицо его было бледным, на лбу выступил пот. Жена суетилась вокруг него, расстегивая воротничок и смачивая водой лицо. Гости, разбившись на группы, обсуждали увиденное.
– Потрясающе! – восклицала миссис Бэдли. – Неповторимое зрелище! Жаль только, что мы не увидели частично материализованный дух.
– Нет уж, спасибо, – сказал мистик, потерявший большую часть своего высокомерия. – Для моих нервов это слишком.
Аткинсон подошел к ученым.
– Что вы об этом думаете? – спросил он.
– В Масклин-Холле сеанс прошел удачнее, – ответил один.
– Помилуй, Скотт! – оборвал его другой. – Это несправедливо. Ты сам признал, что кабинка пуста.
– То же самое можно сказать и о сцене Масклин-Холла.
– Но у Линдена нет своей сцены. Он не может использовать театральную машинерию.
– Populus vult decipi,[6] – ответил первый, пожав плечами. – Остаюсь при своем мнении. – И он направился к выходу с видом человека, которого не так просто обмануть, а его менее скептический друг поспешил за ним, продолжая спорить.
– Ну, что вы на это скажете? – сказал Аткинсон. – Есть такой тип ученых, которые невосприимчивы к новому знанию и закоснели в предрассудках. Они из всех сил напрягают свои мозги, чтобы отыскать боковые пути, хотя перед ними – прямая дорога. Когда человечество вступит в царство разума, эти люди будут плестись в хвосте.
– Нет, – проговорил Мелоун, смеясь. – Замыкать шествие будут епископы. Так и вижу, как они, сбившись в кучу, идут, путаясь в сутанах, и последними входят в царство истины.
– Что-то уж больно сурово, – не одобрила Энид. – Среди них много хороших людей.
– Конечно, много. Но здесь причины чисто психологического порядка. Все они пожилые люди, их мозг поражен склерозом и с трудом воспринимает новое. В этом нет их вины, но факт остается фактом. Что вы замолчали, Мелоун?
А тот вновь увидел пред собою маленькую, приземистую фигурку, вспомнив, как радостно, заслышав его голос, простерла она к нему из темноты руки.
Глава шестая, где читатель знакомится с характером и привычками известного преступника
Оставим на время наших героев, с которыми мы совершили увлекательное путешествие в зыбкий и туманный, но бесконечно важный для человечества мир иного опыта и иной мысли, и перейдем теперь от исследователей к исследуемым. Войдем в дом Линдена и всмотримся в жизнь профессионального медиума со всеми ее светлыми и темными сторонами.
Чтобы попасть к нему, пройдем по шумной Тоттенгэм-Корт-роуд, где разместились крупные мебельные магазины, и свернем на тихую, ведущую к Британскому музею улочку, сплошь застроенную однообразными, унылыми домами. Улица эта именуется Тулмис-стрит, а дом под номером сорок именно тот, который нам нужен. Он ничем не выделяется среди остальных – такой же серый и невыразительный. Поднимемся по ступеням к потемневшей от времени двери, откуда через окошечко робкий посетитель может увидеть лежащую в передней на маленьком круглом столике огромную Библию в позолоченном переплете и взбодриться духом.
Откроем безотказным ключом воображения запертую дверь и, пройдя через сумрачный холл, поднимемся наверх по узкой лестнице. Хотя почти десять часов утра, мы найдем знаменитого чудесника еще в спальне. Не надо забывать, что вчера вечером он провел трудный сеанс – для восстановления сил требуется время.
Когда мы так бесцеремонно растворили дверь в спальню, медиум сидел в постели, облокотившись на подушки, на коленях – поднос с завтраком. Если бы сейчас его увидели те люди, что молились вместе с ним в спиритуалистических церквях или благоговейно внимали ему на сеансах, где он демонстрировал величайшие способности духа, то они, вероятно, не смогди бы сдержать улыбки. При тусклом утреннем свете лицо его казалось болезненно бледным, а кудрявые волосы нелепой копной вздымались над высоким, говорящим об остром уме лбом. Распахнутый ворот ночной рубашки открывал массивную, бычью шею, а широкие грудь и плечи свидетельствовали о недюжинной силе. Он жадно поглощал завтрак, одновременно беседуя со своей черноглазой живой женушкой, присевшей на край постели.
– Так ты считаешь, Мэри, что все прошло неплохо?
– Сносно, Том. Там были двое, они всюду совали носы, вынюхивали и выпытывали. Называют себя учеными. Боюсь, в присутствии таких пройдох даже у библейских патриархов опустились бы руки. Какой уж тут союз сердец, о котором говорится в Библии.
– Ты абсолютно права! – в сердцах воскликнул Линден. – Герцогиня была довольна?
– Думаю, очень. И Аткинсон, хирург, тоже. Был еще новый гость, журналист Мелоун. Лорду и леди Монтнуар, а также сэру Джеймсу Смиту и мистеру Мейли явились их близкие.
