– Да.
– Зачем же ты так поступила?
Фрэнси закрыла глаза и почувствовала себя так, как будто ей снова десять. Она размеренно сказала:
– Потому что я – то есть мы с Лоуэлом – хотели пройти через опыт естественных родов. Сейчас это считается…
Мэрилин фыркнула:
– Ах, Мэри Фрэнсис, это очень в твоем духе. Ты никогда не делаешь, как принято. – Фрэнси с удивлением почувствовала, что к горлу подступают слезы. – Ну да ладно, я звоню сказать, что у меня для Уилла кое-что есть. Крестильная рубашечка. – Мэрилин помолчала. – И я хочу приехать в гости.
– В гости? – Она не ожидала, что Мэрилин когда-нибудь соберется в Нью-Йорк. Она ни разу не выезжала из Теннесси. – Мам, это не обязательно. Мы с Лоуэлом копим на билеты на самолет домой, чтобы ты познакомилась с Уиллом.
– А крещение, наверное, скоро? Я могу поискать билет на следующие выходные. Полагаю, тебе нужна будет помощь.
– Извини, мам, но в следующие выходные не получится. – Она судорожно пыталась выдумать подобающий предлог. – У Лоуэла очень важное собеседование. Он все время работает, ему будет неловко, если он не успеет провести с тобой время. Ну, и «Майские матери», мы…
– Какие еще «Майские матери»?
– Это мои новые друзья. Группа матерей.
Фрэнси могла только догадываться, что мать о них подумала бы: у Нэлл на плече аляповатая татуировка, Юко кормит грудью в кафе на глазах у чужих мужей. Одди – отец-гей, который сидит дома с ребенком.
– Просто случилось кое-что ужасное…
– Ему понадобится рубашка. В ней крестили тебя, а до этого – меня. – Мать ждала. Она понимала, что происходит. Она знала, что Фрэнси не будет его крестить. Она вынуждала ее лгать. – Когда крестины?
– Мы пока точно не знаем. Я же сказала, Лоуэл сейчас очень много работает.
Несмотря на вентилятор, спина Фрэнси покрылась потом. Она отвернулась от окна и посмотрела на лежащего на коврике Уилла, на экран телевизора без звука, и пыталась придумать, что сказать в ответ.
И тут ее сердце замерло.
Это Уинни. Ее показывали по телевизору. Не та Уинни, к которой привыкла Фрэнси. Здесь она была значительно моложе – подросток. Она стояла на сцене в длинном золотом платье без лямок, волосы собраны в низкий пучок. Под руку она держала женщину, которая была практически ее копия, только старше, наверное, свою мать. Потом показали другую фотографию: Уинни в розовом купальнике, длинной тюлевой юбке и на пуантах. Фрэнси взяла со стола пульт и сделала погромче:
– Гвендолин Росс, известная прежде всего по роли в культовом сериале начала девяностых «Синяя птица»…
– Мэри Фрэнсис?
– Извини, мам, мне пора. Ребенок проснулся.
Она положила телефон на стол. На покрытом листвой тротуаре стояла журналистка, за ней виднелась желтая полицейская лента. Фрэнси подошла поближе к телевизору. Журналистка стояла около какого-то дома. Дома Уинни.
– На данный момент полиция не раскрывает никакой информации. Известно только, что речь идет о похищении ребенка и приняты все необходимые меры. Похищение произошло около девяти часов назад. Зара Сикор, прямая трансляция из Бруклина.
– Спасибо, Зара. А теперь о других тревожных новостях. Климатические изменения достигли пика…
Фрэнси пошла в спальню за компьютером, который стоял на ночном столике. «Синяя птица». Кто-то – кажется, Джемма – говорил, что Уинни актриса, но ведь половина людей, с которыми Фрэнси познакомилась в Нью-Йорке, утверждают, что они актеры. Фрэнси не знала, что именно Джемма имела в виду. Уинни была знаменита. Она была звездой сериала начала девяностых про молодую балерину, которая пытается получить стажировку в «Нью-Йорк Сити Балет». Уинни – тогда ее называли Гвендолин – играла эту балерину. Ту девушку, которую называли Синей птицей.
Фрэнси ничего про это не знала. Когда «Синяя птица» вышла, ей было лет одиннадцать, и именно такие сериалы – с налетом подростковой сексуальности и межрасовыми отношениями – были строго запрещены в доме ее матери. Она открыла «Википедию» и зашла на страницу Уинни. Классическое образование в Американской балетной школе, летняя стажировка в Королевской балетной школе. Фонд, названный в честь ее матери, который поддерживал молодых танцоров.
