Мы были уже напротив гостиницы. Он остановился.
– Но, конечно, вы можете прогуляться с Алкисом в любое время. Вам лучше отправиться вдоль побережья на восток, там не очень далеко есть древняя гавань, а если пройти немного дальше – старинная церковь. Вы интересуетесь такими вещами?
– Конечно интересуюсь.
– Тогда завтра?
– Я… нет, то есть, может быть, моя кузина задумала что-нибудь другое… Я хочу сказать, что она как раз сейчас совершает морское путешествие и, думаю, захочет день-другой побыть на берегу. Позднее… потом – я с удовольствием. Вы… сами, вы сказали, не пользуетесь каиком?
– Редко. У меня мало времени. Я ловлю рыбу только для удовольствия, а для этого у меня есть маленькая лодка.
– А, та маленькая лодка около гостиницы? Оранжевая? Вы хотите сказать, что ловите на свет, с теми большими лампами?
– Верно, с гарпуном. – И опять усмешка дружеская, немного неодобрительная, но не обидная – просто сознание собственного превосходства над жителями деревни. – Интересно и просто, а? Увлекательное занятие, как и все простые занятия. Я, бывало, очень хорошо с этим справлялся, когда был молодым, но за двадцать лет немного теряешь форму.
– Я однажды наблюдала, как ловили рыбу на свет, на Паросе. Это было захватывающее зрелище, но с берега плохо видно. Только свет раскачивается, да человек лежит на борту и смотрит в воду, иногда кто-то бросает гарпун.
– Хотите пойти со мной?
– С удовольствием! – неосторожно вырвалось у меня еще до того, как я с некоторым опозданием сообразила: сейчас, когда я почти ничего о нем не знаю, я определенно не готова провести ночь со Стратосом Алексиакисом в его маленькой лодке или еще где-нибудь.
– Ну что ж… – начал он, в то время как мысли у меня в голове кружились вхолостую, как сломанный граммофон, а навстречу нам сбегал по ступеням, легко, словно танцовщик из кордебалета в «Спящей красавице», Тони.
– Вот вы, мои дорогие, мне и попались! Стратос, этот мерзавец из Ханьи хочет по двенадцать драхм за бутылку вина, иначе, говорит, не пришлет. С ума сошел, верно? Он сейчас на телефоне, ты с ним не поговоришь? Вы хорошо прогулялись, дорогая? Нашли почту? Чудесно, правда? Но вы, должно быть, обгорели. Дайте-ка я вам принесу лимона presse[26], а? Гарантирую, прямо с нашего собственного дерева. Смотрите, это не каик ли пришел? И кто-то уже идет из гавани, и Георгий несет чемодан. Этот ребенок всегда успевает заработать несколько драхм… Он очень удачливый, прямо как наш Стратос. Это ваша кузина? Ну разве не прелесть? Пока мисс Скорби распаковывается, как раз настанет самое подходящее время для чая.
Глава 10
– Тут очень приятно, – сказала Фрэнсис. – И чай отличный. Наверное, его готовил сам этот маленький лорд Фаунтлерой?
– Тсс, ради бога, он тебя услышит! Он говорит, если понадобится, только крикни – и он будет тут как тут. А кроме того, он довольно симпатичный. Я просто влюбилась в него.
– Я еще не видела мужчины, в которого бы ты не влюбилась, – сказала Фрэнсис. – Я бы подумала, что ты заболела, если бы у тебя не было очередного романа. Я даже научилась различать стадии. Ну, ну, ведь это же на самом деле так приятно, верно?
Мы сидели в саду гостиницы в тени виноградной лозы. Поблизости никого не было. Позади нас за раскрытой дверью – пустой коридор. Тони был в глубине бара. Едва-едва слышался разговор за столиками на веранде.
Солнце быстро клонилось к западу. Мелкая рябь бежала по бледному шелку моря, бриз доносил дурманящий запах гвоздик в винных кувшинах. На краю усыпанной песком площадки стоял на самом солнцепеке большой горшок с лилиями.
Фрэнсис вытянула длинные ноги и попросила сигарету.
