Прежде кабинет Дэвиса рисовался мне как кадр из фильма о Второй мировой: сплошь завешанная картами комната с глобусами в человеческий рост – и он сам, водящий армейские соединения лопаточкой крупье. Вместо этого администрация Гарварда засадила его в тесный, забитый разной офисной канцелярией кабинетик в Литтауэр-холле[6], весь обшитый вишневым шпоном и без единого окна.
Сидя напротив Генри Дэвиса, я испытал состояние дежавю. Изучающе взиравший на меня, он словно разросся в размерах, и из глубин памяти у меня всплыло, как когда-то я замер в зале заседаний под тяжелым взглядом судьи.
– У меня есть несколько минут – надо успеть на самолет в округ Колумбия, – сказал Дэвис. – Но мне хотелось с вами переговорить. Летом вы были на стажировке в компании «Дэмрош и Кокс»?
– Да, сэр.
– И после университета планируете работать у них?
– Нет, – ответил я.
Это было нечто из ряда вон. Реальная работа в школе права предоставляется студентам в первые полтора года, когда их распределяют по фирмам на летнюю стажировку. В фирме стажера кормят и поят и переплачивают за ничегонеделание, рассчитывая, что затраченное окупится через семь чертовых лет, когда, сделавшись зрелым специалистом, он воздаст сторицей уже как полноценный сотрудник. И если уж ты попал куда на лето, то более или менее получил гарантию в трудоустройстве после окончания универа – если ты, конечно, не полный дебил. В «Дэмрош и Кокс» меня назад не ждали.
– Почему нет? – спросил Дэвис.
– Жесткая экономия, – усмехнулся я. – Я ж знаю, что я не типичный кандидат.
Дэвис извлек из стола несколько листков бумаги и быстро проглядел их. Я узнал свое резюме. Раздобыл, видать, в службе по трудоустройству.
– Управляющий из «Дэмрош и Кокс» сказал, вы проявили блестящие знания и волевую натуру.
– Очень любезно с его стороны.
Дэвис подровнял листки и положил на стол.
– Дэмрош и Кокс – парочка чертовых снобов-белоботиночников[7], – процедил он.
Я и сам придерживался того же мнения, видя в этом главную причину того, что они от меня отказались, однако не сразу переварил услышанное от Дэвиса. Его-то фирма имела репутацию самой что ни на есть крутой из всех «чертовых снобов-белоботиночников».
– В девятнадцать вы поступили на флот, в то время как большинство ваших нынешних товарищей по семинару проводили свободный от учебы год в Европе, гуляя и пьянствуя. Служили старшим сержантом. Затем год проучились в колледже в Пенсаколе, перевелись в штат Флорида и, закончив двухгодичный курс, выпустились в числе первых. И, черт возьми, поступили в Гарвардскую школу права с почти превосходными результатами тестирования! Теперь вы претендуете на двойную степень магистра – Института Кеннеди и школы права. И… – Он сверился с другой бумагой. – Вы заканчиваете четырехлетнюю программу за три года. Как, позвольте узнать, вам удается за все это платить?
– Взял ссуду.
– В полтораста тысяч долларов?
– Ну, где-то так. Еще подрабатываю в баре.
Дэвис, похоже, отметил круги у меня под глазами.
– Сколько часов в неделю?
– Сорок. А когда и пятьдесят.
– И притом лучший на курсе. – Он покачал головой. – Я спрашиваю об этом потому, что вы великолепно разгадали мотивы, двигавшие Гаврилой Принципом: под вами-то что раздувает пламя?
Судя по всему, я попал на собеседование по найму. Я попытался припомнить избитые фразы о воспитательной колонии, призвать к ответу сидящего во мне отличника-зубрилу – но не представлял, как это получше изложить. Дэвис упростил мне задачу:
– Я бы предпочел, чтоб вы не несли тут чушь собачью. Я позвал вас сюда потому, что, судя по сказанному вами на семинаре, вы, похоже, знаете о реальном мире что-то такое, что способно двигать людьми. Что движет вами?
Рано или поздно он все равно бы выяснил мою подноготную, так что я решил разделаться с этим вопросом раз и навсегда. Сей факт моей биографии в досье был обойден, но вовсе не изжит из памяти. А люди вроде партнеров из «Дэмрош и Кокс» всегда все разнюхают. Они на дух чуют таких, как я.
