Наконец Керрик решил, что этот город уже принадлежит тану, а не йиланам. Они могли бы сохранить все, что им было по вкусу, а об остальном можно было не беспокоиться. Это решение немного облегчило всю работу, но все же каждый день по много раз от рассвета до заката им приходилось собираться, и эти собрания заканчивались далеко за полночь.
Вот почему у него была причина позабыть, какое время года было на холодном севере, и потерять счет проходящим дням в этом жарком и почти не меняющемся круглый год климате. Ему было совершенно невдомек, что где-то там далеко прошла зима, наступила поздняя весна, и только тогда он подумал о саммадах, об Армун. Прибытие в лагерь первых женщин саску отвлекло его от ежедневных дел и забот, навеяло на него воспоминания и разбудило в нем некоторое чувство вины за свою забывчивость. В этом жарком климате очень легко было потерять счет времени.
Керрик знал, что мандукто понимают многие, и поэтому он искал Саноне, чтобы тот помог ему.
– Листья здесь никогда не опадают, – сказал Керрик, – и фрукты зреют круглый год. Очень трудно из-за этого понять, какое сейчас время года.
Саноне сидел на солнце, скрестив ноги, впитывая в себя тепло.
– Это правда, – сказал он. – Но есть и другие способы распознавать времена года. Можно наблюдать за луной, когда она прибывает и убывает, и вести счет происходящему. Ты слышал об этом?
– Алладьекс говорит об этом; это все, что я знаю. Саноне всем своим видом выразил презрение и осуждение примитивному шаманству и разровнял перед собой песок. Указательным пальцем он начертил на песке лунный календарь.
– Здесь и здесь две меняющихся луны. Конец лета, конец зимы. Здесь дни становятся длиннее, здесь ночи начинают становиться темнее. Я видел, как прошлой ночью луна всходила и она была новая, а это значит, что мы здесь вместе с ней передвигаемся по времени. – Он воткнул в землю ветку и сел на корточки, вполне довольный своей диаграммой.
Керрик обнаружил свое полное непонимание.
– Для тебя, мандукто саску, это значит многое. К сожалению, мудрый Саноне, я вижу только песок и ветку. Прочти это мне, я очень тебя прошу. Скажи мне там, на севере, растаял ли лед, распустились ли цветы?
– Это было здесь, – сказал Саноне, передвигая ветку назад по кругу. – С тех пор луна была полной, потом опять полной.
Когда Керрик узнал об этом, у него еще сильнее возросло чувство вины. И чем больше он думал об этом, тем больше он понимал, что лето только началось и сейчас было бы самое время отправиться в путь. А здесь оставалось столько дел, которые надо было выполнить в первую очередь. Но как-то ночью он во сне увидел Армун и языком коснулся ее растрескавшихся губ, и тут же проснулся, дрожа всем телом. И решил немедленно отправляться к ней, чтобы привезти ее сюда. Ее и, конечно, ребенка. Но перед ним стояли задачи, которые следовало решить, чтобы сделать Дейфобен населенным. Казалось, этому никогда не будет конца.
Дни летели один за другим, переходя в очень длинные летом, пока, в конце концов, не наступила осень. Керрик разрывался надвое. Он злился сам на себя за то, что не мог найти время для того, чтобы уйти на север за Армун. С другой стороны, он испытывал чувство облегчения, что сейчас невозможно было это сделать, пойти и вернуться назад, до наступления зимы, когда выпадет снег. Теперь он все спланирует иначе, закончит всю работу к ранней весне, а Санодэ будет напоминать ему о проходящих днях. А потом он пойдет на север и приведет ее сюда. По крайней мере, они были в безопасности, она и ребенок, это чувство безопасности передавалось и ему, даже если он не увидит ее еще очень долго.
Калалек не был напуган внезапным появлением тану. Он встречал их раньше, он знал, что теперь находится на территории, где они охотятся. Но он заметил, что женщина испугалась его.
– Не бойся, белокурая, – позвал он и громко рассмеялся, чтобы подчеркнуть свое дружеское отношение к ней. Но это почти не подействовало, так как женщина отступила назад, она была все еще напугана и на всякий случай подняла копье. То же самое сделал ребенок, который был рядом с ней. Ребенок в санях громко заплакал.
Калалек потупил глаза, огорченный тем, что он напугал людей, потом увидал свои руки, в них свой нож, с которого капала кровь убитого животного, лежащего у его ног. Он быстро бросил нож и спрятал руки за спину, стараясь как можно дружелюбнее улыбаться.
