– Разве я выгляжу странно? – ошеломленно спросила Полли.
– Ты очень милая и похорошела с прошлого лета. Просто тебя воспитывали совсем по-другому, чем нас, – с трудом подбирала слова Фанни, – вот ты и выглядишь по-другому.
– Насколько по-другому? – уточнила Полли.
– Ну-у, во-первых, ты одеваешься как маленькая девочка.
– Но я ведь такая и есть. Как же еще я должна одеваться? – Полли внимательно пригляделась к своему отражению в зеркале. Простое синее платье из шерсти мериноса1, удобные крепкие ботинки и коротко стриженные волосы.
– Тебе четырнадцать, – проговорила многозначительно Фанни. – В этом возрасте мы тут уже считаем себя юными леди.
Она с удовлетворением оглядела в зеркале свою изысканную прическу с завитой челкой, пучком на затылке и с длинным волнистым локоном на шее, а также черно-красный костюм, широкий матерчатый пояс с бантом, яркие пуговицы, отделку из кружев, тканые розочки с уймой мелких деталей. На шее у нее висел медальон, в ушах поблескивали серьги, к поясу были прикреплены часы на цепочке. Не слишком чистые руки девочки были унизаны кольцами.
Полли переводила внимательный взгляд с собственного отражения в зеркале на фигуру подруги и все сильней убеждалась, что из них двоих странно выглядит именно Фанни. Девочки познакомились прошлым летом в маленьком провинциальном городке, где жила Полли и куда Фанни приезжала в гости. Великолепное убранство огромного дома семьи Фанни потрясло гостью, но не до такой степени, чтобы стесняться себя, пусть даже ее внешний вид не соответствовал виду подруги. И Полли весело сказала:
– Моя мама предпочитает одевать меня просто, и мне так гораздо удобнее. В таком наряде, как у тебя, я просто не знала бы, что и делать. Неужели ты никогда не забываешь поправить все эти подложки под юбкой, когда садишься?
Фанни не успела ответить, потому что внизу раздался пронзительный вопль.
– Это Мод, – объяснила она. – Сегодня с утра капризничает.
Тут дверь распахнулась и в нее влетела девочка лет семи. Застыв на мгновение, она вытаращилась на Полли, затем снова зашлась от истошного рева, подлетела к старшей сестре и уткнулась лицом ей в колени.
– Том надо мной смеется! – прорыдала она. – Заставь его пгекгатить!
– Ну-ка, пожалуйста, перестань так кричать, – встряхнула Фанни ревущего херувимчика. – Иначе Полли неизвестно что о тебе подумает. Лучше скажи, что ты сделала перед тем, как Том начал смеяться?
– Я только сказала, что мы вчега на пгазднике ели холоженое, а он начал смеяться.
– Мороженое, ребенок, – расхохотавшись, последовала примеру брата Фанни.
– А мне наплевать! – топнула ногой разгневанная сестра. – Оно было холодное. Я подогйела его у гойячей заслонки. Тогда оно стало вкусное, но Уилли Блисс пголила его на мою новую куклу. – И Мод вновь разрыдалась под грузом свалившихся на нее несчастий.
– Ой, ты сегодня сердишься, как маленький медвежонок, – устало выдохнула Фанни. – Иди лучше к Кэтти.
– Кэтти меня не газвлекает, а меня надо газвлекать, когда я в минойе, – сквозь всхлипывания возразила Мод, видимо, считая минор каким-то экзотическим заболеванием.
– Тогда давай спустимся вниз и поужинаем. Это тебя развлечет. – И, вскочив на ноги, Фанни распушила перышки, словно птичка перед полетом.
Полли очень надеялась, что «ужасный мальчишка» не будет ужинать вместе с ними, однако он все-таки сидел за столом и при этом таращился на юную гостью.
Мистер Шоу, отец Фанни, Тома и Мод, по виду чрезвычайно занятой джентльмен, едва все сели за стол, осведомился у Полли:
– Ну, как дела, дорогая? Надеюсь, ты хорошо проведешь здесь время.
Девушка что-то смущенно пролепетала в ответ, он ей улыбнулся, после чего, похоже, вообще забыл о ее существовании.
Миссис Шоу, нервная женщина с бледным лицом, наоборот, проявляла к гостье чрезмерное внимание, то и дело подкладывая на тарелку угощение.