– Будучи совсем юным, я вляпался в переделку. И судья поставил передо мной простой выбор: поступить на военную службу или закончить жизнь в тюрьме, если раньше не подохну. Флот меня исправил, научил дисциплине. Мне нравились там и жесткий распорядок, и всеобщая напористость, и я привнес все это в учебу.
Дэвис поднял со стола папки, закинул в свой портфель, затем поднялся:
– Вот и хорошо. Я люблю знать, с кем работаю.
Я поглядел на него, слегка озадаченный этим «с кем работаю». Обычно работодатели, уловив намек о моем прошлом, указывали мне на дверь – «жесткая экономия», мол, или «человек не нашего типа». Дэвис повел себя иначе.
– Поступите ко мне на работу, – сказал он. – Для начала положу две сотни в год. И тридцать процентов премии по исполнении работы.
– Да, – услышал я свой голос, даже не успев толком ничего обдумать.
Этой ночью я спал в своей пустой квартире на подтравливающем надувном матрасе и каждые два часа вставал, чтобы его подкачать. Рассвет все не наступал, я крутился с боку на бок, и в какой-то момент, помнится, до меня дошло, что, когда Дэвис сказал насчет моей работы в округе Колумбия, он выдал это в утвердительной форме, а вовсе не как вопрос.
Глава вторая
Шкафчик из красного дерева гробом, конечно, не являлся, но, проторчав в нем битых четыре часа, я чувствовал себя точно в могиле. Зато я понял, как тяжело, оказывается, столько времени оставаться неподвижным. А ведь многие люди в подобном вместилище подолгу лежат на спине, причем мертвые. Скоро я, впрочем, обнаружил, что, если чуть наклонить вперед голову и уткнуться в угол шкафчика, то можно даже малость вздремнуть.
История того, как я оказался в этом шкафчике, несколько запутанна. Если вкратце, то я упорно преследовал одного мужика по имени Рэй Гулд, потому что был влюблен – в чудесную девушку Энни Кларк в частности и в мою новую работу вообще.
Уже почти четыре месяца я работал в «Группе Дэвиса». Странная это была фирма, совершенно непонятно чем занимающаяся. Кого спросить – так государственными делами и стратегическим консалтингом. Обычно эти слова используют как эвфемистическое обозначение лоббизма.
При слове «лоббист» у вас перед глазами, пожалуй, нарисуется этакий мерзавец в мокасинах с кисточками, уверенный, что все на свете можно купить и продать, который подкупает политиков, пробивая корпоративные или какие-то личные интересы, и в конечном счете превращает мир в рассадник рака легких или отравленных рек. В сущности, таковы они и есть. Вот только те времена – семидесятые-восьмидесятые годы минувшего века, – когда процветали откаты и откровенный порок, давно ушли. Нынешние лоббисты целыми днями сидят в программе «Пауэр-пойнт», кликая «мышкой» по слайдам сомнительных презентаций, в то время как унылые парнишки из младшего персонала конгресса втихаря проверяют свои смартфоны.
Так вот, те деятели – просто сброд. Ставить их рядом с людьми из «Группы Дэвиса» все равно что сравнивать брюлики «Зейлс» с алмазами от «Тиффани» или «Картье». Фирма Дэвиса на самом деле была одной из множества контор, официальным лоббизмом как раз не занимавшихся. Такого рода фирмы создаются вашингтонскими тяжеловесами от политики – бывшими хаус-спикерами, бывшими статс-секретарями, экс-советниками по делам безопасности – и оказывают куда большее давление на вашингтонские политические круги, нежели обычные лоббисты, получая от этого немалую выгоду. Они нигде не значатся как лоббистские, не создают вокруг себя шумихи. Им вовсе не нужна реклама – у них имеются связи. Существуют эти фирмы весьма обособленно. И еще они очень и очень дорогие. Если вы действительно хотите чего-то добиться в Вашингтоне, и у вас есть деньги, и вы в курсе, что даже очень честные и достойные люди добывают рекомендации в ведущие фирмы каким-то левым путем, – вот сюда-то вам и дорога.
