Здесь были одни почерневшие руины. Огонь прошелся по всему помещению и сквозь тонкие доски. В воздухе стоял тяжелый запах дыма, а также горелого мяса. Держа копье наготове, он шел вдоль залы, единственной части ханале, которую он когда-то видел, до поворота в конце ее. Выжженная дверь вела в большую палату – где еще сильнее чувствовался запах горелого мяса. С потолка падал довольно сильный свет, который открывал глазам ужасающую картину этого помещения. Почти у его ног обгоревшая и мертвая с широко раскрытым ртом лежала Икеменд, хранительница ханале. Позади нее в беспорядке лежали трупы ее питомцев. Помещение было просто забито ими, обожженными, как и труп их хранительницы.
Керрик отвернулся, содрогаясь, и направился дальше. Это была целая вереница комнат и коридоров, сообщавшихся между собой, в основном обгоревших и разрушенных. Но дальше дерево было зеленее, эта часть помещения была, очевидно, недавно выращена и огонь лишь слегка коснулся ее. Миновав последний поворот, он очутился в комнате, стены которой были закрыты роскошными шторами, а на полу были разбросаны мягкие подушки.
Прижавшись к дальней стене с выпученными от страха глазами и отвисшими челюстями, сидели двое молодых самцов. Они застонали, увидев его.
– Это смерть, – сказали они и закрыли глаза.
– Нет! – громко крикнул Керрик. – Изменение состояния. Глупость самцов – это подчинение настоятелю.
Они широко раскрыли глаза от изумления.
– Говорите, – приказал он. – Здесь есть еще кто-нибудь?
– Существо, которое говорит, показывает острый зуб, который убивает, – простонал один из них.
Керрик опустил копье на циновки и отошел от него.
– Больше никто никого не убивает. Вы здесь одни?
– Одни! – взвыли они одновременно, и их юношеский страх и страдание изменили окраску их рук. Керрик еще сдерживал себя, так как тупость этих существ возмущали его.
– Слушайте меня и молчите, – приказал он. – Я – Керрик, сильный и отважный, чье место рядом с эйстаа. Вы слышали обо мне.
Они кивнули в знак согласия: возможно, они, будучи в одиночестве, ничего не знали о его борьбе. Или, еще проще, они об этом уже забыли.
– Теперь ответьте на мой вопрос. Сколько вас здесь?
– Только мы, – сказали они. – Мы здесь играли в игру. Другие нас искали. Я был там. Элинман спрятался вместе со мной, а Надаске – за дверью. Но остальные так и не пришли больше. Что-то случилось. Было очень тепло и хорошо, потом вместе с клубом дыма стали проникать сюда неприятные запахи, что вызвало боль в глазах и в горле. Мы позвали на помощь Икеменд, но она так и не пришла. Мы боялись выходить наружу. Я сильно испугался, они назвали меня Имехей, что мне очень подходило, но Элинман – очень смелый. Он повел нас. То, что мы увидели… я не могу говорить об этом, так как это было слишком жутко. Мы хотели уйти из ханале, несмотря на то, что это запрещено, и Элинман сделал это, но завизжал, и мы бросились назад. Что будет с нами?
Действительно, что будет с ними? Верная смерть, если они попадут в лапы охотников. Они воспринимали их только как мургу, хладнокровных, с клешнями и зубами, как врагов. Но Керрик их видел такими, какими они были на самом деле: нуждающимися в покровительстве, глупыми существами, едва умевшими следить за собой. Он не мог допустить, чтобы их убили; в конце концов, Он устал убивать.
– Оставайтесь здесь, – приказал он.
– Мы боимся и хотим есть, – заявил Имехей. Его имя Имехей означало «нежный, если дотронуться». Это была достаточно верно. А другой, Надаске, – «выглядывающий из-за ограды». Они были как дети, хуже, чем дети, потому что они никогда не становились взрослыми.
– Тишина. Я приказываю. У вас здесь есть вода, и вы довольно упитаны, чтобы немного потерпеть без еды. Вы не уйдете из этого помещения. Мясо вам принесут. Вы понимаете?
Теперь они притихли, выражая беспрекословное послушание, потому что они снова были под присмотром, ими командовали, за ними следили. Самцы! Он поднял копье и оставил их там.
