Примерно в четыре часа наш папа выходит из своей комнаты. Его глаза уставшие и покрасневшие, но он в хорошем настроении. Мы играем несколько раундов в «Червы», игра, в которую мы играли, когда были маленькими, после этого он готовит для нас с Элли томатный суп и жареные сэндвичи с сыром. Это самый лучший ужин, который я ела за долгое время, может, потому, что кто-то приготовил его для меня. После того как солнце садится и я могу видеть свое отражение в окне, Элли проскальзывает в свои ботинки и надевает пальто поверх пижамы, чтобы пойти к другу из соседнего квартала. Вскоре после этого папа уходит в бар «посмотреть игру» с ребятами.
Я в своей кровати, одна, и рядом только свеча с запахом сандалового дерева и кокоса на тумбочке. Я чувствую себя мягкой, гладкой и красивой и занимаюсь тем, о чем фантазировала весь день.
Я гуглю Николаса Пембрука.
Я понятия не имею, является ли вся эта информация правдивой, но ее тонны. Все от его любимого цвета (черный) до того, какую марку нижнего белья он предпочитает («Кельвин Кляйн»). Конечно, у него имеется страничка в Википедии. У него есть официальный вебсайт, не говоря уже о тысячи фанатских. Его задница имеет свой аккаунт в Твиттере – @ isRoyalArse, и у него больше подписчиков, чем у члена Джона Хэмма и у бороды Криса Эванса, вместе взятых.
Сайты сплетен говорят о том, что он трахнул практически каждую женщину, с которой говорил, от Тейлор Свифт (она написала целый альбом о нем) до Бетти Уайт (лучшая ночь в ее жизни). Николас и его брат Генри близки, разделяют страсть к поло и благотворительности. Он одновременно обожает свою бабушку Королеву – красивую женщину, милую в том виде, какими могут быть маленькие, старые люди и в то же время считает дни до ее смерти.
После нескольких часов я чувствую себя сталкером и убеждена, что большинство этих статей просто дерьмо. Прежде чем закрыть окно, иконка видео в верхней части списка привлекает мое внимание, это новостной репортаж с похорон принца Томаса и принцессы Калисты.
Я нажимаю воспроизведение, и мне показывают два гроба, оба белые с золотой окантовкой, которые везет конный экипаж. Толпы плачущих зрителей выстроились в линию вдоль улицы, словно черный занавес. Камера постепенно отдаляется, показывая четырех людей, которые идут позади повозки. Королева и ее муж, принц Эдвард, по центру; маленький мальчик со светлыми кудрявыми волосами, принц Генри, идет по внешней стороне, а Николас одетый в такой же костюм угольного цвета, как и его брат, по другую сторону.
В четырнадцать Николас уже был высоким. Его скулы менее выражены, подбородок гладкий, плечи узкие, но он все тот же красивый мальчик. Голос диктора за кадром объясняет, что это традиция Весско для королевских особ и наследников идти за гробом члена королевской семьи, поскольку процессия проходит через весь город, а затем прибывает в собор для финальной службы.
Мили. Они должны были идти мили, чтобы похоронить своих родителей.
Внезапно Генри, ему здесь десять, останавливается, его колени чуть подкашиваются. Он закрывает лицо руками и рыдает.
И я чувствую вкус слез в горле, потому что он напоминает мне Элли в тот день, когда мы похоронили нашу маму. Как сильно она плакала, безутешно, и та же трагедия разворачивается на экране. Это продолжается несколько мучительных секунд, люди будто замерли. Никто не двигается; никто не пытается успокоить его. Вода, везде вода, но нет ни капли, чтобы выпить.
Он мог так и дальше стоять посередине улицы один.
А затем в три быстрых шага подходит Николас, потянув за собой своего младшего брата, он оборачивает руки вокруг его маленького тела, словно щит. Голова Генри достает только до живота Николаса, он прячет свое лицо, а брат гладит его по волосам. Затем он всматривается в толпу и камеры, бросая решительный взгляд, наполненный обидой и горем.
Через несколько мгновений Николас двигается в сторону лакея, и телеведущий, снимавший это событие, должно быть, нанял человека, который умеет читать по губам, потому что появляются субтитры.
– Отправьте вперед машину.