А мадам Шоу, тихая пожилая леди с внушительным чепцом на голове, едва увидев Полли, воскликнула:
– Ты чудо, дитя, до чего похожа на маму! Милейшая женщина! Как она там поживает? – Она рассматривала девочку поверх очков не менее пристально, чем Том, и в конце концов под перекрестным огнем их взглядов Полли окончательно утратила аппетит.
Фанни без умолку тараторила, а Мод так ерзала на стуле, что Том пригрозил:
– Прекрати! Или посажу тебя на блюдо, а сверху накрою крышкой.
Младшая сестра в ответ разразилась бурными рыданиями, в итоге Кэтти пришлось ее увести.
Словом, за ужином Полли чувствовала себя неуютно и облегченно вздохнула, когда он наконец завершился.
Потом все занялись своими делами. Фан, исполнив роль гостеприимной хозяйки, заторопилась к портнихе. Полли осталась развлекать саму себя в гостиной.
Она была рада побыть в одиночестве и сначала с удовольствием осмотрела разнообразные безделушки, а потом принялась неспешно расхаживать взад-вперед по просторной комнате. Дневной свет постепенно мерк. Гостиная освещалась теперь только всполохами пламени в камине. Девочке было тепло и уютно, и она тихонько запела одну из своих любимых песен.
– Ах, я так давно не слышала эту песню, – раздался голос пожилой дамы, которая неслышно вошла в гостиную. – Спой мне, пожалуйста, еще раз, милая, – попросила она, опустившись в мягкое кресло.
Полли не очень любила петь незнакомым людям. Все ее занятия музыкой сводились к редким урокам, на которые хватало сил у ее вечно занятой мамы, и она была не уверена, что ее исполнение достойно чужого слуха. Но просьба сейчас исходила от пожилой леди, а Полли была приучена проявлять уважение к старшим. Не находя убедительных причин для отказа, она покорно уселась за рояль, который стоял в смежной с гостиной комнате.
– Как приятно слушать такую музыку! – восхитилась мадам, когда Полли закончила. – Спой, будь любезна, еще, – ласково попросила она.
Вдохновленная похвалой девочка осмелела, ее чистый голосок зазвучал с той пронзительной искренностью, которая заставляет быстрее биться даже сердце черствого слушателя. Ах, эти милые старые мелодии, которые никогда не надоедают! Из них-то и состоял репертуар Полли. Больше всего ей нравились шотландские песни. Она спела «Светловолосого паренька», «Джека О’Хейзлдина», «Там, среди вереска» и «Берксов из Аберфельди». С каждым разом у нее получалось все лучше. Девочка завершила маленький свой концерт песней «За здравие короля Карла», и гостиная просто звенела от зажигательной музыки, рожденной голосом и роялем.
– Ух ты, как весело. Спой еще, пожалуйста! – раздался вдруг новый голос, и над спинкой кресла, в котором сидела мадам, возникла рыжая голова Тома, который, как оказалось, прятался там все это время.
Полли вздрогнула от неожиданности. Ей-то казалось, что ее пение слышит лишь дремлющая возле камина мадам.
– Нет, больше не могу петь. Я устала. – И, покинув рояль, она направилась к креслу старой леди.
Ярко-рыжая голова, явно испуганная ледяным тоном девочки, со скоростью метеора снова исчезла за спинкой.
Мадам легким движением пальцев поманила Полли к себе и, когда та приблизилась, заключила в объятия столь ласково, что девочка, вмиг забыв о ее суровой наружности, внушительного вида чепце и о большой разнице в возрасте, доверчиво ей улыбнулась, согретая сознанием, что принесла радость исполнением простых мелодичных песен.
– Не смущайся, что я все время пристально на тебя смотрю, – мадам легонько ущипнула Полли за румяную щеку. – Просто я так давно не видела девочек, и мне радостно глядеть на тебя.
– Давно не видели девочек? – удивилась Полли. – А как же Фанни и Мод?
– О нет, моя милая. Это совсем другое, – вздохнула мадам. – Фанни уж года два как юная леди. А Мод – избалованный и капризный ребенок. Ах, насколько же разумная женщина твоя мама, дитя мое.
