Выходит, у Путешественника появились последователи?
Вик не испытывал никакого раздражения, только отвращение и страдание от собственной беспомощности. Даже если они в конце концов найдут преступника, уже ничто не сможет вернуть жертв их близким.
Прежде всего Вик внимательно обследовал номерные знаки. Искореженные, грязные, старые; зато заклепки новые. Он провел по ним пальцем, и на нем остались мельчайшие частички железа, как сзади, так и спереди. Эти опилки были результатом сверления, единственного способа без повреждений снять автономера. По мнению Вика, убийца попеременно менял фальшивые и подлинные знаки. Это подтверждали мелкие вмятины и царапины на пластике бампера и вокруг заклепок. В обычное время неизвестный с заправки ездил по правилам, в своей неприметной машине распространенной модели. Хорошее состояние покрышек свидетельствовало о регулярном уходе. Водитель не хотел никаких осложнений с органами правопорядка. Средний обыватель.
Вик обошел разбитый автомобиль слева, устроился на пассажирском сиденье и захлопнул дверцу. Он совершенно закоченел. Прямо перед ним высилась смутно напоминающая работы Джакометти бронзовая скульптура с торчащими ребрами и плоским лицом. То, что она буквально уставилась на него, смутило сыщика и вернуло его к действительности: в полном одиночестве он забился в искореженный салон на складе, пытаясь отдалить момент возвращения домой, где его не ждет ни жена, ни дочь.
Вик внимательно осмотрел салон. Автомобили могут многое рассказать о своих хозяевах. Если принадлежащий Вику свидетельствовал о хаосе, царящем у него в голове и в жизни, то этот буквально дышал порядком. Кстати, парни из научной полиции не обнаружили ни обрезков ногтей, ни волос, ни раздавленных окурков, ни жевательной резинки. Пепельница пуста, так же как и боковые карманы. В бардачке алкотестер, еще не распакованный оранжевый жилет и знак аварийной остановки. Пассажирское сиденье новое, спинка и подголовник неизношенные и незасаленные. Ни обертки от конфет, ни упаковки из-под печенья. Задние ремни безопасности, заблокированные под сиденьями, никогда не использовались. Никаких детей.
Зато криминалисты обнаружили на руле следы растворителя – вроде того, каким протирают руки, чтобы очистить их. И так же как в багажнике, микроскопические следы белой краски на дверных ручках. Кроме того, между педалями они нашли чек оплаты дорожной пошлины: судя по нему, клиент выехал на автотрассу в районе Шамбери в 21:25, за двадцать минут до того, как оказался на заправке. Значит, ехал он осторожно, со средней скоростью сто двадцать пять километров в час.
Вик сфотографировал мобильником крест, свисающий на золотой цепочке с зеркала заднего вида, и подумал о следах спермы, выявленных на сиденье при свете специальной лампы. Он представил себе водителя, мастурбирующего перед Иисусом. Парень излил семя в машине – возможно, на виду у своих жертв? Или мечтая о том, как вечером, после работы, он найдет их и подвергнет пыткам? Это объясняло наличие тонированных стекол: наблюдать, оставаясь невидимым, и иметь возможность предаваться своим мерзким забавам. Такие заключения привели Вика к мысли о сексуальном хищнике. О настоящей машине, существующей для того, чтобы похищать, насиловать и убивать, подонке, каких в мире тысячи.
Вик прочел уйму сочинений по криминалистике, он наизусть знал дело Джинсона, которое вела лионская бригада; ему было известно, что преступника такого типа, организованного и живущего по плану, поймать труднее всего, потому что он растворяется в толпе. Но, оказавшись в одиночестве, когда возбуждение нарастает, такие люди превращаются в машину для убийства. Путешественник действовал подобным образом больше двух лет, пока не допустил промах и не попался в сети лионских коллег Вика.
Зачем владелец этого автомобиля отрубает кисти рук и вынимает глаза? Что он делает с лицом? Возможно, он фетишист? Или коллекционер?
Вик повернул ключ зажигания. В проигрывателе завертелся диск. Салон заполнила музыка; Моцарт. Вик прикрыл глаза и мысленно представил себе правую руку пианиста; ее мелодию поддерживала изящная скрипичная партия. Как и крест, эта странная утонченность удивила его: фортепианный концерт номер 22, третья часть – одно из самых малоизвестных произведений композитора.
