– Эллиотт? – позвала меня тетя Ли. Я вскинул голову, посмотрел на маленькие черные квадратные часы, стоявшие рядом с ноутбуком, и ахнул. Я не заметил, как прошло целых два часа.
– Эллиотт, – повторила тетя Ли. – Звонит твоя мама.
– Я перезвоню ей через минуту! – крикнул я.
Тетя Ли спустилась по ступенькам, держа в руке мобильный телефон.
– Она говорит, если ты хочешь получить собственный мобильный, тебе придется воспользоваться моим, чтобы с ней поговорить.
Тяжело вздохнув, я встал и добрел до тети Ли. Взяв у нее телефон, я нажал кнопку громкой связи, положил его на стол и вернулся к работе.
– Эллиотт? – сказала мама.
– Привет.
– Я… м-м-м… Я поговорила с твоим папой. Он вернулся. Передал тебе, что ему жаль.
– Так чего же он сам не скажет? – проворчал я.
– Что?
– Ничего.
– Ты не против его возвращения?
Я откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
– Какое это имеет значение? Вряд ли тебе интересно мое мнение, тебе на него наплевать.
– Мне не наплевать, Эллиотт. Именно поэтому я звоню.
– Как твой синяк?
– Эллиотт, – прошипела тетя Ли, делая шаг вперед.
Мама ответила не сразу.
– Лучше. Твой папа обещал…
– Он всегда обещает, а потом начинает сердиться и не держит слово.
Мама вздохнула.
– Знаю, но я должна попробовать.
– А может, это тебе следует предложить ему попробовать снова?
Мама молчала некоторое время.
– Я уже с ним поговорила. Он знает, что это его последний шанс. Он старается, Эллиотт.
– Не так уж трудно не распускать руки и не бить женщин. Если он не может сдерживаться, пусть уходит. Так ему и передай.
– Ты прав. Знаю, ты прав. Я ему передам. Люблю тебя.
Я стиснул зубы. Мама знала, что я люблю ее, но ей пора было запомнить – мое признание в ответ не означает, что я с ней согласен и одобряю возвращение папы.
– Я тоже тебя люблю.
Мама издала смешок, но в нем не слышалось радости.
– Все будет хорошо, Эллиотт, обещаю.
Я сморщил нос.
– Не надо. Не давай обещаний, если не сможешь их сдержать.
– Иногда жизнь идет не так, как нам бы хотелось.
– Пустые обещания – это плохо, мама.
Она вздохнула.
– Порой я задаюсь вопросом: кто из нас кого воспитывает? Сейчас ты не понимаешь, Эллиотт, но однажды поймешь. Я позвоню завтра, хорошо?
Я покосился на тетю Ли. Она стояла на нижней ступеньке лестницы, и даже в приглушенном свете было видно, что она смотрит на меня неодобрительно.
– Ага, – сказал я. Мои плечи поникли. Учить мою мать уму-разуму бесполезно, но я все равно чувствовал себя виноватым. Каждый раз, когда терпел неудачу. Я дал отбой и протянул тете ее мобильный. – Не смотрите на меня так.
Тетя указала на свой нос, потом кончиком пальца нарисовала в воздухе невидимый круг вокруг своего лица.
– Думаешь, это из-за тебя у меня такое выражение лица? Можешь мне не верить, Эллиотт, однако я считаю, что ты прав.
Я ждал продолжения, ждал, что тетя меня отчитает, но она молчала.
– Спасибо, тетя Ли.
– Эллиотт?
– Да?
– Если ты посчитаешь, что той девочке нужна помощь, ты скажешь мне об этом, правда?
Я пристально посмотрел на нее, потом кивнул.
«Буду за ней присматривать».
Глава первая
Кэтрин
Девять окон, две двери, веранда, опоясывающая весь дом, и два балкона – вот как выглядел наш двухэтажный особняк в викторианском стиле на Джунипер-стрит. Облупившаяся синяя краска и пыльные окна словно пели пронзительную песню о веке безжалостных лет и суровых, морозных зим, которые пережил этот дом.
Что-то едва ощутимо кольнуло меня в щеку, а в следующую секунду я сильно шлепнула себя по лицу ладонью, так что кожу обожгло болью. Я прихлопнула черное насекомое, ползавшее по моему лицу. Паразит хотел попробовать на вкус капли пота, выступившие у меня на лбу. Папа всегда говорил, что я и мухи не обижу, но наблюдение за домом, наблюдавшим за мной в ответ, творило с моим разумом странные вещи. Страх – неукротимое чудовище.