«Очень странная пожилая леди», – пронеслось в голове у Полли, однако вслух она лишь почтительно произнесла:
– Да, мэм.
– Сдается мне, ты не совсем меня поняла, – нежно коснулась ее подбородка пожилая леди.
– Да, мэм, не совсем, – подтвердила девочка.
– Тогда позволь, дорогая, тебе объяснить. В мои юные годы девочек четырнадцати-пятнадцати лет не одевали по последней моде. И не устраивали им вечеринок наподобие тех, на которые собираются взрослые. Они не вели нездоровую легкомысленную праздную жизнь, которая превращает их к двадцати годам в холодных, скучающих, равнодушных существ. Мы оставались детьми лет примерно до восемнадцати. Трудились, учились и одевались как дети. С почтением относились к родителям. И, мне кажется, каждый день нашей жизни был куда более насыщен и длился дольше, чем сейчас.
Произнося это, пожилая леди держала Полли за ручку, но обращалась не к ней, а к выцветшему портрету на стене, с которого строго взирал пожилой джентльмен со старомодной прической.
– Это, мадам, ваш отец? – догадалась Полли.
– Именно, дорогая. Мой уважаемый и почтенный отец. До самой его кончины я тщательно содержала в порядке его жабо, и первые деньги я заработала у него. Это были пять долларов, которые он назначил как приз той из своих шести дочерей, которая лучше всех сумеет заштопать его шелковые чулки.
– Вы, должно быть, очень гордились! – с чувством воскликнула Полли, прижавшись разгоряченной щекой ей к плечу.
– О да. Мы учились печь хлеб, готовить. И хоть носили простые платья из ситца, но радовались жизни, как котята. Все мы дожили до появления внуков. Я самая младшая, мне скоро семьдесят, но я еще полна сил. А вот у жены моего сына уже в сорок лет здоровье разрушено.
– И меня растят точно так же, как вас. Вероятно, поэтому Фан и считает меня старомодной, – сказала девочка. – Ой, вы не могли бы еще рассказать мне про вашего папа?́ Это ведь так интересно.
– Только не называй его этим французским словом папа,́ – покачала головой старая леди. – Решись к нему так обратиться кто-то из нас, боюсь даже думать о последствиях. А назови его кто-нибудь из сыновей предком или «губернатором», наверняка бы лишил и содержания, и наследства.
Мадам говорила с нажимом, нарочито громко, и при этом выразительно кивала за спинку своего кресла. Оттуда доносился притворный храп, который свидетельствовал, что выстрелы цели не достигают.
Старая леди, похоже, была не против еще побеседовать с Полли, но ее прервала влетевшая в комнату Фанни.
– Клара Бёрд пригласила нас с тобой сегодня вечером в театр и к семи часам за нами заедет, – радостно сообщила она.
Неожиданное и резкое погружение в городскую жизнь привело Полли в такое волнение, что она, едва сознавая происходящее, заметалась по дому с видом заблудившейся бабочки и немного пришла в себя лишь в ярко освещенном театре, перед зеленым занавесом. По одну сторону от ее кресла сидел мистер Бёрд, по другую – Фанни. К счастью, ни этот джентльмен, ни подруга не заводили с ней разговоров. Переполненная впечатлениями, Полли вряд ли сумела бы им ответить что-нибудь вразумительное.
До этого вечера она в театре можно сказать что и не была. Весь ее зрительский опыт ограничивался полулюбительскими постановками добрых и смешных сказок для детей. В этих ярких, веселых представлениях часто звучали незамысловатые невинные шутки. Но сегодня она увидела совершенно иной спектакль.
Модное представление считалось гвоздем сезона, его повторяли уже сотни вечеров подряд. Ослепительное зрелище будоражило и смущало публику всеми видами обольщений, рожденных французской изобретательностью и расточительностью американских продюсеров. Не столь важно, как назывался этот спектакль. Подобные постановки, помпезные и вульгарные, появляются каждый сезон и входят в моду именно потому, что шокируют зрителей.
Сверкающий мир, представший Полли со сцены, сперва совершенно очаровал ее. Море света завораживало. Танцующие и поющие существа в ярких костюмах казались ей прекрасными сказочными героями. Когда первый восторг немного улегся, она прислушалась к текстам песен, и очарование исчезло. Со сцены летели зарифмованные площадные грубые шуточки в сопровождении негритянских мелодий. Поневоле ей вспомнились милые эльфы и феи из виденных прежде спектаклей.
