Я отпиваю немного кофе, в котором столько молока, что логичнее считать это чашкой молока с небольшим добавлением кофе, и смотрю, как мои двенадцатилетние братья жадно поедают первую из шести порций пищи в день. Они ворчат по поводу того, что рождественские каникулы такие короткие, и я радуюсь, что, в отличие от них, мне больше не нужно ходить на уроки.
– Вонн, – напоминает Пейсли, – мне все-таки нужно с тобой поговорить.
– Я уже сказала тебе: нет.
– Я серьезно.
– Ну ладно, говори.
– Пойдем во двор. – Она кивает в сторону задней двери.
– Мы не подслушиваем, – говорит Спенсер, а Шейн кивает. Это их фирменная штучка. Если Спенсер что-нибудь говорит, Шейн всегда его поддерживает, даже если на самом деле не согласен.
– Ну? Пойдем. – Пейсли снова кивает на дверь, и мне становится ее жалко.
– Ладно, веди.
Дверь захлопывается за нами. Я делаю еще один глоток быстро остывающего напитка, а Пейсли молчит, явно пытаясь подобрать слова. Это заставляет волноваться – обычно она за словом в карман не лезет.
– В общем, давай ты сначала меня выслушаешь и не будешь ничего говорить, пока я не закончу.
– Ты что, сегодня с утра перепила энергетиков?
Мы обе знаем, что Пейсли в некотором роде кофеиновая наркоманка.
– Ну Вонн!
– Ладно, ладно, – я изображаю, что застегиваю рот на молнию, – больше ни слова.
Она закатывает глаза:
– Вообще-то положено так делать после последнего слова, а не перед.
– Какая разница. Давай говори. Обещаю не перебивать.
– Ну, ты уже знаешь, что мне наконец дали отдельное рабочее место и я больше не сижу с той, другой ассистенткой.
Я киваю. Пейсли работает в музыкальном агентстве «Даймонд Талент Менеджмент», и официально ее должность называется «ассистент по информационному покрытию бренда». По факту же она просто девочка на побегушках – приносит кофе, делает миллиарды копий документов и тратит кучу времени на планирование совещаний. Честное слово, в этой конторе совещаний больше, чем в ООН!
– Так вот. У меня там есть пробковая доска, на которую мне разрешили вешать фотографии, и я вчера принесла туда парочку. Ну ту, с мамой и папой, нашу любимую, где они целуются на мостике, и другую, где близнецы в бейсбольном лагере. А, и еще тот снимок у костра на пляже – помнишь, я тебя сфотографировала в твой день рождения?
Я еле сдерживаюсь, чтобы не показать ей жестом, что пора бы уже переходить к делу, – у нее всегда очень длинная предыстория.
– Ну так вот! И тут в мой отсек вошел Джим Толсон…
– А кто это? – спрашиваю я, забыв об обещании не перебивать.
– Брат моего начальника, менеджер крупнейших мировых музыкантов. – Пейсли настолько возбуждена, что даже раскраснелась. – Так вот, он просто проходил мимо, увидел твою фотографию, зашел и спросил, нельзя ли ее на минуточку позаимствовать.
– Хм, что-то мне не нравится развитие этой истории.
Она сердито смотрит на меня:
– Я не закончила. Ты обещала не перебивать.
Я вздыхаю:
– Извини.
– Ну, я говорю: да, конечно, только не забудьте вернуть обратно, это моя любимая фотография младшей сестры. Он берет этот снимок и идет с ним в кабинет моего босса. И там сидят все его ассистенты, и все они смотрят на фото и что-то обсуждают…
Вот теперь мне действительно не нравится, куда все идет.
– Там вообще всю неделю что-то происходило, – добавляет Пейсли. – Я понятия не имела, что, никто мне не рассказывал, но мистер Толсон все время ходил по офису туда-сюда, они с моим боссом что-то обсуждали и постоянно заседали в переговорке…
Честное слово, если она сию минуту не перейдет к делу, я взорвусь.
– Ну вот, а в конце дня Лео, мой начальник, позвал меня в кабинет к мистеру Толсону и они начали про тебя расспрашивать. – Пейсли, судя по всему, замечает мое ошарашенное выражение лица: – Не беспокойся, ничего неприличного. Просто всякие вещи про то, сколько тебе лет, чем ты занимаешься, были ли у тебя проблемы с законом…
– Э-э-э… что?