Может, он имеет дело с ценителем? Впрочем, колонки и аудиосистема не лучшего качества и не соответствуют запросам меломана. Вик ненавидел, когда что-нибудь не клеилось. Похоже, теперь мозг его будет всю ночь работать без передышки.
Он увеличил звук, уставился на подделку под Джакометти, а струнные тем временем заполнили все пространство склада. Включал ли владелец машины классическую музыку на полную громкость? Тут его сознание пронзила мысль: возможно, убийца загрузил тело и обрубки рук в багажник, тронулся с места и сразу вставил диск в проигрыватель?
Вик поискал футляр от CD, но не нашел. Скорее всего, при ударе коробку выбросило из машины, или убийца оставил ее дома. Он поставил диск с начала и хронометрировал продолжительность звучания до allegro vivace assai фортепианного концерта номер 22. Приблизительно сорок две минуты.
Сорок две минуты… Судя по отметке на чеке пункта оплаты Шамбери, ему потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до заправки. Оставалось двадцать две минуты. Если теория Вика верна и если Роуз выключил диск сразу после угона тачки, значит их клиент ехал из ближних окрестностей Шамбери, возможно из какого-нибудь горного захолустья. Выходит, он местный.
Вик счел, что автомобиль открыл ему свои тайны. Полиция располагала ДНК убийцы, его обликом в основных чертах, его машиной и представляла себе его путь прошлой ночью. Если их клиент умен – а Вик в этом не сомневался, – то он все это знает, пусть даже из газет: в них говорилось об аварии Роуза и обнаружении трупа в багажнике.
И это превращало его в загнанного и опасного хищника.
Поблагодарив охранника, полицейский покинул хранилище и направился в торговую зону, расположенную в четверти часа езды от Гренобля. Красные и синие огни вывесок растекались по асфальту цветными лужицами, словно упавшие с неба кусочки северного сияния. Улицы и магазины выглядели всего лишь блеклыми картинами. Людям, если они хотели свести счеты с жизнью, не надо было прыгать с мостов – им достаточно было провести ночь здесь.
Вик оставил машину на паркинге отеля и вошел в заурядное здание в стиле «Формулы-1» двухтысячных годов. Увидев его, соломенно-рыжий портье с замашками английского лорда вздохнул и выложил на стойку ключ от номера и конверт.
– Вечером заезжала ваша жена и оставила это вам. Она была в ярости.
Вик вспыхнул. Выходит, Натали известно, что он ночует в этом жалком отеле с общими душевыми и туалетами; двадцать два евро в сутки, завтрак включен. Интересно, давно ли она в курсе? Как она узнала? С внезапной тревогой он взглянул на служащего, призывая его продолжать.
– Она спрашивала про собаку. Я сказал, что не знаю… Короче, не беспокойтесь, собака по-прежнему в своей конуре, надежно спрятана у меня в саду. Кстати, сухой корм… мне пришлось купить упаковку… это дороговато, а…
Вик схватился за голову:
– Да-да, знаю, я опять забыл, я… – Он вытащил двадцать евро и положил на стойку. – Спасибо, Ромуальд.
Он взял ключ и конверт, который вскрыл, только свернув в коридоре за угол. Внутри оказался листок бумаги, на котором заглавными буквами было написано: «НИЧТОЖЕСТВО».
8
Почувствовав на своем плече чью-то руку, Лин вздрогнула. Она очнулась от дремоты и посмотрела по сторонам. Рядом стоял Колен с белым как мел, усталым лицом. Справа от нее спал глубоким сном Жюлиан. Назойливые сигналы разных приборов, голубоватые тени в палате, морозные звездочки на окнах… Эта паршивая история с нападением – еще один кошмар ее жизни. Скривившись, она помассировала затылок.
– Который час?
– Семь утра.
Полицейский поднял с пола фотокарточку и протянул ее Лин. Значит, она уснула с фотографией дочери в руках. С помятого глянцевого снимка ей улыбалась Сара в спортивном костюме и натянутой на лоб шерстяной шапочке в сине-зеленую полоску с большим помпоном. Она растопырила пальцы, изображая знак победы, «V». Это была ее последняя фотография, которую тогда еще живая дочь отправила в день своего исчезновения, и Жюлиан воспользовался ею, чтобы напечатать тысячи листовок. Лин с горечью убрала снимок в бумажник.