А чему было удивляться? В тот же момент, как Фрэнси увидела Уинни на первой встрече «Майских матерей» четыре месяца назад, она сразу поняла, что Уинни не такая, как все. Фрэнси очень хорошо помнила этот момент. Джемма рассказывала, что решила заплатить за хранение пуповинной крови своего сына. Фрэнси о таком никогда не слышала.
– Это недешево, но если, не дай бог, ребенок заболеет опасной болезнью, это может спасти ему жизнь, – говорила Джемма, а все постепенно переводили взгляд в другую сторону на другую сторону лужайки – к ним шла женщина с беременным животом под бирюзовым платьем и широкими серебряными браслетами на запястьях. Все стали двигаться, перекладывать покрывала и детей, чтобы дать ей место. Она села рядом с Фрэнси. Фрэнси одернула шорты и липнущую к животу влажную футболку и смотрела, как Уинни, подбирает под себя длинные ноги и садится.
– Я Уинни, – сказала она, держа руки на животе, под грудью. – Извините, что так опоздала.
Она была так красива, что Фрэнси не могла отвести от нее глаз. Такие лица встречаются на обложках журналов и подиумах: россыпь веснушек на переносице, безупречная оливковая кожа, не нуждающаяся в консилере, без которого Фрэнси жить не могла уже последние лет десять.
Или тот случай в кафе. Фрэнси было так стыдно из-за внезапной истерики Уилла, она чувствовала на себе осуждающие взгляды двух мужчин, которые сидели у окна за ноутбуками. Видела, как недовольно смотрит на нее девушка за стойкой, ожидая, пока измотанная Фрэнси сделает заказ. Фрэнси не заметила, как появилась Уинни: не обращая внимания на плач Уилла, она взяла его на руки и стала кружить между столами, похлопывать его по попе, нашептывать ему что-то на ухо и в конце концов успокоила его.
– Как ты это сделала? – спросила Фрэнси, садясь вместе с ней за стол в углу. – У меня такое ощущение, что у всех, кроме меня, все получается.
– Глупости, – сказала Уинни. – “Майские матери” всеми силами изображают, что это просто, но не ведись на это. – Она лукаво посмотрела на Фрэнси, словно собиралась рассказать какой-то секрет лучшей подружке, с которой дружит всю жизнь. – Им всем тяжело. Вот честно.
Больше часа спустя Уилл наконец заснул в приставной колыбели, рядом она поставила работающий пылесос, чтобы успокоить его. И тогда Фрэнси наткнулась на некролог Одри Росс, матери Уинни. Она погибла в день, когда Уинни исполнилось восемнадцать, отправившись в магазин за мороженым. Ее смерть описали во многих национальных газетах не только потому, что она была матерью Гвендолин Росс, знаменитой молодой актрисы, но и потому, что она была наследницей многомиллионного девелоперского бизнеса своего отца. Бизнес этот был одним из самых крупных в стране.
Теперь все казалось логичным. Дом Уинни. Ее одежда. Дорогая коляска, которой Фрэнси завидовала, она с вожделением разглядывала такую в магазине, пока не увидела, что она стоила примерно столько, во сколько им с Лоуэлом обходилась месячная аренда. Она нашла фотографию с похорон: Уинни с отцом заходят в сельскую церковь неподалеку от их загородного дома, рядом с тем местом, где погибла Одри Росс. Это был загадочный несчастный случай. Тормоза отказали без всякой причины. Машину Одри понесло под откос через дорожное ограждение в двадцатичетырехметровый овраг. Через несколько месяцев Уинни ушла из «Синей птицы». Вскоре после этого сериал закрыли.
Фрэнси с удивлением услышала вдалеке полуденный колокольный звон, вздрогнула и оторвалась от компьютера. Она закрыла ноутбук, поморщилась, посмотрев на нетронутую кучу грязного белья и отправилась на кухню готовить обед. Она была выжата, глаза были осоловелыми, но она понимала, что к возвращению Лоуэла необходимо взять себя в руки. Он придет без сил, голодный, очень по ней соскучившийся и очень захочет ее видеть. Но у нее сосало под ложечкой, когда она думала, сколько всего Уинни довелось потерять. Все, чего она добилась: успешная актерская карьера, сериал, в котором у нее главная роль, счастливые отношения с музыкантом, о котором она упомянула в том единственном интервью, на которое согласилась после смерти матери.
