Я никогда этого не забывал, и именно с того момента я начал любить литературу, в первую очередь Данте, а затем и все остальное.
Тогда же я понял, в одно мгновение, почему стоит учить наизусть, а затем всю жизнь убеждался в правильности этой мысли. Поскольку память – это невероятная способность человека, в нужный момент она помогает извлечь именно те строки, те стихи и те образы, которые способны описать опыт настоящего, как случилось со мной в тот прекрасный день на лестнице. Настоящее оживляется памятью, сердце начинает вновь волноваться. Итальянское слово ricordare («помнить») означает – в несколько рискованном толковании – «возвращать сердцу». На диалекте Бергамо чтобы сказать: «Мне пришло в голову», мы говорим о сердце – ma ’e in cor («мне пришло в сердце, вернулось в сердце»). Во французском «наизусть» звучит как par coeur, в английском – by heart; и то, и другое буквально означает «через сердце» – запоминать сердцем, с помощью сердца. Практически во всех языках, как говорят мне специалисты, глагол «помнить» связан со словом «сердце»[6]: помнить – это делать что-то вновь присутствующим. Именно память является тем невероятным свойством человека, которое способно воссоздать в настоящем какой-то опыт, какую-то встречу.
Данте выразил это в строках «Рая»: «…исчезает вскоре / То, что, услышав, мы не затвердим»[7]; зачем знать что-то и потом не удерживать это в памяти, то есть не делать это своим, не уловить это?.. «Уловить» означает взять себе, поместить в свое хранилище. Это же передает итальянский глагол capire, произошедший от латинского capere (в прямом значении – схватывать)[8], нечто является захватывающим, поскольку что-то в себе несет. Понимать, улавливать, то есть запоминать, иметь возможность использовать свое сердце как хранилище, способное осветить наш опыт в настоящем. Так шаг за шагом взрослеет человек.
Именно поэтому я всегда пытался донести до моих учеников следующее: «Почему стоит утруждать себя чтением и изучением Данте? Почему это стоит делать? Этот труд оправдывает себя, если мы говорим с Данте». Иными словами, это имеет смысл, если мы привносим в занятие свои вопросы, свою жизнь, свою драму, свой интерес к жизни. Тогда Данте начинает говорить с нашим сердцем и нашим умом, с нашими желаниями. И, начавшись однажды, этот диалог не закончится никогда.
Чтобы нагляднее объяснить это классу, я всегда цитировал один отрывок, но уже не из Данте, а из «Письма к Франческо Веттори» Никколо Макиавелли. Макиавелли также находился в изгнании и был недоволен своей жизнью, поскольку проводил день, по его собственному выражению, изничтожая, убивая его, как человек никчемный, презренный, нищий духом; но все же ежедневно что-то вызволяло его из этой ничтожности.
С наступлением вечера я возвращаюсь домой и вхожу в свой кабинет; у дверей я сбрасываю будничную одежду, запыленную и грязную, и облачаюсь в платье, достойное царей и вельмож[9].
Так и следует поступать! В жизни должен быть момент, когда наконец можно сбросить, выкинуть «будничную одежду, запыленную и грязную» (а пыль и грязь символизируют повседневное существование, влачимое в низости, жизнь среди ничтожных желаний и мелких предательств), чтобы облачиться в «платье, достойное царей и вельмож»: мы все – цари, цари над самими собой.
Вот о чем я говорю: необходимо вступать в диалог с «Божественной комедией», с автором, открыв свое сердце, с чувством собственного достоинства, с осознанием своих желаний и надежд.
Я облачаюсь в платье, достойное царей и вельмож; так, должным образом подготовившись, я вступаю в старинный круг мужей древности и, дружелюбно ими встреченный, вкушаю ту пищу, для которой единственно я рожден[10].
Дружелюбно, сердечно встреченный «мужами древности» – именно так Данте принимает тебя. Наконец-то и ты можешь вкушать «ту пищу, для которой единственно рожден». Единственная пища человека – мудрость, истина, то, что отличает нас от нашей собаки, от нашей кошки: – страсть к поиску своего предназначения, к наслаждению окружающим. Назовем эту истину именем, которое мы еще не раз повторим сегодня, – счастье: путь к свершению самого себя, своих судеб.
…ту пищу, для которой единственно я рожден; здесь я без стеснения беседую с ними и расспрашиваю о причинах их поступков, они же с присущим им человеколюбием отвечают. На четыре часа я забываю о скуке, не думаю о своих горестях, меня не удручает бедность и не страшит смерть: я целиком переношусь к ним[11].
«Они же с присущим им человеколюбием отвечают» – Данте, Мандзони, Леопарди… Все отвечают! Нужно всего лишь правильно задать вопрос, то есть начать желать понастоящему («желание» станет одним из ключевых слов в нашем толковании Данте).
Возможен ли такой подход к чтению? Оправданно ли истолкование Данте, основанное на смирении и увлеченности, истолкование человеком, который, говоря с Данте, научился слышать то, что было сказано непосредственно ему? Если бы кто-то из вас оказался сейчас на моем месте, Данте говорил бы с ним по-другому, потому что те же самые слова поэмы осветили бы его жизнь, которая отличается от моей. Но я убежден, что такое чтение возможно – достаточно, чтобы читающий принял то, что хотел сказать Данте, и то, что он пробуждает в его сердце. Если бы произведение ничего не пробуждало в сердце человека, какой смысл был бы в чтении? Если ты говоришь с Данте, если ты смог войти в «круг мужей древности», узнаешь причины их поступков и уносишь с собою их подсказки, идеи, суждения, утешения – именно тогда литература становится интересной. Я считаю, что такое чтение возможно и вполне правомерно. О таком чтении говорит сам Данте.