«Группа Дэвиса» существовала как раз на пике этого непростого мирка. Она занимала красивый особняк в Калораме, в окружении разросшихся деревьев и старых европейских посольств, подальше от деловой части города и Кей-стрит[8], где и растопыривали пальцы большинство лоббистов.
Еще в первые дни моего пребывания в Ди-Си[9] я начал понимать, что «Группа Дэвиса» меньше всего озабочена собственно бизнесом, а позиционирует себя скорее как тайное общество или даже теневое правительство. Известнейшие личности, которых я привык видеть на первой полосе «Пост» и даже в книгах по истории, расхаживали себе по фирме или, как любой из нас, материли зажевавший бумагу принтер.
Дэвис, как и прочие начальники, изо дня в день занимался, по сути, тем же, чем и в бытность свою в правительстве, – десятки лет он верховодил бюрократической верхушкой, точно зная, где какую струну подтянуть, на какого функционера поднажать. Я, словно чудо, наблюдал, как он заставляет всесильный, но вялый, неуклюжий, с трудом работающий аппарат – федеральное правительство – пробуждаться к жизни и претворять его, Дэвиса, прихоти в реальность.
Когда-то ему приходилось отчитываться перед избирателями, жертвователями и политическими партиями. Теперь же он отчитывался только перед самим собой. Дэвису предлагали намного больше дел, нежели он в состоянии был осуществить, и он пользовался преимуществом отбирать лишь тех клиентов, которые вписывались в его потаенные планы.
Естественно, никто обо всем этом открыто не говорил. Чтобы уловить распорядок работы и внутренние правила фирмы, нужно было просто внимательно за всем наблюдать и задавать верные вопросы. «Группа Дэвиса» была старой закваски. Многие фирмы еще пытаются удержать некий налет аристократизма – костюмы там, библиотеки, отделка из дорогой древесины. Но все их претенциозные замашки давно уже выдавились «цифродробилкой»: теперь каждый измеряет свою жизнь ячейками электронной таблицы – количеством оплаченных часов. Задача каждого сотрудника – набрать этих часов побольше, и с первого же дня работы он как белка в колесе.
У Дэвиса все было совсем иначе. Не было никакого координирования, никаких руководств и нормативов. Только с полдюжины новопринятых кадров – а в отдельные годы не было и таковых. Каждого из нас вводили в курс дела, назначали помощника и еженедельно вручали авансом чек на сорок шесть сотен долларов. Все, что выше этой суммы, зависело от нас – причем работу себе требовалось найти. Начальники и партнеры обитали на третьем этаже – который был для меня точно крыло Версаля, – старшие сотрудники занимали второй. Мы были младшими, салагами, и нас держали на первом этаже рядом с администратором, отделом кадров, бухгалтерией и аналитиками. Младший сотрудник брался лишь на испытательный срок. Ему давали полгода – а кому-то и год, – и либо он доказывал свою значимость для компании, либо его увольняли. И никто не наставлял его, что и как делать. Чтобы узнать правила игры, приходилось сунуть нос к каждому сотруднику – но притом без малейшего нахальства и бесцеремонности. Такт и осмотрительность были главными добродетелями в «Группе Дэвиса».
Поначалу ты побирался каким-нибудь маленьким дельцем и тебя использовали для изучения жертвы (прошу прощения за мой давний лексикон!) – то есть «лица, принимающего решения», на которого фирма рассчитывала надавить. Это означало, что тебе следовало разнюхать о своей жертве все, что только можно, включая подробности частной жизни, и отобрать из найденного самое существенное в каждом конкретном случае – ни больше ни меньше. Результат излагался в докладной записке – максимум страница.
Это называлось «море кипятить». Так что из того? Мы, салаги, и понятия об этом не имели, но чертовски были уверены, что сделать все надо на «отлично».
Это было самое сложное. И партнеры, и старшие сотрудники знали, что чем больше тебе дадут покорячиться в работе, тем больше станешь лезть из кожи вон, лишь бы потом погладили по головке. А потому никто и никогда не говорил конкретно, что правильно, а что нет. Только сложат у рта пальцы домиком и со словами: «Давай-ка еще разок попробуй» – переправят к тебе по столу плод твоих нескончаемых ночей и выходных в офисе, всякий раз требуя большего. Если повезет, то получишь редчайший подарок в виде куцего «неплохо» – в «Группе Дэвиса» это означало высшую точку удовлетворения. А если добываешь из моря не ту соль – тебя уволят. В общем, или плыви, или потонешь.