– Вставай, пошли, – сказал Колен, кивнув в сторону двери. – Я провожу тебя на виллу. Хочу убедиться, что там все в порядке и ты будешь в безопасности.
– Нет, лучше я останусь с ним.
– Скоро его увезут на новые обследования, которые продлятся несколько часов. Доктор хотел бы, чтобы Жюлиана не слишком волновали перед анализами, это очень важно. Да и тебе следует немного отдохнуть.
– Нет, я все-таки останусь. Подожду возле приемного покоя. – Лин печально взглянула на мужа. – Он ее даже не узнал… Свою собственную дочь… Он все забыл. Как можно позабыть о такой трагедии? Трагедии, которая… как кислота, буквально разъедает душу?
Она нежно поцеловала Жюлиана в лоб; она очень переживала за мужа, и одновременно в ней бушевала ярость. Кто мог так жестоко напасть на него? И за что?
Лин сняла с лежащей на тумбочке связки ключ от дома, тихонько вышла и присоединилась к сыщику, который как мог пытался успокоить ее.
– Жюлиан получил сильнейший удар по голове, не мне тебе рассказывать, что возможна потеря памяти. Во всяком случае, он хотя бы знает, кто он такой. У него не полная амнезия.
– Да, но это может тянуться неделями, не оставляя следов, заметных на сканере. Возможно даже… что он не вспомнит некоторых эпизодов своей жизни. Что какие-то воспоминания будут безвозвратно потеряны.
– Ты прекрасно знаешь, медики всегда очень осторожны в прогнозах и избегают чрезмерного оптимизма.
– Я просто умирала от желания рассказать ему о смерти Сары, чтобы спровоцировать что-то вроде эффекта электрошока. Ужасно видеть его пустую оболочку, ведь он так бился, ничего не упустил… Что мне делать? Как заставить человека снова вспомнить о тех трагических событиях? Как ему рассказать, что Джинсон сделал с нашей девочкой? Это… это невозможно описать…
Колен только слабо улыбнулся в ответ:
– Сейчас, конечно, не самый подходящий момент для возвращения домой, но тебе станет легче, когда ты ненадолго остановишься, побудешь в тишине, вдали от гвалта и суматохи столицы. Пусть время делает свое дело. А главное, позволь врачам выполнять свою работу, ладно? Жюлиан выпутается, к нему вернется память, и все будет как прежде. Он здесь, ты в Париже. А что, нормально.
В его голосе прозвучали язвительные нотки. Пока Жюлиана обследовали, Колен оставался рядом с Лин. Когда поздним утром врач встретился с ними, она не узнала почти ничего нового. Теперь предстояло осмыслить результаты, а главное, дать Жюлиану отдохнуть. Дождавшись, когда доктор уйдет, Колен позвенел ключами от ее машины.
– Давай. Я поеду за тобой. Будь осторожна, ветер разогнал туман, но дует очень сильно.
В кабине своего автомобиля Лин вдруг ощутила страшную пустоту. Муж потерял память, лишился всех воспоминаний. Ей были известны механизмы памяти, шесть лет назад она написала роман, на героиню которого, страдающую амнезией, было совершено нападение, и вдобавок ее изнасиловали[7]. Ретроградные амнезии являются последствием физического удара или психологического шока. Для людей с таким недугом езда на велосипеде, пересказ комиксов или перечисление имен президентов Республики – детская игра, зато они практически не могут восстановить в памяти события собственной жизни. Жюлиан не вспомнил ее, хотя они знают друг друга уже двадцать лет. В его глазах она не заметила даже искорки узнавания, только два остывших черных уголька. Если бы она надела белый халат, он принял бы ее за кого-нибудь из медицинского персонала.
Незнакомка.
Эта мысль была ей невыносима. До какой степени разрушена память ее мужа? Что может случиться, когда он узнает о несчастье, произошедшем с их дочерью? Испытает ли он какие-нибудь чувства или воспримет это известие с безразличием, как если бы ему сообщили о визите во Францию посла Патагонии?
У Лин перехватило горло, когда в ветровом стекле возник силуэт маяка в Берке, а колеса зашуршали по ведущей к их вилле разбитой дорожке. Городок показался ей каким-то мутантом, опасным существом из страшной сказки. Теперь Лин испытывала нечто худшее, чем банальный ужас. Внутри у нее все сжалось, желудок свело – так бывало всякий раз, когда она видела, как маяк обшаривает своим лучом черный берег, заглядывает за автофургоны, выхватывает из темноты какие-то крадущиеся вдоль скал тени. Лин не покидало впечатление, будто этот город стал каким-то паразитом, угнездившимся в ней, разросшимся и отложившим свои мерзкие яйца. Она явственно увидела поднявшуюся изнутри к ее горлу черную руку Нила Мирора, и ее затошнило.