Мужчина выглядит неуверенным и начинает поворачиваться к королеве, но резкие слова Николаса заставляют его остановиться.
– Не смотри на нее. Я твой принц, ты будешь делать то, что тебе скажу я, и ты сделаешь это сейчас же.
И в эту секунду Николас не выглядит как мальчик четырнадцати лет; он вообще не выглядит как мальчик. Он выглядит, как король.
Мужчина сглатывает и кланяется, и несколько минут спустя черный «Роллс-Ройс» медленно проползает сквозь море людей. Николас подводит своего брата к заднему сиденью. Пока дверь все еще открыта, он наклоняется и вытирает лицо Генри платком, который достал из кармана.
– Мама будет так разочарована во мне, – говорит Генри, икая.
Николас качает головой.
– Нет, Генри, никогда.
Он зачесывает назад блондинистые кудрявые волосы брата.
– Я пройду этот путь за нас обоих. Мы встретимся у собора, – он держит его за подбородок, пытаясь улыбнуться. – Мы будем в порядке, ты и я. Да?
Генри сопит и упорно пытается кивнуть своему брату. Когда Николас возвращается на свое место рядом с Королевой, процессия продолжает свой ход.
Когда я закрываю ноутбук, мое сердце чувствуется таким тяжелым в груди, я переживаю за них. Генри просто маленький мальчик, а Николас, несмотря на деньги и власть, он другой. Не сильно отличается от меня. Просто ребенок, который пытается изо всех сил сохранить семью, чтобы она не развалилась.
На следующий день светит солнце, но воздух еще холодный, что означает, что снежные сугробы снаружи растают не скоро. После утреней гонки я нахожусь за кассой, открывая новую пачку четвертаков, когда низкий голос произносит заказ:
– Большой кофе, пожалуйста. С молоком, но без сахара.
Мои глаза поднимаются и встречаются с серо-зеленым взглядом. И мою кожу мгновенно и неудержимо начинает покалывать.
– Ты вернулся.
– В отличие от кое-каких странных, но очень милых людей, я люблю кофе.
На нем джинсы, свободные и с потертостями, с рядом пуговиц вместо ширинки. А бейсбольная кепка низко надвинута на лоб. По некоторым причинам кепка смотрится на нем смешно. Ну и вид, и смех пробивается в мои слова.
– Классная кепка.
Он поднимает кулак.
– Вперед, Янки[14].
– Ты действительно думаешь, что эта маскировка сработает?
Он удивлен вопросом. Оглядывает комнату, только два посетителя сидят за столами, и никто, кажется, его не замечает. Он пожимает плечами.
– Очки всегда срабатывали с Кларком Кентом.
Сегодня к двум мужчинам, которые тенью следовали за Николасом той ночью, присоединился третий. Они сидят за столом у двери, неброско и небрежно одеты, но зорко следят.
– Кто сказал тебе? Ты сама поняла или, – он показывает пальцами на то место, где вчера Элли станцевала свою праздничную джигу, – это была та вишневая бомба, фонатка Губки Боба?
– Моя сестра Элли, да, она проболталась.
Я думала, что буду чувствовать себя по-другому, увидев его снова и узнав, кто он. Но это не так. Помимо смущения, что сразу же его не узнала, я чувствую то же, что и вчера, притяжение, привлекательное очарование, но не потому, что он принц, а потому, что Николас – это Николас. Великолепный, сексуальный, манящий.
Николас достает деньги из кожаного кошелька и платит, когда я передаю ему кофе.
– Ты, должно быть, думаешь, что я совершенно невежественна.
– Совсем нет.
– Я должна сделать реверанс или что-то такое?
– Пожалуйста, не надо, – и затем появляются ямочки. – Конечно, если у тебя есть желание сделать его голой, тогда, конечно…
Он флиртует со мной. Это милый, дразнящий эпизод и самый веселый из всех, что я помню.
– Ты не выглядишь, как… – мой голос понижается до шепота, – принц.
Он тоже шепчет.
– Это самое приятное, что когда-либо мне говорили, – он кладет руку на прилавок, наклоняясь. – Сейчас, когда ты все знаешь, пересмотришь ли ты мое предложение насчет ужина?