– Да, эта твоя идея оказалась оч-чень хорошей. Афины в Пасху, я понимаю, это было бы слишком. Я и забыла, пока ты не напомнила в письме, что греческая Пасха позднее, чем наша. У нас она пришлась на ту неделю, когда мы были в Риме. Представляю себе, что греческая Пасха будет от нашей сильно отличаться, и с нетерпением жду ее. О, спасибо, с удовольствием, еще чашечку. Так сколько же времени я тебя не видела? Боже мой, почти полтора года. Рассказывай теперь о себе.
Я с любовью разглядывала ее.
Фрэнсис, моя двоюродная сестра, намного старше меня. В ту пору ей было слегка за сорок, и хотя я знала, что это свойство юности – считать такой возраст солидным, но именно так мне тогда и казалось. С самых ранних лет я помню Фрэнсис. Когда я была маленькой, я называла ее «тетя Фрэнсис», но три года назад, когда я после смерти матери переехала жить к ней, она положила этому конец. Некоторые, я знаю, считают ее очень важной; она высокая, смуглая, немного угловатая, и в голосе, и в манерах ее чувствуется решительность, а что касается шарма – она презирает его: это не по ее части. Работа на открытом воздухе сделала цвет ее лица, что называется, «здоровым», она сильна как лошадь и в высшей степени деловая женщина. Одевается она хорошо. Но ее «важный» вид обманчив, на самом деле она самый терпимый человек, какого я знаю, и подчас принцип «живи и дай жить другим» распространяет настолько широко, что меня это начинает тревожить. Она не переносит только жестокости и претенциозности. Я ее обожаю.
Вот почему по ее команде рассказать о себе без лишних мудрствований сделала сбивчивый, но достаточно правдивый доклад о своей работе и о своих афинских друзьях. Я не стала его «редактировать», хотя знала, что кое-что будет не по душе степенной беркширской натуре Фрэнсис.
Она молча выслушала меня, попивая третью чашку чая и стряхивая пепел в ближайший пифос.
– Ты, кажется, веселишься на всю катушку, впрочем, именно за этим ты и ехала. А как Джон? Ты ничего о нем не упомянула.
– Джон?
– Или Дэвид? Я забываю их имена. Да и как их запомнить, ведь твои письма напичканы ими, как пирог смородиной. Этот разве не Джон был, репортер из «Афенс ньюс»?
– Ах этот! Да он сто лет назад был. В Рождество, во всяком случае.
– Вот именно. Призадумайся. Твои последние два письма были удивительно пустые. С глаз долой – из сердца вон?
– Точно сказано. – Я притянула к себе поближе гвоздику на качающемся стебле и понюхала ее.
– Это меняет дело, – умиротворенно сказала Фрэнсис. – Конечно, очень хорошо иметь сердце как разогретый воск, но когда-нибудь из-за своих импульсов ты попадешь в такой переплет, что не очень-то легко будет выбраться. Ну что ты смеешься?
– Просто так. Паоло зайдет за нами в понедельник?
– Если все будет хорошо – да. Ты ведь поедешь с нами на Родос? Хорошо. Хотя в данный момент мне не хочется больше никуда двигаться. Это то, что в путеводителях обозначают словом «обычное», но это не обычное, а удивительное место, такое успокаивающее… Ты только послушай…
Пчела в лилиях, тихое бормотание моря, накатывающегося на гальку, приглушенный греческий говор…
– Вот я и говорю Тони, было бы здорово, если бы все сохранилось как есть, – сказала я. – Это прямо божественно.
– Мм. И ты была права, дорогая. Даже тех цветов, что я видела вдоль дороги, достаточно, чтобы довести женщину до опьянения.
– Но ты же приплыла на лодке!
– Да. Но когда мы в воскресенье вечером торчали в Патрах, я и еще двое моих друзей наняли машину и отправились посмотреть окрестности. Мы не смогли до темноты поехать далеко, но я так часто останавливала машину и мчалась в поля, что водитель, наверное, подумал, что я сумасшедшая или что у меня заболевание мочевого пузыря. Но как только он понял, что это из-за цветов, ты знаешь, что он сделал?
– Нарвал тебе цветов? – Я засмеялась.
– Вот именно. Я вернулась к машине, а тут и он – больше шести футов ростом, великолепный экземпляр мужчины-эллина, ты бы это признала, – ждет меня с букетом орхидей и анемонов и таких фиалок, от которых у меня температура подскочила на несколько градусов. Ну разве они не прелестны?