Пробрался через лабиринт этого сооружения, и, когда появился, его уже ждал Херилак. За ним стояли остальные охотники, в то время как Саноне и его саску держались в стороне.
– Мы уходим, – сказал Херилак. Теперь он сдерживал свой гнев, его сменяла холодная решимость. – То, зачем мы сюда пришли, уже сделано, мургу и их гнездо уничтожены. Нам здесь больше нечего делать. Мы возвращаемся в саммады.
– Вы должны остаться. Надо выполнить кое-какую работу…
– Только не тану. Ты был нашим вождем, Керрик, и ты повел нас против мургу, и мы преклоняемся перед тобой за это, и мы слушались тебя. Теперь, когда мургу мертвы, ты больше не можешь командовать нами. Мы уходим.
– Ты был выбран, чтобы сказать за всех остальных, сильный Херилак? – сказал сердито Керрик. – Я не припомню таких выборов. – Он повернулся к охотникам. – Херилак говорит от всех вас – или у вас есть возражения?
Некоторые из них, заметив его гнев, отвернулись, но саммадар Сорли вышел вперед.
– Мы все обдумали. Херилак говорит правду. Нам здесь делать нечего. Что сделано – то сделано, и мы должны вернуться в наши саммады до зимы. Ты тоже должен идти, Керрик, твой саммад находится на севере, а не здесь.
Армун. При одной мысли о ней этот город смерти казался ничем. Она была его саммадом, она и ребенок, и он чуть было не присоединился к ним, чтобы отправиться на север. Но позади Сорли стояли Саноне со своими саску, и они не сдвинулись с места. Керрик повернулся к ним и заговорил.
– Мы говорили между собой тоже и не закончили наш разговор. Мы впервые пришли сюда, здесь очень много всего, на что стоит посмотреть и о чем стоит поговорить – и мы вовсе не разделяем мнения возвращаться на морозный север, что собираются сделать тану. Мы понимаем их. Но мы ищем нечто другое.
– Еще не поздно, – сказал Керрик, поворачиваясь лицом к охотникам. – Мы должны сесть, покурить, посовещаться. Надо вынести решения.
– Нет, – сказал Херилак. – Решения уже приняты. То, зачем мы сюда приходили, уже сделано. Сегодня мы возвращаемся.
– Я сейчас не могу расстаться с вами. – Керрик почувствовал напряжение в своем голосе, надеясь, что другие этого не могли заметить. – Это также и мое желание вернуться. Там – Армун, мой саммад, и все же я не могу идти с вами.
– Я буду помогать Армун, – сказал Херилак. – Если ты сейчас не можешь идти с нами, она будет в полной безопасности в моем саммаде, пока ты не вернешься.
– Я не могу сейчас уйти отсюда. Еще не настала пора, надо кое-что обдумать. – Он говорил им вслед. Решение было принято, разговор был окончен. Битва завершилась, и охотники снова были свободны. Они снова шли за Херилаком по тропинке между деревьями. И ни один из них не обернулся, ни один тану.
Керрик стоял и смотрел, пока последний из них не скрылся из виду. Он почувствовал, что основная часть его ушла вместе с ними. Что превратило его победу в его поражение? Ему хотелось последовать за ними, умолять их вернуться, и, если они не захотят, он присоединился бы к ним по пути, который вел к Армун и к его жизни.
Но он не сделал этого. Что-то очень сильное держало его здесь. Керрик знал, что он принадлежал Армун, тану, потому что он сам был тану.
Однако он говорил с глупыми самцами йиланов, приказывал им как йилан, почувствовав в себе силу и власть. Неужели это могло его держать? Неужели он и в самом деле чувствовал себя как у себя дома в этом разрушенном городе, как будто он никогда не жил в саммадах на севере?
Он разрывался на две части и не мог решить, не мог только стоять и смотреть на сожженные деревья, терзаемый чувствами, которых он не мог понять, с трудом переводя дух.
– Керрик, – сказал голос, будто бы доносившийся с далекого расстояния, и он понял, что это разговаривал с ним Саноне. – Ты все еще вождь. Какие будут твои приказания?
В глазах старика было понимание, жрецы саску могли угадывать секреты других. Возможно, он знал о переполнявших Керрика чувствах лучше, чем он сам. Намного лучше.