Песчаные змеи ползали по асфальту, свивались клубком в выбоинах, дюны все теснее подступали к Лин, словно хотели ее задушить, похоронить в своих складках. И этот вечный песок, словно вырвавшийся из адской печи… Лин бросила взгляд в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что Колен все так же едет за ней. Ближайший сосед живет больше чем в трехстах метрах, так что, кричи не кричи, никто не услышит.
Перед «Дарящей вдохновение» дорога заканчивалась тупиком. Жюлиан не загнал в гараж свой внедорожник, что для него, маниакально любящего порядок, было нехарактерно.
Лин припарковалась возле машины мужа и вышла, поплотнее запахнув пальто. Колен поставил свой автомобиль рядом и, сгибаясь под порывами ветра, помог ей донести чемоданы. Обломки ракушек, мелкие камешки и все, что веками разъедала эрозия, градом хлестали по рейкам ставней, выводя барабанную дробь, напоминающую стук дождя по крыше. Дыхание моря отдавало насыщенным запахом соли и водорослей. Заблудившиеся волны с влажным хрипом яростно набрасывались на естественное течение Оти. Звуки, запахи… Лин уже ощущала прилив дурных воспоминаний. Она поспешно взбежала по ступеням из тикового дерева, попыталась вставить ключ в замочную скважину, но не смогла.
– Вот черт, похоже, он сменил замок!
– Наверняка из-за взлома.
– Я сообразила прихватить с тумбочки его ключ, сейчас попробую.
Она порылась в кармане, подышала на замерзшие ладони и сделала вторую попытку. Сработало. В тот момент, когда она открыла дверь, раздались пять тревожных сигналов, потом мощная сирена буквально оглушила ее. Лин прижала к ушам ладони и тут увидела утыканную кнопками белую панель. Экран требовал ввести код. Она набрала четыре-пять комбинаций и вышла из дома. Мощность звука была такова, что оставаться внутри не представлялось возможным.
Они с Коленом, который как раз закончил телефонный разговор, укрылись в его машине.
– Я позвонил по номеру, указанному на корпусе сигнализации. Парень из охранного агентства уже был в курсе, он подъедет через десять минут.
Чтобы включить обогрев, полицейский завел двигатель.
– А пока, что касается расследования. Мы запросили оператора связи твоего мужа и внимательно изучили присланную им выписку за последний месяц. Сказать особенно нечего, но есть один странный звонок, сделанный в прошлую пятницу. Жюлиан позвонил психиатру в Реймс, а потом стер звонок из архива, вот почему вначале у нас ничего не было.
– Психиатру? В Реймс?
– Да. Мне удалось до него дозвониться. Его зовут Джон Бартоломеус. Он сообщил мне единственное, что ему известно: Жюлиан хотел записаться на консультацию на сегодняшнее утро. Но не пришел, и поэтому…
– Жюлиан, к психиатру? Хорошо, допустим, но почему он записывался так заранее?
– Ты права, учитывая расстояние, я сомневаюсь, что твой муж договаривался о консультации по поводу психологической проблемы. Но Бартоломеус также является психиатрическим экспертом при суде. Случается, он даже разъезжает по всей Франции. Я на всякий случай спросил, не работает ли он по делу Джинсона, – оказалось, что нет. Однако тут есть одна закавыка, в которой стоит разобраться. Я этим займусь.
Сигнализация продолжала завывать. Лин задумалась, для чего она им вообще нужна: здесь, на этом пустынном берегу, сирену все равно никто не услышит, а за десять минут много чего может случиться. Наконец прибыл парень из охранного агентства.
Колен предъявил полицейское удостоверение, Лин сообщила, что является владелицей виллы, показав в доказательство удостоверение личности, и добавила, что ее муж в настоящее время отсутствует. Но в подробности не вдавалась. Техник оказался не слишком дотошным. Меньше чем за минуту он положил конец невыносимому вою сирены. Лин и Колен смогли войти в дом. Она отряхнула засыпанную песком одежду.