Одна маленькая вещь - Эрин Уатт

Эрин Уатт

Одна маленькая вещь

1

– Привет, щеночек, – смеюсь я, заметив, как Морган, пес миссис Ренник, мчится через лужайку и прыгает на мои штаны цвета хаки.

– Морган, ко мне, – с досадой кричит миссис Ренник. – Прошу прощения, Лиззи, – говорит она, бросаясь оттаскивать от меня большого черного пса, впрочем, без особого успеха. Она маленькая, а он такой большой, что они почти одного размера.

– Не стоит беспокоиться, миссис Эр. Я люблю Моргана. – Я присаживаюсь на корточки и чешу большого пса за ушами. Он радостно тявкает и слюнявит мне щеку. – И теперь меня зовут Бэт, – напоминаю я соседке. – Мне уже семнадцать, и Лиззи – имя, которое я хочу забыть. К сожалению, кажется, никто не утруждается запомнить это.

– Точно. Ну, значит, Бэт, не поощряй его, – ругается она, дергая пса за ошейник.

Я еще немного чешу его за ушами, прежде чем отпустить.

– Твоя мама сильно расстроится, – волнуется миссис Эр.

Я опускаю взгляд на свою белую блузку, которая в добавление к уже поставленным на работе пятнам от еды теперь покрыта слоем собачьей шерсти.

– Ее все равно нужно было стирать.

– И все же скажи маме, что я извиняюсь. – Она оттаскивает Моргана за ошейник. – Обещаю лучше присматривать за ним.

– Необязательно, – говорю я. – Мне нравится общаться с Морганом. Это стоит выговора. Кроме того, больше нет причин, по которым мы не могли бы завести домашнее животное. – Я выпячиваю подбородок. Предлог, по которому в нашем доме не было животных, отсутствует уже три года, хотя моим родителям не нравится признавать этот факт.

Миссис Эр замолкает на секунду: не могу понять, сдерживает ли она грубые слова по поводу моей черствости или из-за строгости моей мамы. Поэтому не решаюсь продолжать эту тему.

– Уверена, у нее есть причины, – наконец отвечает миссис Эр и машет мне на прощание рукой. Она не хочет вмешиваться. Хорошая позиция. Я бы тоже так поступила.

Морган и миссис Эр исчезают в своем гараже. Я поворачиваюсь и, прищурившись, смотрю на свой дом, желая оказаться где угодно, только не здесь.

Затем проверяю телефон: никаких сообщений от моей лучшей подруги Скарлетт. Утром мы договорились пойти погулять после моей смены в «Магазинчике мороженого». Занятия в школе начинаются с понедельника. Для Скарлетт это означает, что веселое лето закончилось. Для меня – что я на день ближе к истинной свободе.

Я кручу головой, пытаясь снять напряжение, которое всегда появляется, когда смотрю на собственный дом. Тяжело выдыхаю и приказываю ногам идти вперед.

В прихожую просачивается Bad Blood Тейлор Свифт. Мамин плей-лист навеки остался в 2015-м, с его Сэмом Смитом, Фарреллом и One Direction, когда в их составе еще было пять человек. Я скидываю уродливые черные рабочие туфли и бросаю сумочку на скамейку.

– Это ты, Лиззи?

Она умрет, назвав меня Бэт?! Хотя бы раз.

Я скрежещу зубами.

– Да, мама.

– Прошу, уберись в своем шкафчике. Там беспорядок.

Бросаю взгляд на свою часть шкафа в прихожей. Там не такой уж беспорядок: на крючках висит пара курток, на полке – стопка тех книг Сары Джей Маас, что я перечитываю в восемнадцатый раз, упаковка мятных конфет, дезодорант, который Скарлетт купила мне на последней распродаже в Victoria’s Secret, и несколько случайных школьных принадлежностей.

Подавив вздох, складываю все на книги Маас и выхожу в кухню.

– Ты убралась там? – спрашивает мама, не утруждаясь поднять взгляд от морковки, которую шинкует.

– Да. – Выглядит неаппетитно, но такой вид для меня после работы имеет любая еда.

Я наливаю себе стакан воды.

– Да, мама, я убралась.

Видимо, мои слова звучат неубедительно, потому что она откладывает нож и идет в прихожую. Через две секунды я слышу:

– Лиззи, я думала, ты сказала, что убралась тут.