Предстояло очень много сделать. Он должен был сейчас отогнать от себя все мысли об Армун.
– Нам нужна вода, – сказал он. – Я покажу вам пастбища, где пасутся животные. Я уверен, что они не все захоронены. И нужно что-то делать с трупами умерших.
– Бросить в реку, пока они не начали разлагаться, – угрюмо сказал Саноне. – Их вынесет течением в открытое море.
– Да, надо заняться этим. Я вам приказал, а теперь выберите тех, кто пойдет со мной. Я покажу им место, где можно найти животных. Мы наедимся – а после этого нам предстоит сделать много дел.
Глава 2
Те, кто плывет на гребне самой высокой волны, могут только утонуть в самом глубоком желобе.
Эрефнаис отдала приказания всем членам экипажа оставаться внизу, когда урукето выплыл в открытое море. Но сама она осталась на верхушке плавника, когда начался шторм. Прозрачные пленки закрывали ее глаза от усиливающегося дождя. Иногда сквозь ливень ей удавалось на миг увидеть сожженный город, клубящийся дым над ним, безжизненный берег. Увиденное настолько врезалось в память, что она могла видеть все очень ясно, даже когда вновь и вновь начинался дождь; могла бы это видеть всегда. Она оставалась на своем посту, пока не стемнело, пока урукето не замедлил ход, его до рассвета должны были нести волны. Только тогда она устало спустилась вниз, к основанию плавника, где провела всю ночь на посту рулевого.
Когда забрезжил рассвет, Эрефнаис сбросила с себя накидку, которой укрываются во сне, и устало поднялась на ноги. Старая рана в спине причиняла ей боль, когда она медленно пыталась пробраться на внутреннюю сторону плавника, чтобы занять пост наблюдателя. Утренний воздух был прохладным и свежим. Все облака после вчерашней бури рассеялись, и небо было чистым и ясным. Плавник покачивался по мере передвижения урукето, набирающего скорость в нарастающем свете утра. Эрефнаис посмотрела вниз, чтобы проверить, занял ли рулевой свой пост, потом снова перевела свой взгляд на океан. Перед самым носом урукето волны покрылись рябью и пеной, потому что впереди плыли два плезиозавра. Все походило на обычное путешествие.
Но, однако, все было иначе. Темные мысли, которые Эрефнаис держала где-то глубоко в себе, пока спала, теперь снова пробудились в ней и охватили ее. Ее большие пальцы сжимали толстую кожу урукето; острые когти на ногах глубоко вонзились в кожу урукето. Инегбан наконец прибыл в Альпесак, она способствовала этому, и Альпесак вырос очень сильным. И умер в один день. Она видела это и не понимала: в течение всей ее жизни на море она никогда не слышала про огонь. Теперь она все знала об этом. Он был горячим, горячее солнца, он потрескивал и ревел, и от него отвратительно пахло, и он душил всех, кто приближался к нему, становясь более ярким, а потом совсем черным. И убил город.
Небольшая горстка оставшихся в живых, от которых несло запахом огня, лежала внизу. Остальные йиланы и фарги были мертвы, как и их город, мертвые в мертвом городе, который остался позади. Дрожь пробежала по ее телу, и она решительно посмотрела вперед, боясь обернуться назад, иначе она увидела бы снова место страданий. Если бы это был ее город, она тоже умерла бы, как и другие, также, как и те, которых не коснулся огонь, но они умерли, потому что умер их город.
Но теперь она столкнулась с другими проблемами. Внизу была ученая Акотолп, которая все еще держала за руку самца, которого она втащила на урукето. Но с тех пор Акотолп не сдвинулась с места, она сидела в неподвижном молчании, даже если к ней обращались. Она совершенно игнорировала мольбы и стоны самца, просившего отпустить его. Что же можно было с ней сделать? И что делать с теми, что остались в живых? Что же делать? Наконец, она должна считаться кое с кем еще, чье имя никто не называл.
Эрефнаис вздрогнула и медленно обернулась, в то время, как Вайнти забиралась во внутреннюю часть плавника. Казалось, что, думая о ней, Эрефнаис мысленно вызвала ее – единственное существо, которое она хотела видеть этим солнечным утром.