Цикады пронзительно стрекотали от жары, и я закрыла глаза, пытаясь отвлечься от их назойливого пения. Я терпеть не могла плач, жужжание насекомых, звук высыхающей под палящим солнцем земли. Я только что вернулась из школы, остановилась в нашем дворе и скинула на землю свой темно-синий рюкзак из «Уолмарта». Плечи у меня болели: я шла через весь город пешком, а рюкзак был тяжелый. Повеял легкий ветерок, и несколько прядей волос упали мне на лоб. Скоро мне придется войти в дом.
Несколько минут я уговаривала себя быть сильной: войти внутрь, вдохнуть душный пыльный воздух и подняться по скрипящей лестнице, как вдруг на заднем дворе раздался какой-то ритмичный стук, и у меня появился благовидный предлог не входить в двойные деревянные двери.
Я пошла на этот звук: будто кто-то рубил топором дерево или стучал молотком по кости. Завернув за угол дома, я увидела дочерна загорелого паренька. Он бил окровавленным кулаком по стволу нашего старого дуба, вот только дерево было раз в пять крепче своего обидчика.
Редкие листья дуба не защищали незваного гостя от солнца, но он все равно стоял там в своей промокшей от пота футболке, которая явно была ему мала. Паренек не то онемел, не то слишком глубоко ушел в себя, но когда его глаза обратились ко мне, я не смогла отвести взгляд.
Я приставила ладонь козырьком ко лбу, потому что из-за солнечного света мальчишка казался мне темным силуэтом. Через несколько мгновений я смогла разглядеть его очки в круглой оправе и резко очерченные скулы. Похоже, он решил отказаться от безнадежного поединка с деревом, наклонился и поднял лежащий на земле фотоаппарат. Затем он встал и просунул голову в петлю черного широкого ремня, прикрепленного к камере. Повесив ее на грудь, он запустил пятерню в сальные волосы, доходившие до плеч, и сказал:
– Привет.
Когда он открыл рот, его металлические брекеты блеснули на солнце.
«Весьма глубокомысленное замечание для человека, который на досуге колотит деревья».
Трава щекотала мои ступни, шлепанцы хлопали меня по босым пяткам. Я подошла еще на несколько шагов, гадая, кто этот тип и почему он стоит у нас во дворе. Какое-то внутреннее чутье побуждало меня бежать, но я сделала еще шаг. Мне случалось сталкиваться с куда более страшными вещами.
Мое любопытство почти всегда одерживало верх над здравым смыслом. Папа часто говорил, что оно роднит меня с кошкой из детской поучительной сказки, которую сгубила именно эта черта характера. Желание выяснить правду подталкивало меня вперед, но незваный гость не двигался и не говорил ни слова, терпеливо ожидая, пока стремление приоткрыть завесу тайны пересилит мое чувство самосохранения.
– Кэтрин! – раздался голос моего отца.
Паренек не вздрогнул, только прищурился под яркими лучами солнца и спокойно наблюдал, как я замерла на месте, услышав свое имя.
Я попятилась, схватила рюкзак и побежала к переднему крыльцу.
– Там какой-то парень, – выпалила я, тяжело дыша, – на нашем заднем дворе.
Папа по своему обыкновению был одет в белую рубашку, широкие брюки и галстук, неплотно охватывающий шею. Темные волосы уложены гелем, усталые, но добрые глаза смотрели на меня так, будто я только что совершила нечто удивительное – если годичное обучение в старшей школе можно назвать героическим поступком, то, наверное, отец был прав.
– Парень, говоришь? – переспросил папа и вытянул шею, делая вид, будто заглядывает за угол. – Из школы?
– Нет, но я уже видела его недалеко от нашего дома. Это тот тип, который подстригает газоны.
– Ах, вот как, – протянул папа, снимая рюкзак с моего плеча. – Это племянник Джона и Ли Янгбладов. Ли говорила, что он иногда гостит у них летом. Ты никогда с ним не говорила?
Я покачала головой.
– Значит ли это, что парни больше не грубияны? Не могу сказать, что счастлив это слышать.
– Папа, почему он на нашем заднем дворе?