– Ну, я не знаю, смотря какие фиалки…
– Не фиалки, глупая, греки. – Она еще раз сладко потянулась. – Боже мой, как я рада, что приехала! Я буду наслаждаться каждой минутой, я уже представляю себе это. И зачем только мы живем в Англии, когда могли бы жить здесь? И между прочим, почему Тони живет здесь, а не в Англии?
– Он сказал, что здесь скоро можно будет делать хорошие деньги, когда они построят новое крыло или, если говорить без обиняков, построят гостиницу, которую можно будет назвать настоящей. Я поинтересовалась, есть ли у него самого деньги. Он говорит, что у него слабые легкие[27].
– Хм. На вид он слишком городской, чтобы обосновываться здесь даже на непродолжительное время… разве только из-за beaux yeux[28] хозяина… Тони приехал с ним из Лондона, верно? Что он собой представляет?
– Стратос Алексиакис? Как ты… Ох да, я же не сообщила тебе в письме ситуацию, я и забыла. Скажу только, что он представляется мне очень милым.
– Мм.
– Ты не хочешь прогуляться по берегу? Здесь темнеет очень рано. Я… не прочь прогуляться.
Это была неправда, но то, что мне нужно было сказать, нельзя было говорить под распахнутыми окнами.
– Хорошо, – согласилась она, – только допью чай. Что ты там делала в Чанья, так, кажется, это произносится?
– Не говори «ч», как у нас; это «ха» с придыханием, как в слове «страх»… Ханья.
– Ну и как там?
– О, очень интересно. Есть турецкие мечети.
И еще что нужно сказать о Фрэнсис – ее не проведешь. Я, во всяком случае, не могу. У нее очень большая практика в разоблачении моих маленьких, но не совсем невинных детских обманов. Она взглянула на меня, вытряхивая из пачки еще одну сигарету.
– Так где ты там жила?
– О, такой большущий отель в центре города, я забыла название. Ты куришь одну сигарету за другой, у тебя будет рак.
– Несомненно. – Голос ее уже был заглушен: в этот миг она прикуривала сигарету, потом взглянула на меня сквозь пламя и встала. – Тогда пойдем. Почему на берег?
– Потому что там никого нет.
Она ничего не сказала. Мы выискивали проходы сквозь яркие заросли ледяных маргариток и обнаружили, что неровная, еле заметная тропка вела по галечнику вдоль невысоких скал. Дальше пошел гребень плотного песка, и мы смогли идти бок о бок.
– Я хочу тебе кое о чем рассказать, – начала я.
– О вчерашней остановке в Ханье?
– Ты почти угадала.
– Так поэтому ты и смеялась, когда я сказала, что твои импульсы доведут тебя когда-нибудь до беды?
Я молчала, и она посмотрела на меня искоса, с насмешкой:
– Не мне судить, конечно, но Ханья не кажется мне подходящим местом для легкомысленных похождений.
– Я не была в Ханье вчера вечером! И я не… – Тут я замолчала и глупо захихикала. – Собственно, если подумать, я ведь в самом деле провела ночь с мужчиной. Я и забыла об этом.
– Он, кажется, произвел на тебя сильное впечатление, – спокойно заметила Фрэнсис. – Ну, продолжай.
– О Фрэнсис, дорогая, я тебя так люблю! Нет-нет, это не какая-нибудь безнравственная постыдная любовная интрижка – когда я себе позволяла такое? Это… я попала в беду. Вернее, не я, другой человек, и я хочу тебе об этом рассказать и спросить, есть ли на свете что-нибудь такое, что бы я могла тут сделать.
– Если это не твоя беда, надо ли тебе что-нибудь делать?
– Да…
– Сердце как теплый воск, – примирительно сказала Фрэнсис, – да и чувства тоже. Хорошо, как его зовут?
– Почему ты решила, что это он?
– По всему видно. Кроме того, я думаю, что это тот, с кем ты провела ночь.
– Ах да…
– Кто же это?
– Инженер-строитель. Его зовут Марк Лангли.
– А-а…
– При чем тут твое «а». И кстати, он мне неприятен, – довольно категорично произнесла я.
– О господи, – сказала Фрэнсис. – Я же говорила, что когда-нибудь такое случится. Нет-нет, не смотри на меня так, я тебя просто поддразниваю. Продолжай. Итак, ты провела ночь с внушающим отвращение инженером по имени Марк. Начало интригует. Выкладывай все.