Пейсли возмущенно вздыхает:
– Да они просто хотели узнать, не сидела ли ты в тюрьме!
К черту мое обещание! Я уже совершенно ничего не понимаю и больше не в силах сдерживаться:
– С чего бы этот агент…
– Менеджер.
– Ладно, менеджер. – Я закатываю глаза. – В общем, с чего бы он всем этим интересовался? Ты говоришь, он занимается музыкантами – он что, хочет, заключить со мной контракт? Ты же ему сказала, что у меня совершенно нет слуха?
– Да, конечно! Это был один из первых вопросов, который он задал. Не мечтаешь ли ты о музыкальной карьере. – Она делает пальцами кавычки. – Он заметно расслабился, когда я сказала, что ты, во-первых, не занимаешься музыкой, а во-вторых, думаешь стать учительницей.
– Он что, хочет пригласить меня на свидание? Просто отвратительно. Сколько ему лет вообще? – с сомнением спрашиваю я.
Она отмахивается:
– За тридцать, наверное. Но дело не в этом.
– А тут вообще есть какое-то дело? Что-то я начинаю в этом сомневаться.
Пейсли на мгновение умолкает, а потом очень быстро говорит:
– Они хотят сделать тебя подставной девушкой Окли Форда.
От неожиданности я фыркаю, и кофе заливает ступеньки.
– Что?
– Честное слово, это вовсе не так отвратительно, как звучит.
Она запускает пальцы в свои идеально уложенные темные волосы, и я впервые замечаю, что по бокам они стоят торчком. Пейсли всегда такая ухоженная – от блестящего затылка до кончиков туфель без каблуков, которые она каждый вечер натирает до блеска.
– Мистер Толсон говорит, что ты идеально подходишь. Симпатичная, но не смазливая. Выглядишь естественно, и у каждого есть такая соседка по лестничной клетке. Я сказала, что ты очень спокойная, и он сказал, что это подойдет Окли, который как раз иногда бывает очень эмоциональным…
– Так, подожди, давай немного вернемся назад, – перебиваю я. – Я правильно поняла, что ты имеешь в виду того Окли Форда, который поп-звезда? У которого на теле столько татуировок с женскими именами, что он мог бы сойти за телефонный справочник бывших моделей Victoria’s Secret? Который попытался раздеть монаха в Ангкор-Вате и чуть было не спровоцировал международный скандал? Тот самый Окли Форд?
– Да, это он. – Она морщит нос. – И у него только одна татуировка с женским именем – его мамы.
– Это он тебе сказал или ты провела инспекцию персонально? – Я приподнимаю бровь.
Окли девятнадцать, а моей сестре двадцать три, так что технически такое могло бы случиться, хотя это и мерзко. Не потому, что он моложе, а потому что Пейсли слишком хороша для того, чтобы быть девушкой на одну ночь для какого-то мерзавца, пусть и знаменитого.
– Фи, Вонн.
– Но если ты и правда серьезно, то мой ответ по-прежнему «нет». Тому есть столько причин, что я даже не знаю, стоит ли все перечислять. Вот, например, одна: мне даже не нравится его музыка!
– Да ладно. У тебя его альбом стоял на повторе месяца три.
– Когда мне было пятнадцать!
Такие вещи бывают периодами. Как кулончики с надписью BFF [2] или сериал «Ханна Монтана» [3]. Кроме того, выходки Форда стали совершенно невыносимыми. После примерно десятой фотографии в объятиях очередной случайной девушки в клубе он окончательно потерял всякую привлекательность в моих глазах.
Пейсли опять запускает руку в волосы.
– Я помню, мы договорились, что в этом году ты отдыхаешь. Но это не будет занимать слишком много времени. Ну, может, час-другой пару раз в неделю. Иногда – вечер. Или выходные. Не больше, чем твоя работа в «Шаркиз».
– Слушай, а ты ни о чем не забыла?
Она смотрит на меня непонимающе:
– В смысле?
– У меня вообще-то есть парень.
– УУ?
– Ну да.
Пейсли почему-то терпеть не может УУ. Говорит, имя у него дурацкое, да и сам он недалеко ушел. Но я все равно его люблю. Конечно, Уильям Уилкерсон – не самое лучшее имя на свете, но он ведь не виноват. Собственно, именно поэтому все и зовут его УУ.