Папа пожал плечами.
– Он устраивает там погром?
Я покачала головой.
– Тогда мне не интересно, почему он у нас во дворе, Кэтрин. Весь вопрос в том, почему тебя это так волнует?
– Потому что он – посторонний, вторгшийся на нашу частную собственность.
Папа бросил на меня быстрый взгляд.
– А он симпатичный?
Я скорчила гримасу, всем своим видом выражая отвращение.
– Фу, папы не должны спрашивать о таком. И нет, он вовсе не симпатичный.
Папа перебрал письма, которые держал в руках, его губы слегка изогнулись в довольной усмешке.
– Я просто так спросил.
Я обернулась и внимательно оглядела полоску травы, зеленевшую между нашим участком и бесплодным куском земли, некогда принадлежавшим Фентонам. После того как вдова мистера Фентона умерла, ее дети снесли дом. Мамочка как-то сказала, что очень рада такому исходу, потому что перед их домом вечно чем-то смердело. Трудно представить, что в таком случае творилось внутри дома: наверное, стояла жуткая вонь, словно там кто-то умер.
– Я тут подумал, – проговорил папа, открывая стеклянную дверь. – Может, покатаемся в эти выходные на «Бьюике», а то он застоялся.
– Ладно, – ответила я.
Интересно, что он задумал?
Папа повернул ручку и открыл дверь, взмахом руки предлагая мне войти.
– Я думал, ты обрадуешься. Тебе же скоро сдавать на права, разве нет?
– То есть ты имел в виду, что я покатаюсь на «Бьюике»?
– А почему бы нет?
Я прошла мимо него в прихожую и бросила на пол рюкзак, полный учебников и тетрадей, оставшихся от учебного года.
– Полагаю, в этом нет смысла. У меня все равно не будет своей машины.
– Ты можешь ездить на «Бьюике».
Я выглянула в окно, чтобы проверить, там ли еще тот мальчик и продолжает ли он избивать деревья.
– Но ведь на «Бьюике» ездишь ты.
Папа скорчил рожицу, показывая, что уже устал спорить.
– Ты можешь ездить на «Бьюике», когда я этого не делаю. Тебе нужно учиться водить, Кэтрин. Рано или поздно у тебя появится своя машина.
– Хорошо, хорошо, – уступила я. – Просто я имела в виду, что никуда не спешу. Нам не обязательно делать это в эти выходные. Знаешь… если ты занят.
Папа чмокнул меня в макушку.
– Для тебя я всегда свободен, принцесса. Нам стоит прибраться на кухне и приготовить ужин до того, как мамочка вернется с работы.
– Почему ты так рано пришел домой? – поинтересовалась я.
Папа игриво взъерошил мои волосы.
– Ты сегодня так и сыплешь вопросами. Как прошел последний день в девятом классе? Полагаю, домашнего задания у тебя нет. Собираешься встретиться с Минкой и Оуэном?
Я покачала головой.
– Миссис Вауэл попросила нас прочитать не меньше пяти книг за это лето. Минка собирает вещи, а Оуэн уезжает в научный лагерь.
– Ах, да. У семьи Минки есть дом на Ред-Ривер. Совсем забыл. Ну, ты сможешь проводить время с Оуэном, когда он вернется.
– Ага, – протянула я, не зная, что еще сказать. Сидеть рядом с огромным плоским экраном Оуэна и наблюдать, как он играет в недавно вышедшую видеоигру? Не так я себе представляла веселые летние каникулы.
Минка и Оуэн были моими единственными друзьями еще с первого класса. Нас всех тогда заклеймили чудаками. Рыжие волосы и веснушки Минки принесли ей немало горя, но в шестом классе она организовала команду поддержки, и это добавило ей очков в глазах окружающих. Оуэн проводил большую часть времени перед телевизором, играя в видеоигры, но его истинной страстью была Минка. Бедняга был обречен навечно остаться ее лучшим другом, и мы все делали вид, будто он вовсе не влюблен в нее.
– Итак, это ведь будет нетрудно, правда? – спросил папа.
– Что?
– Книги.
– Ах, – я вернулась в настоящее. – Да, это легко.
Папа покосился на мой рюкзак.
– Лучше убери это. Мамочка устроит скандал, если споткнется о твои вещи.
