Создатели пустотелов исчезли, а вид, атаковавший эти миры, тоже, казалось, ушел в небытие; к тому же отсутствовала легендарная супержидкость, и громадные внутренние сферы покоились лишь на опорных башнях (тоже полых, хотя они и содержали прихотливые конструкции из материала, усиливающего структуру, и имели порталы разных размеров для доступа на каждый уровень). И всевозможные предприимчивые виды мигом сообразили, что бесхозные пустотелы после сравнительно небольших переделок могут стать почти готовыми обиталищами – громадными и практически неуязвимыми.
Пространства между уровнями, все или некоторые, можно было заполнить газом, жидкостью (прежде всего водой) или твердым материалом, а на внутренних поверхностях оболочек можно было разместить искусственные звезды – пусть себе висят гигантскими фонарями. Некоторые деятельные виды принялись исследовать ближайшие к ним пустотелы и почти сразу же столкнулись с проблемой, которая обескуражила их, расстроила и отсрочила планы исследования и разработки пустотелов на следующие несколько миллионов лет – а потом еще на довольно длительное время, в течение которого отдельные попытки все же предпринимались. Оказалось, что пустотелы могут быть смертельно опасными.
По-прежнему оставалось неясным, кем были оставлены защитные механизмы, убивавшие исследователей и уничтожавшие их корабли, – то ли создателями пустотелов, то ли теми, кто, похоже, видел смысл своего существования в уничтожении этих искусственных творений. Но кто бы ни оставил это убийственное наследство, вуали или илны (или, как теперь считалось, те и другие), использованию пустотелов в качестве обиталищ препятствовала высокая степень риска.
Многие погибли, разрабатывая способы обезопасить пустотелы, и каждой конкурирующей цивилизации приходилось повторять ошибки предшественников: успешное освоение пустотелов сулило колоссальные возможности и влияние, а потому каждый исследователь хранил свои секреты как зеницу ока. Потребовалась альтруистическая цивилизация, которая пришла в ужас и ожесточилась при виде такой эгоистичной траты жизней. Она занялась этим вопросом, разработала собственные методики, похитила кое-какие у предшественников и потом сделала их достоянием всех.
Конечно же, такое неспортивное поведение вызвало поток брани. Однако позиция и действия альтруистов были впоследствии приняты и одобрены различными галактическими субъектами. Культура, хотя и отстояла далеко во времени от этой расы, давно и глубоко почитаемой, всегда заявляла о духовном родстве с нею.
Цивилизации, которые специализировались на безопасности пустотелов и фактически частично владели их начинкой, были прозваны «последышами». Сурсамен отличался от других тем, что сюда одновременно прибыли и начали работу два вида – окты (по их утверждению – прямые потомки давно исчезнувшей Мантии, поэтому они звали себя «наследниками») и аултридии (вид более чем туманного происхождения). Необычен Сурсамен был и тем, что ни один из видов не одержал окончательной победы в противоборстве, к счастью не вышедшем за пределы Сурсамена. Со временем ситуацию уладили – недавно сформированный Всеобщий Галактический совет предоставил обоим видам право совместного управления входными башнями. Однако – важный момент – нигде не указывалось, что стороны не могут конкурировать за влияние в будущем.
Нарисцины получили безраздельное право обитания на поверхности и общего контроля над планетой, оформив тем самым свои давно заявленные требования. Но даже они вынуждены были отступать перед мортанвельдами, чье влияние определяло жизнь системы и планеты.
Таким образом, Сурсамен был колонизован и заселен разными видами, отчего стал известен как «многонаселенный». Отверстия в башнях-опорах, задуманные, вероятно, как предохранительные клапаны для газов или жидкостей, были герметизированы: некоторые заделаны, другие оборудованы тамбурами для безопасного входа и выхода. В громадных полых башнях установили транспортные механизмы, чтобы перемещаться между разными уровнями и выходить на поверхность. За миллионы лет колонизации на планету были доставлены всевозможные материалы – газообразные, жидкие и твердые. Кроме того, окты и аултридии завезли на планету различных существ, целые народы, виды, видовые группы и целые экосистемы – иногда по просьбе этих народов и видов, но чаще по требованиям других.