Не обращая внимания на присутствие командира, Вайнти встала с тыльной стороны плавника и уставилась на пенящийся кильватер. Эрефнаис было известно о ее действиях, и, несмотря на страх, она тоже повернулась и тоже посмотрела в сторону горизонта. Небо там было темнее. Оставшиеся ночные сумерки, а возможно, буря, но скорее всего, это не могло быть ни сушей, ни городом. Это было очень далеко от них, чтобы суметь хорошо разглядеть. Один глаз Вайнти развернулся в сторону капитана. Эрефнаис заговорила:
– Когда ты вошла на борт, Вайнти, ты молчала и до сих пор молчишь. Они – мертвые?
– Все умерли. Город тоже умер.
Даже несмотря на весь ужас, которым были проникнуты ее слова, Эрефнаис обратила внимание на ее странную манеру говорить. В ее тоне не было превосходства или, наоборот, чувства равенства с другими, но вместо этого было какое-то безразличие и скука, что воспринималось очень необычно. Казалось, что она была одна и вслух говорила самой себе свои мысли.
Эрефнаис хотела промолчать, но, несмотря на это, заговорила, вопрос вырвался у нее невольно.
– Огонь – откуда он пришел?
Холодная маска Вайнти растаяла в один миг, и ее тело затряслось от нахлынувших на него чувств. Она так широко раскрыла рот, одновременно выражая ненависть и страх смерти, что ее сознание помутилось.
– Устузоу, которые пришли, устузоу с огнем… их ненависть, его ненависть… Смерть. Смерть. Смерть.
– Смерть, – резко прозвучал голос, руки по инерции приняли оборонительную позицию. Эрефнаис только услышала звук, потому что сзади нее взбиралась Энге.
Вайнти могла видеть ее и хорошо понимала, в каждом ее жесте был яд.
– Дочь смерти, ты и все твои Дочери Смерти должны вернуться в тот сожженный город. Лучшие из йилан, которые умерли, заслуживают, чтобы их взяли сюда, к тебе.
В своем гневе она говорила как равный с равным, как эфенселе с эфенселе, член эфенбуру с членом эфенбуру. Если вы выросли в море с другими и оказались с ними в одной группе, вашем эфенбуру, то на это никогда не обращалось внимания; так же, как на воздух, которым дышат.
По отношению к другим членам группы ты являешься эфенселе в своем жизненном эфенбуру. Но Энге не могла принять этого.
– У тебя плохая память. – Она сказала это, ни в коем случае не желая кого-либо оскорбить, как высший из высших низшему из низших.
Эрефнаис, стоявшая между ними, застонала от ужаса, ее гребень сначала покраснел, потом стал оранжевым, когда она бросилась прочь. Вайнти отпрянула назад, как от сильного удара. Энге была безжалостна.
– От тебя надо было отречься. Твой позор лежит на мне, и я отвергаю тебя, как эфенселе. Твое безрассудное стремление убить Керрика – устузоу, всех устузоу, вместо этого разрушило гордый Альпесак. Ты приказала подлой Сталлан уничтожить мое окружение, убить моих товарищей. Начиная с яйца времени, на свете не было таких, как ты. Лучше бы ты никогда не появлялась из моря. Если бы нашему эфенбуру суждено было бы погибнуть в сыром безмолвии, включая и меня, это было бы гораздо лучше, чем то, что произошло.
Кожа Вайнти сначала покраснела от гнева, когда Энге говорила, но быстро потемнела, так как ее тело перестало дрожать. Теперь ее страх был упрятан внутрь, чтобы воспользоваться им, когда это будет необходимо, – а не растрачивать его напрасно на это недостойное существо, которое когда-то было с ней на равных.
– Оставь меня, – произнесла она, потом отвернулась в сторону моря.
Энге тоже отвернулась, она тяжело дышала, ей было стыдно за себя, за непростительный гнев. Это было совсем не то, во что она верила, что она проповедовала другим. С большим усилием она уняла дрожь в конечностях, погасила яркие краски, выступившие на ладонях и гребне. Только когда она была непреклонна, подобно камню, и необщительна, как Вайнти, тогда она могла позволить себе говорить. Внизу была член экипажа, управляющая урукето, рядом с ней была командир экипажа. Энге вытянулась вперед и издала звук, означающий, что она собирается говорить.