– Все будет зависеть от того, в каком настроении она вернется домой, – проворчала я, но рюкзак подняла и прижала к груди.
Папа всегда спасал меня от мамочки.
Я посмотрела на лестницу. Солнечные лучи лились в окно, расположенное в конце коридора. Пылинки танцевали в ярком свете, и, глядя на них, я чувствовала себя так, словно стоит затаить дыхание. Воздух был спертый и застоявшийся, как обычно, но из-за жары дышать было еще тяжелее. Капля пота скатилась по моей шее и мгновенно впиталась в хлопковую рубашку.
Поднявшись по лестнице, деревянные ступеньки которой жалобно скрипели, хотя мой вес не превышал пятидесяти килограммов, я прошла в свою комнату и положила рюкзак на узкую кровать.
– Кондиционер работает? – спросила я, сбегая вниз по лестнице.
– Нет. Выключил, уходя из дома, чтобы не увеличивать наши счета.
– В доме совершенно нечем дышать.
– Я только что включил кондиционер, сейчас станет попрохладнее, – папа глянул на висевшие на стене часы. – Твоя мамочка вернется через час. Давай-ка поторопимся.
Я схватила яблоко из стоявшей на столе миски, откусила кусок и стала жевать. Наблюдала, как папа засучивает рукава и идет к раковине, чтобы вымыть руки после рабочего дня. Похоже, сегодня они были особенно грязные – он мыл их очень долго.
– Папа, у тебя все хорошо?
– Конечно.
– Что на ужин? – невнятно произнесла я, хрустя яблоком.
– Это ты мне скажи. – Я состроила гримасу, и папа рассмеялся. – Мое коронное блюдо: курица чили с белой фасолью.
– Сейчас слишком жарко для чили.
– Ладно, тогда как насчет тако со свининой?
– Не забудь кукурузу, – напутствовала его я, выбросила огрызок в ведро и тоже подошла к раковине.
Открыв горячий кран, я наполнила раковину, налила в нее моющего средства и, слушая, как в кухне булькает и пузырится вода, прошлась по комнатам первого этажа, собирая грязную посуду. Проходя через гостиную в дальней части дома, я выглянула в окно, высматривая мальчишку. Он сидел под дубом и смотрел на поле, расположенное за нашим домом, сквозь объектив своего фотоаппарата.
Интересно, как долго он собирается торчать здесь?
Мальчишка вдруг повернулся и посмотрел прямо на меня, направил фотоаппарат на окно и сделал снимок, после чего опустил камеру и снова уставился на меня. Я попятилась, не понимая, смущена или напугана.
Вернувшись в кухню, я опустила собранную посуду в раковину и принялась ее отмывать. Вода плескала мне на рубашку, и пока я расправлялась с посудой, папа замариновал буженину и поставил ее в духовку.
– Значит, для чили сейчас слишком жарко, но работающая духовка тебя не смущает, – поддразнил меня папа. Он повязал на талии мамочкин фартук. Его желтая ткань в цветочек была почти того же цвета, что и обои с узором на стенах комнат первого этажа.
– Выглядишь как стиляга, папа.
Он проигнорировал мою издевку, открыл холодильник и взмахнул рукой, точно фокусник.
– Я купил пирог.
Морозилка натужно загудела, борясь с притоком теплого воздуха. Холодильник, как и сам дом со всей его обстановкой, был в два раза старше меня. Папа говорил, что вмятина на его двери, в нижней ее части, добавляет холодильнику шарма. На некогда белых дверцах пестрели многочисленные магниты, привезенные из мест, в которых я никогда не бывала. В некоторых местах темнели следы от стикеров, которые мамочка прилепила еще ребенком, а повзрослев, отодрала. Этот холодильник напоминал мне нашу семью: невзирая на внешность, все части работали слаженно и никогда не сдавались.
– Пирог? – переспросила я.
– Дабы отпраздновать твой последний день в девятом классе.
– Это действительно повод для торжества. Целых три месяца без Пресли и ее клонов.
Папа нахмурился.
– Дочка Брубейкеров все еще тебя достает?
– Пресли ненавидит меня, папа, – сказала я, надраивая тарелку, – и всегда ненавидела.
– О, а я помню времена, когда вы были подружками.
– В детском саду все друг с другом дружат, – проворчала я.
– Как по-твоему, что же случилось? – спросил папа, закрывая холодильник.