Ее совет, когда я наконец все рассказала, был кратким и по существу.
– Он же сказал тебе – ступай прочь и не вмешивайся, и у него есть этот Ламбис, который ухаживает за ним. Они довольно приятная пара. И твоему Марку сейчас, наверное, уже значительно лучше. Они, уверяю тебя, доберутся вдвоем до своей лодки и со всем справятся. Мне тут вмешиваться ни к чему.
– Да… наверное, так.
– А кроме того, что ты можешь?
– Я могла бы сообщить им то, что удалось выяснить. Я думаю и даже абсолютно убеждена, что это Тони, Стратос и София.
– Вполне вероятно. Допустим, что твой Марк хорошо помнит все, что видел и слышал, и то, что при убийстве присутствовал, кроме грека, женщины и человека в критском наряде, еще и англичанин… – Она на мгновение остановилась. – Да, раз ты решила, что Тони в этом замешан, то остальные, само собой разумеется, – тоже. Это маленький замкнутый круг: Тони, Стратос, София, Джозеф и незнакомец, то ли англичанин, то ли грек, которого Тони, конечно, знает и с ним разговаривал.
Я остановилась и уставилась на нее:
– Кто же это еще? Больше никого там не было. Только грек, критянин…
– Дорогая моя, – ласково сказала она, – ты настолько прониклась переживаниями Марка, что забыла, с чего все началось.
– С чего началось?
– С убитого, – сказала она.
Молчание нарушалось только легким похрустыванием гальки у края воды. Я наклонилась, подняла плоский голыш и запустила его по поверхности воды. Он тут же и утонул. Я выпрямилась и обтерла руки.
– Я была так глупа, – смиренно сказала я.
– Ты была в самом центре событий, и ты была напугана. Это мне легко рассуждать в перерыве между таймами. Мне все проще понять. Кроме того, мне не мешают эмоции.
– Кто говорит, что мне они мешают?
– А разве нет?
Я еще продолжала следить за тем местом, где шлепнулся камешек.
– Фрэнсис, Колину Лангли всего пятнадцать.
– В том-то и дело, дорогая, – мягко сказала Фрэнсис. – Вот почему я и говорю: держись в стороне, пока не выяснишь точно, что с ним случилось. Иначе ты можешь только навредить. Слушай-ка, тебе не кажется, что нам пора возвращаться? Солнце почти скрылось, и идти будет очень нелегко.
Она была права. Пока я рассказывала свою историю, мы шли по берегу бухточки и достигли подножия больших утесов на дальней ее стороне. То, что издалека казалось полоской галечника у их подножия, на самом деле было большими валунами, нагроможденными южным ветром и морем. Между самыми верхними валунами и утесом проходила узенькая тропка. Она огибала мыс, затем круто ныряла вниз к песчаному пляжу совсем небольшой бухточки, имевшей форму полумесяца.
– Тут очень мило, – сказала Фрэнсис. – Интересно, не это ли твой дельфиний залив?
– Я думаю, он дальше по берегу, здесь слишком мелко с краю, а Георгий говорил, что можно проходить по камням до глубокой воды и даже нырять там. Смотри, должно быть, залив там, за следующим мысом. Видишь выступающие в море камни? Когда заходящее солнце освещает их сзади, они выглядят прямо как тени.
Мы постояли несколько минут в тишине, прикрывая глаза от блеска сверкающего моря. Потом Фрэнсис отвернулась.
– Пойдем, ты устала. Судя по твоему виду, тебе не мешало бы выпить чего-нибудь крепкого перед обедом.
– Это идея. – Но я и сама не уловила энтузиазма в своем голосе.
Я обернулась, чтобы взглянуть вместе с ней туда, откуда мы пришли.
– Не думай, будто я не понимаю, что ты сейчас чувствуешь. – Она произнесла это сухо, но удивительно успокаивающе. – Я уговариваю тебя не только для того, чтобы уберечь от беды. Могу привести тебе и другие серьезные причины держаться в стороне от Марка. Если примешься выслеживать и искать его, тебя могут заметить, начнут преследовать… ты можешь привести их к нему. Или, если они заподозрят неладное, ты можешь – и это еще более важная причина – испугать их, так что они решатся убить Колина… если он еще жив.