– Что ты сказал? – крикнула Ангайоркак, его жена, отодвигая в сторону шкуры, занавешивающие вход в хижину. Она выбралась из хижины и замерла, когда увидела незнакомцев.
– Посмотри, как сияют их волосы! Их кожа такая белая. Они тану? – спросила жена Калалека.
– Да.
– А где охотники?
– Я не знаю, кроме них, я больше никого не видел.
– Женщина, мальчик, младенец. Их охотник, возможно, умер, если они здесь одни, и они очень горюют о нем. Поговори с ними пусть они почувствуют себя как дома.
Калалек тяжело вздохнул.
– Я не владею их языком. Я знаю только, как будет на их языке «мясо», и «вода», и «до свидания».
– Только не говори «до свидания». Предложи им воды, это всегда кстати.
Первый страх покинул Армун, когда человек с волосатым лицом уронил нож и отступил назад. Он был парамутаном, если его дом был здесь, на побережье, он один из тех охотников, которые всегда живут с северной стороны моря. Она слышала о них, но никогда не видела до сих пор ни одного. Она медленно опустила свое копье, все еще крепко сжимая его в руке, когда из хижины появился еще один человек. Но это была женщина, а не еще один охотник, и Армун почувствовала огромное облегчение. Они разговаривали между собой на непонятном языке, повышая голос до высоких нот. Потом охотник широко улыбнулся и произнес одно-единственное слово:
– Уодда.
Улыбка исчезла, когда оказалось, что она не поняла его, и он снова повторил это:
– Уо-дда, уо-дда!
– Он говорит «вода»? – спросил Харл.
– Возможно, так. Вода, да – вода.
Она кивнула и тотчас же улыбнулась, а темноволосая женщина проскользнула назад в хижину. Когда она снова появилась, она держала в руках чашу из черной кожи; она протянула ее Армун. Харл шагнул вперед, взял ее, посмотрел внутрь – и выпил.
– Вода, – сказал он. – Вкус ужасный.
Его слова разоружили Армун. Она совсем перестала бояться и почувствовала ужасную усталость, она даже покачнулась, Армун даже была вынуждена крепко сжать копье, воткнув его в землю, чтобы опереться и вытянуться вдоль него, чтобы не упасть. Вид дружелюбных, волосатых лиц, сознание того, что она больше не одинока, позволили ей почувствовать усталость, которую она так долго не подпускала близко к себе.
Другая женщина заметила это, быстро подошла к ней переваливающейся походкой, взяла у нее копье и помогла ей опуститься на землю. Армун бессознательно подчинилась ей, она не ощущала здесь страха – и даже если и был повод для опасений, то все равно было уже поздно отступать. Ребенок начал так сильно плакать, что ей пришлось встать и взять его на руки и, придерживая его бедром, найти для него кусок копченого мяса, чтобы он мог пожевать его.
Женщина – парамутан издала оценивающий щелкающий звук, когда она дотронулась до светлых волос Армун. Армун даже нисколько не испугалась, когда издали послышался звонкий крик. Вдоль берега по направлению к ним шел маленький мальчик, его лицо тоже было покрыто волосами, но не такими густыми и темными, как у мужчины и женщины. В высоко поднятой руке он держал ловушку с попавшим в нее зайцем. Он остановился и от изумления раскрыл рот, когда увидел незнакомцев. Харл, с присущим ему мальчишеским любопытством, подошел к нему поближе, чтобы рассмотреть зайца. Парамутанский мальчик, казалось, выглядел немного старше Харла, хотя и был на голову ниже. Они моментально нашли общий язык. Несмотря на всю ее усталость, Армун почувствовала Внезапный прилив надежды. Весной они, скорей всего, будут живы!
Калалек был хорошим охотником и мог прокормить многих. По закону парамутан, он должен был поделиться всем, что у него было, с посторонним, даже если ему самому ничего не оставалось. Единственным врагом, с которым они постоянно воевали на суровом севере, была погода. Чужестранец всегда был желанным гостем, и все представлялось в его полное распоряжение. А особенно такой женщине, как эта! – он представлял пышность ее груди, скрытой под одеждами, и он испытывал неумолимое желание дотронуться до нее. А ребенок! Он был более желанным. Особенно этот ребенок с его необычными волосами, которые сияли так, как будто солнечный свет отражался от льда. Они должны были позаботиться о них. И она может знать, куда делись охотники, которые раньше приходили торговать с ними. Охотники эркилдлиты всегда приходили сюда, на эту стоянку на побережье. Но этим летом он ждал их, но они так и не пришли. Белоснежная женщина должна была знать, что случилось.