Я настраивался плыть. Новичком на флоте я отработал бессчетно суровых нарядов, и если здесь сидеть пялиться в компьютер считалось тяжким трудом, я готов был стать умницей. Так что едва я просыпался, как садился за работу.
Денег хватало и на оплату Гарварда, и на то, чтоб держать на расстоянии вымогателя Креншоу. И даже при том, что я откладывал пятую часть на черный день (а я по-прежнему был уверен, что однажды коврик у меня из-под ног таки выдернут), у меня оставалось больше, нежели я мог потратить. Я мог теперь позволить себе обедать не по талонам и снимать более или менее приличную квартиру, куда не стыдно приводить людей.
И деньги были не единственным моим выигрышем. За то короткое время, что поработал у Дэвиса, я начал получать льготы, о которых прежде и представления не имел, которые мне даже и не снились.
На прежнее мое жилье в Кембридже послали перевозчиков, чтобы я мог оттуда съехать. Эти молодые ребята оказались достаточно воспитанны, чтобы не умереть со смеху при виде моих обчищенных коллекторами апартаментов. Полчаса они вежливо убеждали меня, что им не стоит помогать. Все, что мне нужно было сделать, – это собрать в сумку личные вещи и отогнать мой пятнадцатилетний «джип-чероки» в округ Колумбия. Всякий раз, как я втапливал больше пятидесяти пяти миль в час, из моих спутников выбивался липкий страх, точно из тугих почек листья по весне.
Дэвис поселил меня в принадлежащем фирме доме со швейцаром и консьержкой на Коннектикут-авеню, в квартире аж на девятьсот квадратных футов со спальней и балконом.
– Живите там, пока не присмотрите для себя жилье, – сказал он мне в первый же день. – Мы сведем вас с риелтором, но, если вы настроены работать, вместо того чтобы ездить осматривать квартиры, мы оценим ваши старания.
Даже если бы я не экономил деньги, мне все равно нечего было покупать. У фирмы имелся парк машин для обслуживания сотрудников, и завтракали, обедали и ужинали мы ежедневно в офисе.
В первую же рабочую неделю я познакомился со своей помощницей Кристиной, миниатюрной венгеркой. Она была такая аккуратная, пунктуальная и рациональная, что я едва не заподозрил в ней робота. Она шефствовала надо мной во всем: у нее я мог узнать, где находится почта, а где химчистка. Она не давала мне ни малейшей возможности самостоятельно выполнить какое-либо задание, делая за меня самую нудную и кропотливую работу.
– Извините за столь назойливую привязанность, мистер Форд. И не сочтите за чрезмерную роскошь. Считайте, для Дэвиса это гарантия того, что вы будете думать лишь о своем задании и принесете ему финансовую отдачу.
Это немного упростило мне жизнь. Будучи в разъездах по поручениям, мне все время приходилось разрешать какие-то досадные проблемы – то стоять в очереди в отдел транспортных средств, то дожидаться кабельщика. И сам собой напрашивался вывод, что вся жизнь – это череда тех или иных мелких препятствий. Тогда-то я и начал кое-что понимать. Прежде деньги мне нужны были, чтобы выживать, чтобы из месяца в месяц удовлетворять жизненно необходимые потребности. Я никогда, в сущности, не думал, что именно они привносят в нашу жизнь те неисчислимые преимущества, что люди вкладывают в слово «достаток».
Все это поначалу внушало некоторую неловкость, даже как-то начало меня изнеживать. Мне привычнее было видеть себя голодным и измотанным. Но когда у тебя в день двенадцать интервью и надо осилить тысячу четыреста страниц документов, когда еженедельно требуется делать по два отчета, которые могут тебя или вознести, или уничтожить, и когда партнеры могут в любой момент свалиться на голову с «проверочкой», которая может оказаться для тебя последней, у тебя совсем нет времени на то, чтобы изнежиться. И постепенно начинаешь понимать, что Кристина права: заказанная в конференц-зал тайская лапша и машина до дома далеко не разорительная для Дэвиса цена, чтобы поддерживать работников в деятельном состоянии за две-три сотни баксов в час при семидесяти часах в неделю.