Р-р-р. Я со стуком ставлю стакан и иду к ней.

– Убралась! – восклицаю я, указывая на аккуратно расставленные на книгах вещи.

– А как насчет этого?

Я слежу за ее пальцем, указывающим на сумку-почтальон, висящую на крючке в соседней секции.

– Что не так?

– Твоя сумка – в секции Рейчел, – отвечает она. – Ты знаешь, ей это не нравилось.

– И что?

– Что? Сними ее оттуда!

– Почему?

– Почему? – Ее лицо каменеет, а глаза блестят. – Ты знаешь, почему! Сними ее немедленно!

– Я… а знаешь, хорошо. – Я тянусь за сумкой и гневно бросаю ее в свою часть шкафа. – Вот, довольна?

Мама поджимает губы. Она сдерживает какой-то язвительный комментарий, но я могу достаточно ясно прочесть в ее глазах злость.

– Тебе следовало сперва подумать, – произносит она, прежде чем вернуться на кухню. – И убери эту собачью шерсть. В нашем доме не место животным.

Яростный ответ вертится на языке, застревает в горле и заполняет голову. Мне приходится стиснуть зубы так сильно, что сводит челюсти. Если бы я не сделала этого, слова вырвались бы, плохие слова, те, которые выставили бы меня безразличной, эгоистичной и завистливой.

Может быть, я такая и есть? Возможно. Но я все еще жива, разве это ничего не значит?

Боже, не могу дождаться окончания школы, того дня, когда покину этот дом и когда освобожусь из этой дурацкой, ужасной, гребаной тюрьмы.

Слезы капают на блузку. Пуговица отлетает и падает на плитку пола. Я ругаюсь про себя. Мне придется упрашивать маму пришить ее сегодня, потому что у меня есть только одна рабочая блузка. Но к черту все это. Кому какое дело? Кого беспокоит, есть ли у меня чистая блузка? Покупатели в «Магазинчике мороженого» как-нибудь переживут, если несколько шерстинок или пятно шоколадной подливки та-а-ак уж оскорбительны для них.

Я сдираю с себя грязную блузку и сую ее в раковину, для комплекта снимаю еще и штаны. Прохожу по кухне в одном белье.

Мама издает полный отвращения гортанный звук.

Когда я уже собираюсь подняться по лестнице, мой взгляд привлекает пачка белых конвертов. Почерк кажется знакомым.

– Что это? – с тревогой спрашиваю я.

– Твои заявления в колледж, – отвечает она безразличным тоном.

Ужас пронизывает меня, когда я смотрю на конверты, на почерк и адрес отправителя. Что они делают тут? Я мчусь к ним и начинаю перебирать. Университет Южной Калифорнии, Университет Майами, Университет Сан-Диего, Университет Бетун-Кукман.

Плотину, сдерживавшую мои эмоции до этой минуты, прорывает.

Хлопая ладонью по стопке конвертов, я требовательно спрашиваю:

– Почему они тут? Я кинула их в почтовый ящик.

– А я вытащила, – отвечает мама, все еще сосредоточенно глядя на морковь перед собой.

– Почему ты это сделала? – Я чувствую, что готова разрыдаться. Так случается всякий раз, когда я зла или расстроена.

– А зачем ты подаешь их? Ты туда не поступишь. – Она тянется за луком.

Я кладу руку ей на запястье.

– Что ты хочешь сказать своим «ты туда не поступишь»?

Она вырывает руку и бросает на меня надменный, холодный взгляд.

– Мы платим за твою учебу в школе. Это значит, что ты поступишь туда, куда мы скажем: в колледж Дарлинга. И тебе не надо рассылать заявки. Мы уже заполнили заявление от твоего имени. Тебя примут в октябре или около того.

Колледж Дарлинга – один из интернет-колледжей, где платят за степень. Это не настоящий колледж. Никто не принимает его диплом всерьез. Когда летом они сказали, что хотят, чтобы я училась там, я подумала: это шутка.

Я чуть не открыла рот от удивления.

– Дарлинг? Это даже не настоящий колледж. Это…

Она взмахивает ножом.

– Разговор окончен, Элизабет.

– Но…

– Разговор окончен, Элизабет, – повторяет она. – Мы делаем это для твоего же блага.

Я пялюсь на нее в недоумении.

– Оставить меня тут, чтоб я училась в этом колледже, – для моего же блага? Дипломы Дарлинга не стоят даже бумаги, на которой они напечатаны!