– Не удалась часть вечера, посвященная ясновидению. В голову все время лезли их глупые мысли, вроде: «Это, наверняка мой дядя Сэм». Очень мешает.
– А они-то думали, что помогают. Таких людей много. Других сбивают с толку, а себя только обманывают.
– А вот в транс я вошел легко, и рад, что материализация удалась. Но сил потерял много. Сегодня утром я как выжатый лимон.
– Да, тебе прилично досталось. Пожалуй, надо поехать в Маргит отдохнуть.
– Может, на Пасху удастся выкроить недельку. Хотелось бы. Чтение мыслей и ясновидение еще куда ни шло. А вот материализация меня очень изматывает. Но я еще не так плох, как Хэллоуз. Тот, говорят, после сеансов не может перевести дух и валится замертво на пол.
– Говорят, – с горечью подтвердила жена. – Его каждый раз отпаивают виски. Он уже не может обойтись без алкоголя, и скоро, у нас будет еще один медиум-пьяница. Все наперед известно. Остерегайся этого, Том!
– При нашей профессии нельзя употреблять крепкие напитки и лучше быть вегетарианцем. Но призывать к этому я не могу, потому что сам объедаюсь яйцами и беконом. Господи, Мэри! Уже больше десяти, а я жду утром нескольких клиентов. Надо немного подработать.
– Деньги прямо тают, Том.
– К чему нам лишние деньги? На жизнь есть – и хватит. Сядем на мель – о нас позаботятся.
– Потерявшие силу медиумы никому не нужны. О них быстро забывают.
– Забывают богачи, а не настоящие спиритуалисты, – пылко возразил Том Линден. – Стыдно вспомнить, как некая леди или некая графиня, изливавшиеся в благодарности медиуму, даровавшему покой их душам, затем преспокойно давали ему умирать в канаве или гнить заживо в доме престарелых. Взять хотя бы бедного старину Твиди или несчастного Сомса – жили на нищенскую пенсию, а газеты только и знают, что трезвонят на весь свет, что медиумы купаются в роскоши. Да любой фокусник со своими нелепыми трюками живет лучше нас!
– Не волнуйся, дорогой! – умоляла жена, ласково гладя Линдена по взлохмаченной гриве. – Со временем каждому воздастся по заслугам.
Линден засмеялся.
– Это во мне бушует валлийская кровь. Бог с ними! Пусть богатые жадничают, а фокусники гребут свои грязные деньги. Они все равно не умеют ими со вкусом распорядиться. Платят налог на наследство – вот и вся радость. Вот если бы у меня были их деньги…
В дверь постучали.
– Сэр, пришел ваш брат Сайлас.
Супруги сокрушенно обменялись взглядами.
– Еще и это, – грустно промолвила миссис Линден.
Линден пожал плечами:
– Успокойся, Мэри. Скажи, что я сейчас спущусь. Поди составь ему компанию, а я присоединюсь к вам через четверть часа.
Указанное время еше не истекло, а он уже вышел в гостиную, где обычно принимал посетителей, и сразу заметил, что разговор у жены с гостем не клеится. Сайлас Линден был крупным человеком могучего телосложения и чем-то неуловимо напоминал старшего брата, хотя в нем отсутствовали приветливость и добросердечие медиума, а в чертах лица читались жестокость и грубость. Голову украшала такая же копна густых волос, но тяжелая нижняя челюсть говорила об упрямстве. Он сидел у окна, сложив на коленях веснушчатые руки. Эти руки составляли главное богатство Сайласа Линдена: он был профессиональным боксером, грозой ринга, и одно время его называли одним из лучших в полусреднем весе. Но это осталось в прошлом, теперь он переживал тяжелое время, о чем свидетельствовали потертый твидовый пиджак и стоптанные ботинки. Впрочем он нашел выход – тянул деньги с брата.
– Салют, Том, – хрипло приветствовал он Линдена и, дождавшись, когда Мэри вышла из комнаты, шепнул:
– Не найдется у тебя глотка виски? Голова раскалывается. Вчера встретил в «Адмирале Верноне» корешей по клубу. Не видел их сто лет. Здорово кутнули!
– Прости, Сайлас, – ответил медиум, усаживаясь за рабочий стол, – но мы не держим в доме спиртное.
– Какой же ты спиритуалист без спиртного? – топорно сострил Сайлас. – Ладно, давай деньгами. Фунта достаточно – я совсем на мели.
Том Линден достал из стола банкноту.
– На, возьми. Пока у меня есть деньги, я тебя не оставлю. Но на той неделе ты получил уже два фунта. Неужели все потратил?
– До последнего пенса. Клянусь! – Сайлас положил деньги в карман. – Послушай, Том, хочу поговорить с тобой начистоту, как мужчина с мужчиной.
– Слушаю тебя, Сайлас.