Внутренние звезды были посажены на свои места. Они представляли собой термоядерные источники энергии, крохотные солнца, но только с антигравитацией, отчего прижимались к внутренним поверхностям оболочек. Звезды подразделялись на фиксированные – гелиостатики и подвижные – гелиодинамики. Последние двигались по определенным маршрутам, вдоль правильных, но порой довольно сложных траекторий, если звезд было много, и с разной периодичностью.
Не прекращались и смерти. После «разминирования» того или иного пустотела и приведения его в безопасное состояние скрытые защитные механизмы могли пробуждаться сотни, тысячи, миллиарды лет спустя, приводя к триллионам смертей, самоубийствам целых цивилизаций и почти полному уничтожению планет, – внутренние звезды падали, верхние уровни затапливались или пересыхали. Нередко затем океаны соприкасались с внутренними звездами, возникали облака плазмы и перегретого пара, атмосфера наполнялась патогенами широкого спектра или превращалась в ядовитую среду под воздействием невидимого и неостановимого механизма, либо сильнейшие вспышки гамма-радиации из опорных структур оболочек делали непригодными для проживания как отдельные уровни, так и всю планету.
Из-за всего этого пустотелы и получили прозвище Миры-убийцы. К тому моменту, когда генеральный директор Шоум смотрела на темный пятнистый лик Сурсамена, уже четыре столетия не наблюдалось массовых смертей, вызванных самими пустотелами. И поэтому термин «Миры-убийцы» давно не использовался, разве что культурами с невероятно долгой памятью.
Однако степень опасности обиталищ любого типа можно было с неплохим приближением вычислить по тому их количеству, которое со временем переходило в категорию дра’азонских планет мертвых. Планеты мертвых сохранялись как запретные памятники глобальной резни и разрушения. Наблюдение за ними (и поддержание в том виде, который они получили сразу после катастрофы) вел Дра’Азон – очень замкнутая Полусублимированная Старшая цивилизация. По своим признакам и возможностям она фактически равнялась богу – различия были несущественными. Из 4096 пустотелов, существовавших изначально, и 1332 известных сейчас (включая 110 в критическом состоянии) 86 были планетами мертвых. Все сходились в том, что с учетом всех обстоятельств эта пропорция тревожно высока.
Даже те пустотелы, к которым Дра’Азон не проявлял своего мрачного интереса, были отмечены неким полубожественным вниманием. Существовал такой вид, как тягучие аэронатавры ксинтии, воздушные жители, цивилизация исключительной древности и (судя по преданиям) исключительной некогда мощи. По размерам они были вторым или третьим аэровидом в галактике. Время от времени один из ксинтиев, по ведомым только ему причинам, селился в машинном ядре пустотела. Когда-то ксинтии были широко распространены, но теперь стали редкостью. Те, кто вообще интересовался такими анахронизмами, называли этот вид – на суровом языке галактической таксономии – эволюционно тупиковым и бесперспективно выродившимся.
Насколько помнили другие виды, почти все ксинтии жили компактно в одном месте; ожерелье планет, населенных аэровидами, находилось на орбитах звезды Хоун Малого Йатлианского снопа. В других местах было замечено лишь около десятка ксинтиев – и, похоже, все размещались в ядрах пустотелов. Предполагалось, что они сосланы за какое-то преступление или же являются затворниками, помешавшимися на одиночестве. И ничего, кроме предположений: в отличие от давно исчезнувших вуалей или илнов ксинтии все еще существовали, и им можно было задавать вопросы, но, даже по стандартам скупословов галактики, были решительно немногословным видом.
Отсюда и определение «обóженный» в полном наименовании Сурсамена. В его ядре обитал тягучий аэронатавр ксинтий, которого часть обитателей Пустотела называла МирБогом.
Внутренности гигантских миров, а иногда и их поверхности, неизменно украшались массивными завитками, вихревыми петлями, куполами и чашами из того же материала, что оболочки и опорные башни. Если такие структуры находились на поверхности пустотела, чаши наполнялись смесями газов атмосферы, океанами и/или землей, пригодными для обитания одного или более заинтересованных видов. Неглубокие сооружения (их несколько неправильно называли кратерами) имели крыши, а у более глубоких крыш не было.