– Тебе не нужен диплом, – говорит мама. – Ты будешь работать в магазине отца. А когда он отойдет от дел, встанешь на его место.

По моей спине бежит холодок. О боже! Они собираются держать меня тут вечно. Они никогда, никогда не отпустят меня.

Мою мечту о свободе погасили, словно пламя свечи.

С губ срываются слова. Я не хотела произносить их, но меня прорывает.

– Она умерла, мама! Она мертва уже три года! И она не вернется домой, если я не буду вешать свою сумку на ее крючок! Не встанет из могилы, если я не заведу собаку! Она мертва! Мертва! – кричу я.

Шлеп.

Я не замечаю ее ладони. Мама ударяет меня по щеке, задевая обручальным кольцом мои губы. Я настолько удивлена, что замолкаю, и, конечно, именно этого она и добивалась. Мы пялимся друг на друга, тяжело дыша. Я не выдерживаю и первой выскакиваю из кухни.

Рейчел, может, и мертва, но ее дух в этом доме живее, чем я.

2

– Я не хочу ехать, – твердый тон Скарлетт непоколебим. Мы уже двадцать минут стоим у заправки, споря о наших планах. Подруга не уступает, как и я. Моя щека еще пылает от маминой пощечины.

Девчонки, пригласившие нас на вечеринку, стоят, прислонившись к черному джипу без крыши, раздраженно морща сильно накрашенные лица. Темноволосый парень на водительском сиденье смотрит с нетерпением. Удивительно, что они ждут нас, ведь мы незнакомы и приглашение стало результатом короткого разговора у стойки с чипсами: я сказала блондинке, что мне нравится ее блузка.

– Тогда оставайся, – отвечаю я Скарлетт.

Она с благодарностью смотрит на меня своими карими глазами.

– О, ладно, хорошо. Значит, мы не едем?

– Нет, ты не едешь. – Я вскидываю голову. – Я еду.

– Лиззи…

– Бэт, – резко обрываю я.

От меня не ускользает раздражение в ее взгляде.

– Бэт, – исправляется она, растягивая один слог так, как будто ей некомфортно его произносить.

Как и родители, лучшая подруга с трудом привыкает к моему новому имени. Скарлетт вовсе не считает имя Лиззи детским. «Более по-детски вдруг начать называть себя по-новому после того, как всю жизнь была Лиззи!» – ответила она, когда в начале лета я объявила, что отныне меня зовут Бэт. Конечно же, она так считает, ведь у нее крутое имя. Кому взбредет в голову менять его?

– Ты даже не знаешь этих девчонок, – подчеркивает Скарлетт.

Я снова пожимаю плечами.

– Познакомлюсь.

– Бэт, – жалостливо произносит она, – прошу.

– Пожалуйста, Скар, – отвечаю я не менее жалостливо. – Мне это нужно. После того, что случилось сегодня, мне просто необходимо развлечься, провести сумасшедшую ночь и ни о чем не думать.

Выражение ее лица становится мягче. Она знает все о пощечине и предательстве с колледжем: это было единственное, о чем я могла говорить, когда пришла к ней вечером домой. Думаю, она устала слушать все это и поэтому предложила выйти и покататься по округе.

– Я правда не хочу ехать, – признается она. – Но и не хочу, чтобы ты ехала одна.

– Со мной все будет в порядке, – обещаю я, – заеду на пару часов, осмотрюсь там, а потом вернусь обратно к тебе. Так что мы сможем сидеть допоздна и есть мороженое.

Она закатывает глаза.

– Все мороженое – твое. Я на жесткой диете до понедельника. Мне нужно выглядеть хорошо в первый день учебы в выпускном классе.

Громкий гудок раздается со стороны ожидающего джипа.

– Йоу! Давайте уже! – кричит водитель.

– Увидимся, Скар, – быстро говорю я, – оставь для меня открытой заднюю дверь, ладно? – и устремляюсь к джипу раньше, чем она успевает возразить.

– Еду, – кричу я девчонкам. Если не сделаю что-то, выходящее за очерченные родителями рамки, то просто взорвусь. От меня останутся одни ошметки. Именно так я себя сейчас и чувствую: развалиной, кое-как, наскоро склеенной моими родителями.

– Наконец-то, – бормочет одна из них, а другая надувает ярко-розовый пузырь жвачки.

