Фербину пришлось подыскивать доводы. Он вспомнил, что, когда выполз из горящего здания и оказался среди кучи сырых листьев и веток, обнаружилось, что грязевой дождь и в самом деле прошел. Вот почему все было таким липким, зернистым и жутким.
– Но они хотели, чтобы он умер! – возразил он.
– А где это лучше всего сделать, ваше высочество? На открытом месте, где все прекрасно видно, или под крышей, в помещении?
Фербин нахмурился, прикрыл лицо большим синим листом и мрачно проговорил:
– И все же, несмотря на весь твой цинизм, Холс, то была судьба.
– Как вам угодно, ваше высочество. – Холс вздохнул и надвинул на лицо сорванный им лист. – Хорошего сна, ваше высочество.
В ответ раздался храп.
Когда они проснулись, было намного холоднее, темнее и ветренее. Долгий день, начавшийся с восходом Обора, перевалил за половину, но погода изменилась. Рваные клочья небольших серых облаков неслись по небу под высокими тучами, в воздухе пахло влагой. Кауды не торопились просыпаться, а потом еще полчаса шумно извергали из себя массу фекалий. Фербин и Холс, усевшись на опушке леса подальше от них, позавтракали.
– Ветер встречный, – заметил Фербин, глядя на барашки мелких волн, гулявших по Чашеморю; у темного горизонта в той стороне, куда лежал их путь, вид был зловещим.
– Хорошо, что вчера мы много пролетели, – сказал Холс, жуя вяленое мясо.
Они привязали свои вещи, сверились с картой, взяли несколько кожистых плодов для каудов – человеческие желудки их не переваривали – и взмыли в освежающий воздух. Ветер усиливал ощущение холода, хотя лететь пришлось куда ниже прежнего, потому что по небу двигались громадные слоистые гряды туч. Фербин с Холсом огибали крупные тучи, летя напрямик только через небольшие облака. К тому же сами кауды не желали погружаться в тучи, – правда, их можно было заставить. Внутри туч эти животные ориентировались ничуть не лучше людей, не понимая, то ли они летят вперед по прямой, то ли описывают круг и вот-вот врежутся в одну из ближайших башен. Кауды были рауэлами воздуха, надежными рабочими скотинками, а не чистопородными скакунами вроде лиджей, и потому разгонялись только до пятидесяти – ну, до шестидесяти километров в час. Но и на такой скорости столкновение с башней несло гибель всаднику и животному, а если нет, это происходило при падении на землю.
Фербин по-прежнему поглядывал на хронометр и отмечал все башни справа – теперь они пролетали только в нескольких километрах от каждой и не пропустили ни одной. Он знал по опыту, что пропустить башню очень просто. Несмотря на важность всего этого, Фербин обнаружил, что вспоминает свой сон прошлой ночью и – через него – свое путешествие на наружный уровень в далеком детстве.
Теперь и это казалось сном.
Он тогда ходил по странной земле, над которой не было крыши или потолка, если не считать самой атмосферы, которая удерживалась далеким кругом стен и гравитацией. Здесь не было башен, здесь кривая поверхность под ногами продолжалась и продолжалась, ничем не прерываемая, неподдерживаемая, невероятная.
Он наблюдал за круговертью звезд и все шесть дней, что провел там, удивлялся крохотной ослепляющей точке: то была Мезерифина, Невидимое Солнце, далекое, ничем не удерживаемое и все же сохранявшее свое положение светило, вокруг которого вращался сам великий Сурсамен. Была какая-то безжалостность в этих днях на поверхности: одно солнце, источник света, один регулярный набор дней и ночей, всегда один и тот же, кажущийся неизменным. Всё знакомое Фербину находилось далеко внизу: под ним были целые уровни – самостоятельные миры, а над ним – только темное ничто, сдобренное сыпью слабо мерцающих точек: тоже светил, как сказали ему.
Сюда собирался прибыть и отец, но в последний момент отменил поездку. Фербин отправился в путь со старшим братом Элимом, который уже бывал снаружи, но хотел побывать еще раз. Это считалось привилегией. Отец мог потребовать от октов, чтобы те доставили кого-то на другие уровни, включая поверхность. Такое же право имели некоторые другие правители и главные схоласты в схоластериях, но все остальные могли попасть туда только по милости октов. А окты мало кому ее оказывали.
Они взяли с собой пару друзей и несколько старых слуг. Большой кратер, в котором они провели бо́льшую часть времени, утопал в зелени бескрайних лугов и высоких деревьев. Пахло неведомыми благовониями, воздух был густым, но одновременно свежим и головокружительным – они почувствовали приток энергии и чуть ли не опьянение.
Остановились они в подземном комплексе, выдолбленном в высоком утесе. Их жилище выходило на громадную сеть шестиугольных озер, разделенных тонкими полосками земли, – этот узор тянулся до самого горизонта. На поверхности им попалось несколько нарисцинов и даже один мортанвельд. Фербин уже встретил первого в жизни окта – в лифте, который поднял их на поверхность. Это произошло еще до того, как в Пурле появилось октское посольство: Фербин, как и большинство людей, тогда испытывал суеверный страх перед октами. Ходили легенды, слухи, неподтвержденные известия, что окты темными ночами выходят из своих башен и похищают людей прямо из постелей – иногда целыми семьями или даже деревнями. Окты якобы утаскивали похищенных в башни и ставили над ними эксперименты, или поедали их, или переводили на другие уровни, используя для развлечений и оргий.
В итоге простолюдины боялись октов, дрожа при одной мысли о том, что их могут похитить и поместить в башню. Фербину давно объяснили, что это все сказки, но все же он нервничал. Большим облегчением было обнаружить, что окты такие маленькие и ничуть не страшные.
Окты в лифте категорически утверждали, что они и есть истинные наследники и прямые потомки Мантии, создателей пустотелов. На Фербина это произвело сильное впечатление, а еще он испытал благородное негодование из-за того, что этот факт мало кому известен.
Он испытывал трепет при виде того, как небрежно, привычно и легко окты обращались с этим устройством, которое поднималось по башне, минуя один мерцающий уровень за другим, наружу, к изнанке всей планеты. Фербин понял, что они управляют этим миром. Это казалось более реальным, более уместным и почему-то даже более важным и впечатляющим, чем управление бесконечным, необозримым пространством за пределами самой планеты. Он подумал тогда, что это и есть истинная власть.
Конец ознакомительного фрагмента.