– Наверняка в мире есть сотни девушек, которые с радостью будут притворяться, что встречаются с Окли Фордом. Да и вообще, зачем ему девушка? Он может поселиться в Four Seasons [4] в Беверли-Хиллс, поманить пальцем первую попавшуюся девицу, и она окажется в его номере через пять секунд максимум.
– Вот в этом и проблема! – Пейсли всплескивает руками. – У него однажды уже была подставная девушка, но потом она в него влюбилась на самом деле, а он ее бросил. Мне кажется, примерно половина слухов, которые о нем ходят, – из-за нее.
– Ты что, имеешь в виду Пятницу? – пораженно выдыхаю я. – Это было не по-настоящему? А я в них так верила! Ты разбила мои детские мечты.
Это шутка только наполовину. Тот год был для меня непростым – и не только потому, что именно тогда погибли наши родители.
Пейсли тычет меня в плечо.
– Ты же только что сказала, что он тебе не нравится!
– С тех пор как он изменил Пятнице с той бразильской моделью. – Я закусываю губу. – Серьезно, это было не по-настоящему?
– Абсолютно.
Хм. Возможно, мне стоит улучшить свое мнение о Форде.
Впрочем, это все равно не означает, что я должна стать следующей куклой, которой он будет «не по-настоящему» изменять и «не по-настоящему» бросит.
– Ну, так ты согласна?
Я непонимающе смотрю на нее:
– За вечер в «Шаркиз» я зарабатываю пару сотен. Перед Рождеством ты сказала, что нам хватает, – я прищуриваюсь. – Или ты опять от меня что-то скрываешь?
В прошлом году я увидела, как Пейсли в два часа ночи рыдает, уронив голову на кухонный стол. Тогда она призналась, что мать с отцом оставили нам не так уж много денег. Страховка помогала держаться на плаву первое время, но летом ей пришлось взять еще один кредит под залог недвижимости, чтобы оплатить все счета, и она подумывала бросить университет и пойти работать. Я пришла в ужас и заставила ее еще раз пересчитать всю бухгалтерию вместе со мной – ей оставался всего год до выпуска. Я окончила школу экстерном – ходила на учебу летом, проходила углубленные курсы онлайн и сдавала предметы досрочно, – а потом нашла работу. Тем, чтобы подавать стейки с салатом айсберг, вряд ли стоит гордиться, но это позволяет платить по счетам.
По крайней мере, раньше я так думала.
– Нет. Все в порядке. Ну, то есть… – Она умолкает.
– Тогда – нет.
Я никогда не интересовалась этой стороной жизни в Лос-Анджелесе. В шоу-бизнесе все так искусственно, а я и без этого достаточно притворяюсь. Я уже берусь за ручку двери, когда Пейсли выпаливает:
– Они предлагают двадцать тысяч баксов в месяц.
Я медленно поворачиваюсь, разинув рот:
– Ты что, шутишь? Охренеть можно!
– Не ругайся, – на автомате отвечает Пейсли, но я по глазам вижу, что она довольна моей реакцией. – В том случае, если заключаешь контракт на год.
– Это же…
– Позволит оплатить университет близнецам? Выплатить все наши кредиты? И в целом сделает жизнь проще? Ну, да.
Я отбрасываю с лица слишком длинную челку. Бред какой-то. Зачем вообще платить столько денег просто за то, чтобы кто-то целый год притворялся девушкой знаменитости? Ну, может, в мире шоу-бизнеса так принято, но я-то выросла в обычной семье учителей начальной школы.
Я вдруг задумываюсь, что об этом сказали бы мама с папой. Посоветовали бы мне согласиться или, наоборот, бежать со всех ног? Честно говоря, не знаю. Они любили исследовать новые возможности, выбирать самые малоизвестные маршруты. Это одна из вещей, которые мне в них больше всего нравились. Я очень скучаю по их импульсивности и любви к веселью. И по ним самим.
Но при всем этом честно будет сказать, что их любовь к спонтанности частично и привела к тому, что теперь мы еле сводим концы с концами.
– Такие предложения не каждый день поступают, – говорит Пейсли. – Но ты не обязана соглашаться.
Ее слова говорят об одном, но напряженный тон – совсем о другом.
– Сколько у меня времени на раздумья?
– Джим Толсон хочет услышать ответ завтра утром. И если ты согласишься, тебе нужно будет поехать в офис и встретиться там с ним и Окли.