Держу пари, что такие парни, как он – чертовы короли, – используют женщин, которые падают перед их ногами. В буквальном смысле. А я не привыкла к подобному, но поскольку работала здесь все эти годы, выросла в этом городе, я точно знаю, что самое важное в общении с мужчинами.
Сохранять хладнокровие.
– Почему? – я дразнюсь. – Потому что у тебя есть собственная страна? Это должно меня впечатлить?
– Это впечатляет многих людей.
И игра продолжается.
– Думаю, я не многие.
Его глаза сверкают, а губы ухмыляются.
– Очевидно, нет. – Он кивает в сторону столика в углу. – Что ж, тогда я буду там, если ты захочешь ко мне присоединиться.
– Что ты собираешь делать все утро? Оставаться здесь?
– Таков план, да.
– У тебя нет… дел? Важных дел?
– Возможно.
– Тогда почему ты делаешь это?
Николас разглядывает мое лицо, его глаза опускаются к моему рту, будто он не может оторвать взгляд.
– Мне нравится смотреть на тебя.
Мой желудок делает сальто, и весь мир вращается.
Николас небрежно подходит к столу, выглядя слишком уж довольным собой.
Несколько минут спустя Марти с дикими глазами наклоняется ближе за прилавком.
– Не смотри, но у нас в клиентах знаменитость.
Я начинаю поворачиваться, но он хватает меня.
– Я сказал – не смотри! Там принц Николас или меня зовут не Мартин Мак-Флай Гинсберг.
Я думаю, мама Марти тоже была под кайфом, когда давала ему имя.
Я кладу руки ему на плечи, успокаивая.
– Да, это он, он приходил недавно вечером и вчера утром.
Марти визжит, как девочка-подросток, которая только что получила свои водительские права.
– Как ты могла скрывать это от меня?
Я призываю «Криминальное чтиво» – его любимый фильм всех времен – и надеюсь, он достаточно силен, чтобы не дать Марти сойти с ума.
– Детка, успокойся. Не делай из мухи слона.
– Детка, успокойся? Ты не знаешь, что просишь! Фотография этого мальчика все годы висела на моей стене. Я всегда надеялся, что он тайно играет за мою команду.
Я украдкой бросаю взгляд через плечо, проверяя, смотрит ли Николас.
Он смотрит. И машет.
Я поворачиваюсь обратно к Марти.
– Я думаю, что могу сказать уверенно, он не в твоей команде.
Марти вздыхает.
– Это объясняет, почему его глаза следят за твоей задницей, как кошка за лазерным лучом, – он качает головой. – История моей жизни, все хорошие парни или натуралы, или женаты.
6
Николас
Наблюдать, как двигается Оливия Хэммонд – извращенный тип удовольствия. Я никогда не занимался подглядыванием, но в данный момент у меня совершенно новый взгляд на эту концепцию.
С одной стороны это мучительно – дразнящее покачивание ее бедер, пока она скользит от стола к столу, притягательный изгиб задницы, когда она наклоняется, чтобы забрать блюдо, будто только и ждет, когда ее ущипнут или будут поклоняться. Но с другой стороны, в этом есть и удовольствие – в том, как ее рот, напоминающий бутон розы, приветливо улыбается, в сладкой гармонии ее голоса, в том чувстве, когда ее экзотические темно-синие глаза возвращаются ко мне снова и снова.
Я делаю целое шоу из открытия газеты – по крайней мере, пытаюсь быть вежливым, но большую часть времени просто пялюсь. Открыто. Черт, грубо. Мой учитель по этикету переворачивается в своем гробу.
И еще я просто не могу на это наплевать.
Я хочу Оливию. В своей кровати, на своем члене, на своем лице. И я хочу, чтобы она знала это.
А еще можно многое узнать о человеке, наблюдая за ним. Оливия Хэммонд – трудоголик. Это заметно в том, как она потирает шею и разминает спину: она устала, но продолжает работать.
Оливия дружелюбная, это проявляется, когда она подходит к моей охране и представляется. Я смеюсь, когда ребята неуклюже называют свои имена – Логан, Томми и Джеймс, потому что они не привыкли быть в центре внимания; это противоречит их должностной инструкции. Но когда Томми подмигивает ей, я перестаю смеяться.