«Дэниел меня поддерживает, – ответила она журналисту, который спросил, что помогает ей пережить все это. – Лишь он помогает мне переживать это горе».
А ведь ей было всего семнадцать.
Фрэнси поставила воду для спагетти и невольно стала вспоминать, чем она занималась в этом возрасте. Она пела в церковном хоре, преподавала в воскресной школе, позволяла учителю по биологии мистеру Колберну задирать ей юбку и засовывать в нее пальцы в лаборатории в часы для самостоятельных занятий. Ну, по крайней мере, так все начиналось. Уже довольно скоро он проделывал это после уроков в своей машине, припаркованной возле торгового центра, у обувного магазина «Плати меньше». А потом у него дома, в грязной однокомнатной квартире, которую оплачивала волонтерская программа. Это была какая-то программа от католической церкви. Выпускники элитных колледжей «Лиги плюща» после окончания университета в течение года преподавали в старших классах в обычных государственных школах в американском захолустье. Например, в школе, где училась Фрэнси, в Эстервилле, штат Теннесси – «Школе Божьей матери неустанной помощи». В этой квартире она впервые выпила красного вина, впервые затянулась марихуаной. Именно здесь мистер Колберн, или Джеймс (она пообещала так называть его наедине) навалился на нее и, невзирая на все ее протесты, стянул с нее волейбольную форму.
Когда Фрэнси выковыривала последние кусочки тунца из банки в миску, на лестнице послышалась тяжелая поступь Лоуэла. Она вытерла руки о шорты и поспешила в ванную, чтобы посмотреться в зеркало, пригладить волосы и побрызгать цветочным спреем для тела на запястья. Лоуэл не успел вставить ключ в замочную скважину, а она уже открыла ему дверь:
– Представляешь, Уинни показывали по телевизору. Она знаменитая актриса…
Но тут она увидела темную щетину, широкий ремень на талии, кобуру от пистолета на бедре. Она замерла на полуслове и посмотрела в пустые, серые глаза незнакомца, которые смотрели на нее из-под козырька кепки с логотипом Нью-Йоркской полиции.
– Нэлл, – Нэлл почувствовала, что кто-то положил руку ей на плечо. – Просыпайся скорее.
Нэлл, тут полиция.
Она словно вернулась на пятнадцать лет назад: она стояла в своей квартире в Вашингтоне, раздвинула занавески и увидела черный седан, припаркованный на другой стороне улицы. На капот опирался мужчина в черной футболке и темных очках, он прикуривал сигарету, не сводя глаз с ее окна.
– Нэлл, – Себастьян потряс ей на плечо, рассеивая воспоминание. – Просыпайся.
Во рту у нее был кислый привкус, она попыталась сесть, но у нее гудела голова. Себастьян поставил на прикроватный столик кружку с кофе и нежно убрал ей волосы с лица.
– К нам пришли полицейские.
Она села:
– Правда? Зачем?
– Они хотят с тобой поговорить. Про то, что случилось вчера ночью.
Вчера ночью.
На нее нахлынули воспоминания. Уинни. Мидас. Она пришла домой, разбудила Себастьяна, рассказала ему, что произошло, а потом провалилась в мучительный, прерывистый сон.
– Они в гостиной.
Она заставила себя встать с постели, мельком посмотрела на себя в зеркало над комодом: одета она была в ту же рубашку, что и вчера. Под глазами размазалась тушь, а губы с остатками высохшей помады были похожи на изюм:
– А где ребенок?
– Спит.
Нэлл взяла кружку. Кофе обжигал ей горло:
– Так, я иду.
Она пошла в большую ванную, перед глазами все кружилось. Включила воду, подождала, пока она стала достаточно холодной и ополоснула лицо. Она зажмурилась.
Что же произошло?
Она помнила, как начинался вечер. Она, попивая вино, собиралась уходить. Потом пришла и сидела на веранде. Она помнила тепло тел вокруг себя, разговоры. Она помнила пузырьки в первом джине с тоником, вкус джина во рту. Билли Айдола. Она взяла телефон Уинни и положила к себе в сумку. А вот дальнейших деталей она не помнила. Помнила только, что Фрэнси и Колетт беспокоились за Уинни. И не знали, где она. Тогда она стала искать телефон Уинни. Его нигде не было.