Хотя Армун не могла понять ни слова из того, что говорила парамутана, зато она ощущала тепло и постоянную их заботу. Нежно дотронувшись до нее рукой, она тем самым предложила ей войти в хижину и усадила ее на мягкие шкуры. Она с изумлением огляделась вокруг, здесь было все по-другому. Наконец ее внимание снова привлекла женщина. Она громко ударяла себя кулаком по груди, при этом повторяя снова и снова слово «Ангайоркак». Скорее всего, это было ее имя.
– Ангайоркак? Тебя зовут Ангайоркак, а я Армун.
Она точно так же ударила себя в грудь, как эта женщина, и они обе громко рассмеялись, Ангайоркак смеялась до визга, когда они обменялись именами.
Калалек от удовольствия что-то мурлыкал про себя, когда освежевал зайца: оба мальчика с интересом наблюдали за ним. Затем Калалек отрезал правую заднюю ногу, добыча считалась удачной, и подбросил ее в воздух. Беловолосый мальчик подпрыгнул высоко и поймал ее, а затем, визжа от восторга, вместе с Кукуйюком побежал вдоль берега. Они носились вдоль берега друг за другом, а затем начали играть, кто первый поймает эту лапу. Калалек с большим удовольствием смотрел на них. Кукуйюку раньше не с кем было играть, у него здесь не было никаких друзей. Это был замечательный день, он будет долго помнить его и думать о нем длинными зимними ночами. Затем он возобновил быструю разделку кролика, потом позвал их, когда стал доставать печень. Кукуйюк подошел сразу же, и Калалек протянул ему печень, самый лакомый кусочек, потому что это он поймал в ловушку зверя.
– Я поделюсь ею со своим другом, – сказал он.
Калалек просиял от счастья и кремневым ножом разделил печень пополам. Несмотря на то, что Кукуйюк был мальчиком, он думал как настоящий мужчина, осознавая, что всегда лучше поделиться, лучше отдать, чем взять.
Харл взял окровавленный кусок печени, не зная, что с ним делать. Кукуйюк, усердно пережевывая свой кусок и одновременно поглаживая живот, показал ему, как надо с ней обращаться. Харл раздумывал, а затем с величайшим изумлением наблюдал, как Калалек проделал дыру в заячьем черепе и начал высасывать оттуда мозг. После того как Харл увидел это, употребление сырой печени показалось ему пустяком. Она даже казалась вкусной.
Глава 8
Армун не собиралась есть сырое мясо, как это сделал мальчик. Только что пойманная добыча – одно дело, она ела такое раньше, но не то, что Ангайоркак достала из ниши в грязной стене. Оно было старое, подпорченное и жесткое. Ангайоркак не придала этому никакого значения, она отрезала один кусок мяса для себя, другой – для Армун. Армун не отказывалась, но и положить в рот это мясо она не могла. Она неохотно держала его кончиками пальцев, оно было скользким на ощупь, и она не знала, что с ним делать. Отказаться – будет нанесено оскорбление их гостеприимству. Она отчаянно искала какой-нибудь выход. Усадив Арнхвита на шкуры, где он с удовольствием жевал жесткое копченое мясо, она повернулась, поднеся руку с куском мяса ко рту, как будто она хотела съесть его. Притворившись таким образом, она откинула шкуры, закрывавшие вход в хижину, и пошла к своим саням. Здесь, где ее никто не видел, она спрятала кусок мяса среди шкур и достала вскрытый пузырь с мясом мургу. Почти сырое желеобразное мясо, которое тану едят неохотно, должно было понравиться парамутанам.
И оно им ужасно понравилось. Ангайоркак нашла его необыкновенным на вкус и подозвала к себе Калалека, чтобы он попробовал это блюдо. Он ел его окровавленными руками, громко выкрикивая с набитым ртом, какое оно вкусное, в перерывах между пережевываниями. Она дала немного этого мяса Кукуйюку, а также выдала Харлу его порцию.
Пока они ели, Ангайоркак в каменном котле нагрела воды на огне, разлила ее по кожаным чашам, на дне которых лежали сушеные листья для заваривания чая, Калалек шумно выпил свою порцию, потом из чаши достал листья и съел их. Армун попробовала свой чай, и он ей понравился. Этот день закончился намного лучше, чем начался. В хижине было тепло, ниоткуда не дуло. Она могла есть и отдыхать – и не просыпаться, как это было каждую ночь, от страха, что весь следующий день предстояло опять идти.