Наша юная героиня была чересчур наивна, чтобы оценить бо́льшую часть дерзких шуточек, она только удивлялась, что зрители то и дело смеются. Ей становилось все более неуютно от сознания, что ее присутствие здесь не понравилось бы маме. И в конце концов она пожалела, что вообще пошла на этот спектакль.
А на сцене тем временем стало твориться что-то совсем непонятное. Кое-что нашей юной зрительнице становилось ясно из реплик людей, сидевших возле нее, кое-что ей подсказывали девичьи инстинкты, но лучше она себя не чувствовала.
Когда на сцену вылетели двадцать четыре девушки в костюмах жокеев и принялись, громко хлопая по сцене хлыстами и притопывая каблучками, исполнять какой-то дикарский танец и с зазывными улыбочками подмигивать публике, девочку охватило не веселье, а отвращение. Она было перевела дух, когда они наконец исчезли, однако на смену им явилось зрелище совсем уж позорное. Разнузданная компания девушек в полупрозрачных костюмах сильфид с золотистыми крылышками настолько ее фраппировала, что она с горящим лицом уткнулась в программку.
– Почему ты так покраснела? – не укрылось ее состояние от Фанни.
– Ой, мне так стыдно за этих девушек, – вздохнув, прошептала Полли.
– Ну ты и глупышка, – усмехнулась подруга. – Здесь просто все сделано как в Париже. И как прекрасно танцуют! Первый раз мне, если честно, самой было странновато. Но потом ты привыкнешь, как я.
– Нет, я больше сюда никогда не приду! – решительно заявила Полли, все существо которой противилось зрелищу, заставляющему ее так страдать.
В отличие от подруги, она привыкнуть к такому с легкостью не могла, ибо за всю предыдущую жизнь ее ни разу не искушали подобными соблазнами. Вряд ли ей в тот момент удалось бы объяснить свои чувства, однако она пришла в себя, лишь когда они с Фанни вернулись домой, где их с пожеланиями спокойной ночи поджидала добрая бабушка2.
– Хорошо ли ты провела время, милая? – осведомилась она у Полли, видя ее раскрасневшееся лицо и блестящие как в лихорадке глаза.
– Не хочу показаться невежливой, но, к сожалению, нет, – честно призналась девочка. – Сначала этот спектакль, конечно, был потрясающий, но потом мне хотелось забраться под кресло. Публике все понравилось, но я сомневаюсь, что это было прилично.
Пока Полли высказывала все это, постукивая от волнения по полу каблуком туфли, которую только что стянула с ноги, Фанни, смеясь, кружилась в танце по комнате в точности как мадемуазель Тереза из этого самого спектакля.
– Бабушка, Полли была в таком шоке! Глаза у нее стали как блюдца, лицо – краснее моего пояса, а потом мне вообще показалось, что она вот-вот заплачет. Конечно, там были какие-то странноватые вещи, но все прилично. Иначе никто из наших бы не пошел смотреть. А миссис Смит-Перкинс вообще говорит: «Ну в точности как в Париже». Я сама это слышала. И ведь ей можно верить. Она там жила. И, конечно, в таких вещах знает толк.
– А мне наплевать, что она там знает! – упрямо воскликнула Полли, которую совершенно не убеждали суждения миссис Смит-Перкинс. – Уверена, что этот спектакль нельзя смотреть девочкам. Иначе бы мне на нем не стало так стыдно.
– И ты, вероятно, права, милая, – кивнула ей пожилая мадам. – Только ты ведь живешь в провинции и не знаешь, что скромность вышла ныне из моды.
И, поцеловав Полли на ночь, старая леди оставила ее смотреть сны, в которых она танцевала в жокейском костюме, Том, сидя в оркестре, громко играл на большом барабане, а зрители с лицами папы и мамы скорбно взирали на нее из зала. И глаза у них были как блюдца, а лица – красные, словно пояс у Фанни.
Глава II
Новые фасоны
– Сегодня я собираюсь в школу, – после позднего завтрака объявила Фанни. – Так что быстренько поднимаемся и готовимся к выходу.