Нахальная сволочь, мне придется за ним приглядывать.
Оливия добрая. Это очевидно, когда она передает рецепты, которые взяла для своей соседки миссис Макгиллакутти, и отказывается, когда женщина настаивает заплатить ей.
И Оливия доверчивая, очень доверчивая. Я отмечаю это, когда у нее состоялся разговор с неприятной, хорошо одетой клиенткой, которая заказала пятьдесят пирогов для своей вечеринки, которую отменила из-за погоды. Хотя Оливия утверждает, что потратила деньги на ингредиенты и уже готовы тридцать из пятидесяти пирогов, женщина иронизирует, что без контракта это проблема Оливии, а не ее.
Сразу после двух часов в кофейню заходит клиент, у него толстая шея, руки готовы треснуть от стероидов, а голова кажется крошечной, можно сказать, с булавочную головку.
На нем рваная майка без рукавов, черные велосипедные шорты, которые так сильно обтягивают его хозяйство, что я с сочувствием поправляю свое. Он входит так, будто знаком с этим местом, его рука закинута на плечо крашеной блондинки, похожей на Уумпа-Луумпа[15], причмокивающей своей жвачкой перекаченными губами.
– Джек, – Оливия приветствует его. – Привет.
– Лив! Как дела?
– Ох, здорово, – она облокачивается на прилавок.
Он осматривает ее снизу-вверх так, что мне хочется выдавить его глазные яблоки.
– Дружище, прошло сколько, пять лет? Я не думал, что ты все еще здесь.
Оливия кивает.
– Да, все еще здесь. Как ты?
– Да потрясающе. В прошлом году окончил университет Иллинойса и вернулся назад, чтобы открыть спортивный зал по соседству. С моей невестой Джейд, – он поворачивается к девушке, которую обнимет, – Джейд, это Лив.
– Приветик!
– Привет, – отвечает Оливия, – Вау. У тебя все хорошо, Джек.
Он протягивает Оливии стопку визитных карточек.
– Да, я просто раздаю их всем соседям. Не могла бы ты поместить их на прилавок? И сказать пару слов про спортзал, мы открываемся через несколько недель.
Оливия берет визитки.
– Конечно. Без проблем.
– Спасибо, ты лучшая, Лив, – он начинает уходить, но оборачивается. – Был рад увидеться. Я действительно думал, что ты уедешь отсюда. Но некоторые вещи не меняются, верно?
Какой же отвратительный мудак.
Оливия натянуто улыбается.
– Думаю, нет. Не принимай это близко к сердцу.
И он выходит.
Оливия качает головой. Затем подходит к моему столу, держа кофейник.
– Повторить?
Я пододвигаю пустую чашку.
– Да, спасибо.
Потом откидываюсь назад на стуле, наклоняя голову, пока она наливает кофе.
– Так… Джек. Бывший?
Ее щеки краснеют. Я думаю, что это восхитительная реакция – мой член тоже это одобряет.
– Да. Мы с Джеком встречались в старшей школе.
– Что ж, если Джек твой единственный опыт, то я понимаю, почему ты избегаешь настоящих мужчин. Он выглядит как мудак, – я смотрю в ее прекрасное лицо. – Ты достойна лучшего.
– Такого, как ты?
– Точно, – я указываю на стул напротив. – Давай лучше поговорим о той части, где действующие лица – ты и я.
Она смеется.
– Хорошо, действительно, как ты можешь говорить такие вещи безнаказанно?
– Я никогда не говорю подобные вещи.
– Но ты говоришь их мне?
Она придвигается ближе, наклоняясь, и мое сердце стучит так громко, что я не удивлюсь, если она его услышит.
– Да. Я готов говорить тебе… невероятные вещи.
Это расслабляет, новоприобретенная свобода, которую я себе позволил с ней. Как я уже понял, она не простая девушка, так сказать: отдал пенни, отдай и фунт. На ум пришли десятки неуместных, удивительно грязных комментариев, но прежде чем я успеваю озвучить хоть один, Оливия откашливается и выпрямляется.
Она смотрит на пустой стул возле меня.
– Где Саймон?
– Ему пришлось вернуться домой, дела с бизнесом. Самолет улетел рано утром.