Сурсамен представлял собой пестрый пустотел. Бо`льшая часть его поверхности была ровной, темно-серой и пыльной из-за многомиллионолетней бомбардировки галактическими телами различного состава и размера, которые, падая на планету с различной скоростью, покрыли ее этой незабываемой твердой коркой. Около пятнадцати процентов ее наружной оболочки было усеяно закрытыми и открытыми чашами – кратерами, как говорили местные. Именно зеленовато-синий отраженный свет от кратера Газан-г’йа, проникая через иллюминатор транзитной станции, лился на великого замерина и генерального директора.
– Вы всегда рады посетить Сурсамен или иной пустотел, верно? – спросил Утли у Шоум.
– Конечно, – ответила она, слегка поворачиваясь к нему.
– Что касается меня лично, – сказал тот, отклоняясь от иллюминатора, – то я здесь лишь из чувства долга и всегда с облегчением вижу, как планета удаляется от корабля. – Послышалась тоненькая трель; один из глазных стебельков чуть качнулся, чтобы бросить взгляд на нечто бриллиантоподобное, вделанное в его грудную клетку. – Что, как нам сообщают, должно случиться очень скоро – наш корабль готов.
Коммуникационные ожерелья Шоум пробудились, сообщая ей то же самое, потом вернулись в прежнее положение – для приватной беседы.
– Облегчение? Правда? – спросила генеральный директор, когда они направлялись назад по сети жизнеобеспечения к своим соответствующим свитам и тамбурам, через которые открывался проход на корабли.
– Мы никогда не поймем, почему вы не чувствуете того же, Шоум. Эти места все еще опасны.
– Пустотелы давно уже не причиняли вреда своим обитателям, Утли.
– И все же не забывайте про интервалы, ГД.
Великий замерин имел в виду распределение во времени массовых смертей, вызываемых пустотелом. Судя по графикам, такие явления ожидались все реже, но исключать их полностью было пока нельзя. Кривая стремилась к нулю, но при этом ее конфигурация не исключала еще одного или двух потрясений – возможно, в течение ближайших нескольких тысяч лет. Если, конечно, тут не было другой зависимости. Будущие катаклизмы, вполне вероятно, определялись лишь случайностями и совпадениями – и ничем больше.
– Ну что ж, – сказала Шоум, – откровенно говоря, остается надеяться, что этого не случится во время нашего здесь пребывания. А если и случится, то, по крайней мере, не на Сурсамене.
– Вопрос времени, – мрачно проговорил великий замерин. – Эти штуки становятся убийцами или исчезают. И никто не знает почему.
– И все же, Утли, – генеральный директор подала сигнал «озорной юмор», – неужели вам это не кажется отчасти романтичным, в обнадеживающем смысле… я имею в виду, что в наши цивилизованные, упорядоченные времена еще существуют тайны и загадки.
– Нет! – эмоционально воскликнул великий замерин, исторгая облачко под названием «сомнение в здравомыслии собеседника», почти без всякого юмора.
– Даже в абстрактном плане?
– Даже в абстрактном плане.
– На вашем месте я бы все же не беспокоилась, – сказала Шоум Уталтифулу, когда они приблизились к своим сопровождающим. – Надеюсь, когда вы вернетесь, Сурсамен будет все там же.
– Вы считаете его исчезновение маловероятным? – спросил Утли с серьезностью, но теперь уже напускной.
– Вероятность этого исчезающе мала, – сказала Шоум. Но эта шутка не поддавалась переводу.
– Вот уж в самом деле. Да, конечно. Однако вот что нас поразило: наша жизнь так замечательна и великолепна, что соразмерная этому катастрофа – событие с противоположным знаком – всегда должна видеться вероятной. Чем выше возводишь свою башню, тем более притягательной мишенью становится она для судьбы.
– Ну, вы-то свою башню на следующий год освобождаете. Уверена, что путешествие домой будет приятным, а я с нетерпением буду ждать вас обратно, великий замерин.
– А я – вас, генеральный директор, – сказал ей Уталтифул и самым уважительным и официальным образом примандибулился к ее протянутой ручной колючке.
Шоум, согласно правилам приличия, вспыхнула.
Они присоединились к своим свитам у гигантского окна, выходившего на другую сторону транзитной станции, где был причален небольшой флот. Уталтифул посмотрел на космолеты и с сомнением произнес:
– Гм, межзвездные путешествия тоже не лишены опасностей.