Утром Калалек выкопал глубокую яму у задней стенки хижины и вытащил оттуда скатанные рулоны. Некоторые из них представляли собой выделанные длинные куски черной кожи, настолько огромные, что она даже не могла понять, с какого животного эту кожу содрали. В это полотно было вшито что-то наподобие кожаных мешочков, наполненных толстым слоем белого жира. Калалек зачерпнул немного для пробы, предложил ей. Вкус оказался необыкновенным. Арнхвит захотел тоже попробовать.
– Кушать, кушать, – сказал он, и Армун разрешила ему облизнуть свои пальцы.
Потом Калалек разыграл перед ней целую сцену. Он сворачивал и разворачивал шкуры, указывал на Армун, потом указывал на тропу, протягивал вперед руку с кремневым ножом, другой рукой потрясал шкуру, потом менял руки и выкрикивал «до свидания». Все было совершенно непонятно.
Но не для Харла, который, казалось, понимал этих людей лучше, чем она.
– Мне кажется, что они хотят узнать, где остальные тану. Он хочет дать им немного жира.
Армун указала на себя и на обоих мальчиков, а потом на тропу, повторяя без конца «до свидания». Когда наконец до Калалека дошел смысл, он глубоко вздохнул и снова скатал шкуры, а потом потащил их вниз к берегу. Кукуйюк торопился следом, чтобы помочь ему, Харл присоединился к ним. Подойдя к кромке воды, он побежал назад к Армун, возбужденно крича и жестикулируя:
– Видишь, видишь ту большую черную скалу?! Это вовсе не скала. Пойдем посмотришь. Это лодка, вот что это такое.
Арнхвит заковылял за ними через дюны и кучки засохшей травы к песчаному берегу. Харл был прав; черная глыба имела очертания лодки, перевернутой вверх дном. Калалек очень внимательно осматривал ее, проверяя, чтобы нигде не было отверстий. Это была странная лодка, выдолбленная не из дерева, как у тану, а сделанная из огромного куска черной кожи. Когда Калалек остался доволен осмотром, он нагнулся, схватил за один край и перевернул лодку. Харл свесился вниз с кормы, чтобы посмотреть лодку изнутри, а Арнхвит кричал, пока его не взяли и не дали заглянуть внутрь лодки.
Эта лодка представляла собой удивительную конструкцию. Длинные бревна были крепко связаны между собой, придавая ей форму. С внешней стороны лодка была обтянута шкурой. Теперь Армун могла увидеть, – что шкура была раскроена по форме лодки, а затем сшита. Швы были смазаны специальным веществом, которое делало кожаные чашки водонепроницаемыми. Все это выглядело очень любопытно.
Теперь, когда Калалек собрался куда-то отправиться на лодке, нельзя было терять времени. Все свои вещи, даже шкуру, которая закрывала вход, они уже вытаскивали из хижины, складывали их на песке. Причем все принимали в этом участие, даже Арнхвит, который еле ковылял под тяжестью одной из меховых шкур. Когда все было притащено на берег, Калалек толкнул ледку в воду. Она возвышалась как скала над водой, а Калалек уже взбирался в нее. Оказывается, было специальное место, куда складывали все вещи, и только он знал, как это все должно быть убрано, поэтому, когда ему передавали вещи одну за другой, он громким голосом отдавал распоряжения. Когда же Ангайоркак передала ему запасы из саней Армун, она знала, что настало время для принятия решения – либо оно для нее уже было принято. Она обернулась и посмотрела на дюны, за которыми простирались холмы, и поняла, что там ее ожидала только смерть от холода и голода. Выбора действительно не было никакого. Куда бы ни направлялись парамутаны, она должна была идти с ними.
Харл забрался следом за Кукуйюком, и Армун передала им Арнхвита, который смеялся, потому что все это ему казалось очень забавным. Потом Ангайоркак помогла ей взобраться на лодку. Затем она села на песок и сняла с ног обмотки из шкуры и бросила их в лодку. Также как ее лицо и руки, ноги тоже были покрыты рыжеватыми мягкими волосами. Потом она приподняла кожаную юбку и ступила в воду, чтобы подтолкнуть лодку, вскрикивая от холода. Калалек сел на весла, и, когда лодка оттолкнулась от берега, Ангайоркак бросилась вперед в лодку, и ее визгливый хохот заглушила одежда, которая закрывала ее лицо. Армун помогла убрать ей шкуру с лица и опустить юбку на мокрые покрытые волосами ноги, улыбаясь про себя и удивляясь тому, что парамутаны так много и часто смеялись.