– Бэт! – зовет Скарлетт.

Я оглядываюсь.

– Ты передумала?

Она качает головой.

– Просто будь осторожна.

– Буду. – Я забираюсь на заднее сиденье рядом с блондинкой. Ее подруга прыгает на пассажирское место впереди и что-то шепчет водителю. Я перевешиваюсь через край двери, чтобы снова крикнуть Скарлетт:

– Если мои родители позвонят, скажи им, что я сплю. Вернусь через несколько часов. Обещаю.

Я посылаю ей воздушный поцелуй, и после секундной заминки она делает вид, будто ловит его ладонью и припечатывает к щеке. Затем подруга направляется к своей машине, а парень за рулем джипа заводит мотор, и мы срываемся с парковки.

Ветер подхватывает и треплет мои волосы, а я пересчитываю все грехи, которые только что совершила.

Приняла приглашение на вечеринку от ребят, которых не знаю.

Еду в соседний город, вовсе не похожий на мой: красивый и безопасный, с аккуратными заборчиками и яблонями.

Села в машину к незнакомцам. Вероятно, самый тяжкий грех. Родители отправят меня в монастырь, если узнают об этом.

Но знаете что?

Мне, мать вашу, плевать.

Они уже объявили, что я должна поступить в колледж рядом с домом. Теперь у нас война.

Чувствую себя в ловушке. Моя жизнь подчинена их правилам и их паранойе. Мне семнадцать. Предполагается, что я должна с радостью ждать окончания школы; должна быть окружена друзьями и милыми парнями, которые жаждут со мной встречаться; должна наслаждаться этим временем. Говорят, что после школы жизнь становится сложнее, и это ужасно угнетает. Если сейчас лучшие годы моей жизни, то какой же дрянной она станет после?

– Как тебя зовут? – спрашивает блондинка.

– Бэт. А тебя?

– Эшли, но можешь звать меня Эш. – Она указывает на передние сиденья. – Это Кайла и Макс. Мы первогодки старшей школы Лексингтона.

– А я перехожу в выпускной класс в Дарлинге, – отвечаю я.

Ее накрашенный красной помадой рот искривляется в легкой ухмылке.

– Понятно, ты дорогая штучка.

Я ощетиниваюсь в ответ.

– Не все в Дарлинге богачи, знаешь ли.

Это правда. Моя семья точно не такая богатая, как другие в нашем городке, хотя в нем для среднего класса тихо и безопасно.

Вечеринка, на которую мы едем, состоится в Верхнем Лексингтоне, или Лексе, как называют его местные. Это рабочий район с маленькими домами, небогатым населением и шумными детьми. Хотя и в Дарлинге, и в Лексе найдутся те, кто предложит вам что-нибудь запрещенное. Родители с ума сойдут, если узнают, что я была тут. У Скарлетт чуть не началась истерика, когда нам пришлось остановиться на заправке в Лексингтоне.

– Так что ты делаешь в Лексе в субботу вечером? – поворачивается с переднего сиденья Кайла. – Ищешь, на какую бы вечеринку напроситься?

Я пожимаю плечами.

– Просто хочу хорошо провести время, прежде чем начнется учеба.

Макс громко ухает.

– Вот это по-нашему! Как, ты говоришь, тебя зовут, любительница хорошо провести время?

– Бэт, – повторяю я.

– Бэт, – он одной рукой держит руль, а вторую протягивает мне. – Дай мне немного сахарку, Бэти. Время начать развлекаться.

Я неловко хлопаю его по ладони и выдавливаю из себя улыбку. Меня накрывает чувство вины, что бросила Скарлетт, но я подавляю его и забываю об этом окончательно. В конце концов, Скарлетт смирилась с тем, что я еду туда. Хотя, мне кажется, она не вполне понимает, почему я так хотела там оказаться. У Скар клевые родители. Они не напряжные и веселые и дают ей столько свободы, что она даже не знает, куда ее девать.

Я все понимаю: мои родители потеряли дочь, я – сестру. Мы любили Рейчел и тоскуем по ней. Я – больше всех. Но то, что произошло с моей сестрой, было просто несчастным случаем. И его виновник наказан. О чем еще можно просить? Рейчел уже не вернуть. Правосудие свершилось, если можно так сказать. А я все еще здесь и хочу жить полноценной жизнью. Разве это плохо?