5. Платформа
Джан Серий Анаплиан была от рождения принцессой из рода Хаусков, династии пангуманоидного вида широкого спектра, обитавшего на одном из срединных уровней пустотела Сурсамен. Ее второе имя означало «годящаяся в жены принцу». Она стояла в одиночестве на высоком утесе, глядя на ржавую пустыню в глубине континента Лаланс планеты Прасадаль. Сильный ветер трепал длинный плащ женщины, пытался порвать на ней одежды. На Анаплиан все еще была зеленая широкополая шляпа, сделанная из жесткого материала. Шляпе, надежно завязанной под подбородком, ничто не угрожало, но от ветра голова Анаплиан кивала и дергалась, словно у паралитика. Небольшие сухие порывы ветра приносили пыль и песок пустыни, лежащей внизу, вихрем поднимали их над ступенчатым краем утеса, обжигали незащищенный участок лица между очками и шарфом, закрывавшим рот и ноздри.
Одетой в перчатку рукой женщина взялась за очки и чуть оттянула их, чтобы выпустить немного влаги из-под оправы. Жидкость потекла по щекам, но скоро высохла под пыльным напором воздуха. Женщина глубоко вздохнула через шарф, когда клубы пыли осели сухим туманом и вдалеке показался город вместе с осаждающей его армией.
Город горел. Осадные машины, выше городских башен, подпирали стены, словно гигантские циркули. Пустыня, еще недавно кишевшая темными воинами осаждавшего город войска, теперь посветлела – солдаты входили в захваченный город, обнажая песок цвета засохшей крови. С обломков рухнувших зданий пытались подниматься громадные темные клубы дыма, но порывы ветра прибивали их к земле, сминали, уносили прочь от пожарищ, гнали вдоль поверхности пустыни, а, встречаясь с утесом, на котором стояла Анаплиан, дым взвивался вверх и окутывал ее голову рваными, быстродвижущимися клочьями.
Ветер набрал силу. Между женщиной и городом поднималась стена пыли, словно половина песка пустыни взмыла в воздух, постепенно перекрывая видимость; еще несколько мгновений виднелись какие-то каменистые очертания, но потом и они исчезли в песчаной буре. Анаплиан развернулась и прошла чуть назад, туда, где на обнаженной породе стояло на четвереньках непонятное приспособление – среднее между скелетом и скульптурой. Она подобрала под себя полы плаща и, шагнув назад, встала на ноги странной машины. Креслолет мгновенно ожил, резво развернулся и изменил свою форму под нее; вокруг щиколоток, бедер, талии, шеи и плеч захлопнулись обручи, обняв женщину, как обнимает любовник. Она взяла пришедший ей в руку пульт управления и нажала кнопку – машина взмыла вверх; потом другую – и машина понеслась через песчаную бурю и дым в осажденный город.
Набирая скорость, Анаплиан поднялась выше, и ее окружил более чистый воздух. Генераторы поля она для начала поставила на минимум, чтобы почувствовать на себе воздушные струи. Ветер рвал полы ее плаща, загибал поля шляпы. Наконец она включила поле обтекаемости и поплыла к городу в дельтавидном пузыре спокойного воздуха.
Оказавшись над городом, Анаплиан опустилась, снизила скорость и выключила поле обтекаемости. Она летела между закручиваемых ветром столбов дыма, наблюдая за атакующими, которые заполняли улицы и площади, видела отступающих защитников, убегающих горожан, следила за тем, как летят стрелы, как в верхней части города падают последние камни и огненные бочки. Она ощущала запах дыма, слышала звон мечей, треск и вой огня, грохот обваливающихся зданий и боевые выкрики сражающихся, звуки труб побеждающих и вой и плач побежденных. Она увидела, как несколько крохотных человечков показывают на нее; две-три стрелы полетели в ее сторону, а потом – вниз. Креслолет завалился вправо, и женщина даже решила, что их зацепили, – настолько резким был нырок машины, уворачивающейся от огненной бочки. Та с ревом пролетела мимо, оставив после себя запах горячего масла, и рухнула на крышу храма в верхнем городе, расплескав вокруг себя пламя.