– Вот, взгляни. – Боксер показал бугорок на руке. – Сместилась кость. Видишь? Теперь ничего не исправишь. Это случилось, когда я в третьем раунде нокаутировал Керли Дженкинса. Хотя лучше сказать, что я нокаутировал себя. И на всю жизнь. Что я теперь могу? Провести показательный бой и только. Для настоящего бокса уже не гожусь. Моя правая вышла из строя.
– Мне жаль, Сайлас.
– А мне как жаль! Но речь о другом. Мне нужно как-то зарабатывать на жизнь. А как? Что может делать бывший боксер? Работать вышибалой в ресторане? Нет уж, дудки! Ты расскажи мне лучше, Том, как стать медиумом?
– Медиумом?
– Ну, что ты уставился? Если ты с этим справляешься, то я и подавно.
– Но ты не медиум.
– Слушай, оставь… Побереги пыл для газет. Мы свои люди. Лучше скажи, как ты проделываешь свои штучки?
– Но я ничего не проделываю…
– За «ничего» не платят четыре или даже пять фунтов в неделю. Не валяй дурака, Том. Меня не проведешь – не из тех я олухов, что платят денежки, чтобы посидеть часок в темноте. Здесь только ты и я. Ну, как ты это делаешь?
– Что «это»?
– Ну, хоть постукивания. Раз я видел, как ты, сидя за столом, задавал вопросы, а ответы через стук приходили откуда-то сверху, со стороны книжной полки. Как у тебя получаются такие фокусы?
– Повторяю тебе, я ничего не делаю! Все происходит само собой.
– Тысяча чертей! Уж мне-то можешь сказать, Том. Буду нем, как рыба. Надо же мне зарабатывать себе на пропитание…
И тут, второй раз за утро, валлийский темперамент медиума дал о себе знать.
– Наглый, бестыжий подонок! Вот такие, как ты, и позорят спиритизм. Неужели ты думал, что я обманываю людей? Вон из моего дома, неблагодарная свинья!
– Прошу без оскорблений! – прорычал вымогатель.
– Вон отсюда, а то не посмотрю, что ты мой брат, и спущу с лестницы!
Сайлас стиснул кулаки, глаза его налились кровью. Но мысль о предстоящей выпивке несколько успокоила его.
– Ладно, уйду, – проворчал боксер и направился к двери. – И без твоей помощи обойдусь. – Но когда он стоял уже на пороге, обида вдруг перевесила в нем благоразумие. – Чертов лицемер! Жалкий фокусник! Я еще сравняюсь с тобой!
И он с силой захлопнул за собой дверь.
Миссис Линден вихрем ворвалась в комнату.
– Гнусный негодяй! – выкрикнула она. – Я слышала последние слова. Что ему от тебя надо?
– Просил сделать его медиумом. Думает, что это все – фокусы, и хотел научиться им.
– Глупец, но нет худа без добра. Теперь он не осмелится здесь показаться.
– Ты так думаешь?
– Да я просто не впущу его в дом. Так взволновать тебя! Ты весь дрожишь.
– Иначе я не был бы медиумом. Тут все дело в утонченности нервной системы. Кто-то сказал, что мы своего рода поэты. Но сейчас перед работой волнение некстати.
– Я успокою тебя.
Она положила натруженные руки на его лоб и немного подержала их там.
– Теперь лучше, – сказал Линден. – Отлично, Мэри. Выкурю на кухне сигарету, и все будет в полном порядке.
– Кто-то идет, – заметила Мэри, глядя в окно. – Это женщина, ты примешь ее?
– Да, конечно. Мне уже хорошо. Проводи ее сюда.
Вскоре в комнату вошла женщина. Ее бледное, как смерть, лицо и траурная одежда говорили о постигшем ее горе. Линден жестом пригласил женщину сесть, а сам быстро просмотрел записи.
– Вы миссис Блаунт? Записаны на прием?
– Да… Я хотела спросить…
– Пожалуйста, никаких вопросов. Вы мне мешаете.
Он вглядывался в женщину поособому, как вглядываются медиумы – казалось, взгляд его серых глаз устремлен мимо нее.
– Хорошо сделали, что пришли. Очень хорошо. Я вижу близкого вам человека, у него для вас срочное сообщение. Слышу… Фрэнсис… да, Фрэнсис.
Женщина заломила в отчаянии руки.
– Так его звали.
– Темноволосый мужчина, он печален и серьезен. Собирается что-то сказать вам. Это важно. Вот его слова: «Мой колокольчик!» Как это понимать?
– Он так называл меня. О, Фрэнк, поговори со мной! Скажи еще что-нибудь!
– Он говорит, а его рука скользит по вашим волосам: «Мой колокольчик! Если ты совершишь задуманное, между нами разверзнется пропасть, преодолевать которую мы будем долгие годы». Это вам что-нибудь говорит?
Женщина вскочила на ноги.
– Все на свете. Визит к вам, мистер Линден, был моим последним шансом. Если бы он не удался и я бы поняла, что навсегда потеряла мужа, то отправилась бы вслед за ним. Сегодня вечером я собиралась выпить яд.