Когда Нэлл вошла в гостиную, Себастьян ставил на кофейный столик перед полицейским тарелку с шоколадным печеньем, которое его мать прислала из Англии. На Нэлл были штаны для йоги и тонкая хлопковая туника, которую она взяла, не глядя, из корзины для грязного белья. Полицейскому было сорок с небольшим, это был привлекательный мужчина с душевными карими глазами, темная тень бороды покрывала его лицо, он немного походил на Тома Круза. На правом предплечье у него была татуировка: орел и число 1775.
– Морская пехота, – сказал он и повернул руку так, чтобы было лучше видно. – Это год ее основания. Я служил шесть лет. – Он кивнул на ее правое плечо. – Колибри?
– Да, – хрипловато сказала она. – А точнее, колибри-каллиопа. Символ спасения. И свободы.
Рука у него была влажной:
– Детектив Марк Хойт. Извините, что потревожил вас дома.
За ним стоял мужчина с лохматыми седыми бровями. Она вспомнила. Стивен Шварц. Это он допрашивал Альму у Уинни дома. Хойт взял печенье, затем поднял тарелку к Шварцу, тот взял три штуки.
– Извините, – сказал он. – Ночь выдалась непростая. Я не завтракал.
– Мы стараемся восстановить вчерашние события, – сказал Хойт. Он поставил тарелку, а потом поднял глаза на Нэлл. – Поэтому мы беседуем с некоторыми людьми, которые были вчера вместе с Уинни Росс.
Нэлл села на диван, в голове у нее стучало:
– Хорошо.
Она увидела камеру на хлипком трехногом штативе. Шварц подошел к камере и нажал на кнопку:
– Вы ничего не имеете против того, что наш разговор будет записан? – спросил Хойт. – Это новое правило в полицейском управлении.
– Конечно. Пока мы не начали, я могу налить себе воды?
Хойт изучающе посмотрел на нее и ухмыльнулся:
– Тяжелая ночка?
Она не улыбнулась в ответ:
– С младенцем каждая ночь тяжелая.
– Я налью тебе воды, – сказал Себастьян.
– Итак, «Майские матери». Можете немного рассказать об этой группе? – сказал Хойт.
Она откашлялась и сосредоточилась:
– Это такая группа для мам. У нас у всех дети одного возраста. Мы видимся уже четыре месяца с тех пор, как были беременны.
– В этом баре? «Веселая лама»?
У нее вырвался легкий смешок:
– Нет, в парке.
– А кто это придумал? Эти встречи.
– Фрэнси.
Шварц уставился в блокнот:
– Мэри Фрэнсис Гивенс?
– Ну да. То есть группу-то не она придумала. Мы все зарегистрировались на «Вилладж», это сайт для родителей. А Фрэнси предложила эти встречи.
Она представила, как идет на кухню и наливает себе стакан красного вина – от этого голова кружилась меньше. Она крепко сжала в руках кофейную кружку.
– Ага, – кивнул Хойт. – И чем вы занимаетесь на этих встречах?
– Ничем особенным, всем, чем обычно занимаются те, для кого материнство в новинку.
– Это чем же? – Хойт поднял брови.
– Зацикливаемся на детях. С обожанием на них смотрим. Еще больше зацикливаемся на детях.
Хойт улыбнулся:
– А мисс Росс часто приходит на встречи?
– Очень часто. Особенно раньше.
Нэлл вспомнила, как Уинни подходила к их кругу, обычно опаздывая минут на пятнадцать. Она садилась, обдавая всех легким запахом дорогих духов. От нее пахло ровно так, как должно пахнуть от женщины с такой внешностью.
– Она много рассказывала о себе?
– Не особенно.
Хойт усмехнулся:
– Вы знаете, что она актриса?
Нэлл замерла, не донеся кружку до рта:
– Актриса?
– Раньше была. Она звезда сериала, который был популярен больше двадцати лет назад. «Синяя птица».
– Я понятия не имела.
– А сериал смотрели когда-нибудь?
Она вспомнила, как в школе девочки обсуждали этот сериал, восторгались, какой он продвинутый, сколько там смелых сюжетных линий: персонаж-гей, беременная девочка-подросток:
– Я о нем слыхала, но никогда не смотрела. Я, честно говоря, тогда больше увлекалась математикой, чем сериалами.