Окли. Окли чертов Форд!
Безумие какое-то.
– Ладно, я подумаю, – обреченно вздыхаю я. – Скажу тебе завтра утром.
Двадцать тысяч баксов в месяц, Вонн…
Кажется, мы обе знаем, каким будет мой ответ.
ОНА
В общем, я согласилась.
Потому что: 1) это прорва денег и 2) это чертова прорва денег.
Наверное, это похоже на авантюру, да? Не уверена, что это слово достаточно точно описывает нашу ситуацию, но именно так я себя и чувствовала, когда мы с Пейсли следующим утром ехали в лифте.
Агентство «Даймонд Талент Менеджмент» занимает целое здание. Не просто пару этажей, а огромное здание из стекла и металла, с лифтом и охранниками. Мрачные, хотя и симпатичные секьюрити пугают меня до дрожи в коленках, но Пейсли просто машет им рукой и проходит мимо. Я повторяю ее жест. И немного сожалею о том, что выпила вторую чашку кофе этим утром – мне кажется, она пытается вырваться из моего желудка.
Лифты сияют как новенькие, и к ним приставлен человек, чья единственная задача, похоже, – постоянно брызгать на них чистящим спреем. Он в костюме, у него подбородок, который мог бы сделать честь какой-нибудь знаменитости, и задница, как у футболиста.
Мы выходим на шестом этаже, где на входе огромными золотыми буквами на подложке из темного дерева написано: «Музыкальный департамент». Девушка на рецепции красивее, чем половина актрис на обложках журналов. Я стараюсь не слишком откровенно рассматривать ее идеально накрашенные губы и смелые стрелки на глазах.
– Прекрати пялиться, – вполголоса говорит Пейсли, когда мы проходим мимо.
– Ничего не могу поделать! Сюда что, нанимают только людей, которые сами могли бы сниматься в кино?
– Дело не только во внешности, – говорит Пейсли, но я ей не верю. Очевидно, здесь к резюме нужно прикладывать фотографию. Судя по всему, чтобы работать в шоу-бизнесе, необходимо быть красивой, даже если на тебя никто не смотрит.
Нас проводят в большую переговорку, и тут я останавливаюсь как вкопанная. Полно народу, как минимум человек десять. Я быстро оглядываю всех сидящих за столом, но их лица мне незнакомы – а единственного человека, которого я могла бы узнать, тут даже нет, хотя все это собрание ради него.
В конце стола поднимается высокий темноволосый мужчина с неестественно гладким лицом.
– Здравствуй, Вонн. Я Джим Толсон, менеджер Окли. Приятно познакомиться.
Я неловко пожимаю протянутую руку.
– Мне тоже, мистер Толсон.
– Зови меня просто Джим. Садись, пожалуйста. Пейсли, ты тоже.
Когда мы с сестрой садимся в соседние кресла, он представляет всех присутствующих, и я еле за ним успеваю.
– Это Клаудиа Гамильтон, специалист по связям с общественностью, и ее команда. – Он указывает на рыжую девушку с огромной грудью и еще на трех человек – двух мужчин и женщину, – которые сидят по бокам от нее. Затем он показывает на трех мужчин с каменными лицами на другой стороне стола. – Найджел Бахри и его коллеги. Это юристы.
Юристы? Я испуганно смотрю на Пейсли, и она сжимает мою руку под столом.
– И, наконец, моя ассистентка Нина, – он кивает на миниатюрную женщину по правую руку от себя, – и ее помощники Грег, – он кивает на афроамериканца по левую руку, – и Макс, – кивок в сторону слегка полноватого парня рядом с Грегом.
С ума сойти. У его ассистентки есть свои ассистенты?
Как только все представлены, Джим с места в карьер переходит к делу:
– Как я понимаю, твоя сестра уже посвятила тебя в суть дела, но, перед тем как мы перейдем к деталям, я должен задать несколько вопросов.
– Хм. Ладно. Давайте.
В этой огромной комнате мой голос отражается от стен и звучит неестественно.
– Расскажи немного о себе, – говорит он.
Я не понимаю, что он хочет услышать. Пересказать ему всю свою жизнь? «Ну, я родилась в Калифорнии. Живу в Эль-Сегундо. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать». Или он хочет узнать разные мелочи, как на викторине? «Мой любимый цвет зеленый. Я боюсь бабочек. Терпеть не могу кошек».