Когда Данте писал «Божественную комедию», он прекрасно осознавал ответственность, которую на себя берет. Он часто повторяет это в разных частях произведения: «Я пишу это „для пользы мира, где добро гонимо“»[12].
Я хочу помочь моим собратьям, хочу поддержать их. Так, в письме к Кан Гранде делла Скала он даже говорит: «finis et partis (цель целого и части – то есть всякой песни, всякого стиха) est removere viventis in hac vita de statu miseriae (вырвать живущих в этой жизни из бедственного состояния) et perducere ad statum felicitatis (и привести к состоянию счастья)»[13]. Потому что такова судьба произведения, его задача, предназначение его. «Я пишу „Божественную комедию“, чтобы помочь людям, моим братьям, идти к счастью, к судьбе», – сколько раз будет сказано об этом желании, сколько мы перелистаем страниц, исполненных ответственности и милосердия, этого братского отношения ко всем, ко всему миру…
Итак, чтобы войти в произведение, читатель должен выполнить требование Данте: «Вы так созданы, будьте честны с собой, а я помогу вам, я с радостью провожу вас, ведь я уже проделал этот путь, я вернулся назад, чтобы взять каждого из вас за руку и вместе идти к истине, к жизни».
Благодаря помощи ребят из «Чентоканти» мы смогли найти текст прошения, которое жители Флоренции направили главе города и приорам (в то время составлявшим коммунальный совет города) с просьбой объяснить им «этого Данте», его произведение. Почему? Потому что и они хотят совершенствоваться. Народ, не ученые мужи, а большая часть жителей Флоренции, «которые как себе, так и другим жителям желают устремляться к добродетелям» (иными словами – они хотят, чтобы им помогли стать добрее, человечнее, правдивее), также и своим правнукам и потомкам желают они познания книги Данте, в которой даже неграмотные (те, кто не учился) могут найти помощь в том, чтобы избегать греха и стремиться к добродетели и красноречию». Так пришла к читателям «Божественная комедия»: во Флоренции XIV века, так же как и в Бергамо XXI века, – по воле простых людей, которые не учились, но знали: в этом произведении есть нечто очень важное, требующее понимания. С этого и начиналось: «Преклоняясь, мы умоляем досточтимых приоров (далее идет список знатных горожан) позаботиться о том, чтобы выбрать человека умелого и знающего (это не про меня), хорошо знакомого с поэзией такого рода, чтобы тот истолковал книгу, называемую в народе Эль Данте, за время, какое вы пожелаете (но не больше одного года), в городе Флоренция; для всех, кто пожелает слушать в будние дни в непрерывном, как обычно делается в подобных случаях, цикле лекций».
В протоколе данного собрания записано, что 9 августа 1373 года совет главы города и коммуны Флоренции таким-то количеством голосов «за» принял положительное решение относительно прошения жителей и поручил шестидесятилетнему Джованни Боккаччо начиная с 23 октября в одной из церквей города читать для народа «Божественную комедию» (на самом деле он это уже и так делал), а также объяснять и комментировать ее. Сапожники, рабочие и крестьяне Флоренции будут передавать «Комедию» из поколения в поколение. Во Флоренции и по сей день существует традиция: в среде простых людей «Божественная комедия» передается из уст в уста, от отца к сыну.
После этой долгой, но, надеюсь, небесполезной методической предпосылки приступим к делу. И здесь я вынужден обратиться к вашему воображению, поскольку мы говорим об эпохе, крайне отличной от нашей. Пожалуй, у большинства людей представление о Средневековье ограничивается стереотипным перечнем: темные века, инквизиция, ведьмы, развращенное духовенство…
На самом деле Средневековье, как и любая другая эпоха, соткано из противоречий, причем на этом отрезке истории христианство сформировало самосознание отдельного человека и сознание общества, тем самым повлияв на все, что создавали люди. Средние века – эпоха соборов и университетов, эпоха Джотто и Фомы Аквинского; время искусства, философии и такого понимания работы, семьи, совместной жизни и мира, которое радикально отличается от нашего. Я мог бы сказать, что прежнее восприятие навсегда утрачено, но это не так: если мы находимся здесь и сейчас, если я здесь, чтобы рассказать вам об этом, то именно потому, что я видел такое восприятие жизни и мира у моих родителей, моих бабушек и дедушек, какое мы находим в «Божественной комедии» и во многих других произведениях той давней эпохи. А значит, подобное мышление не утрачено, не погибло, просто оно больше не является формой общественной жизни.
Попробуйте представить себе жизнь без радио, телевидения, газет, мобильных телефонов, когда единственным способом передачи информации было свидетельство: что-то я рассказываю тебе, ты это рассказываешь другому, а тот расскажет еще кому-то. И вот в такое время молодой человек по имени Франциск, сын богатого торговца из Ассизи, делает радикальный выбор: он решает отказаться от отцовского состояния и жить только любовью Иисусовой. Это настолько поражает его друзей, что они следуют за ним. А по прошествии нескольких лет Франциск созывает собрание, получившее название «Капитул рогожек», куда сходятся пять тысяч молодых людей со всей Европы, чтобы сказать ему: «Мы поступаем так же, как ты, мы идем вслед за тобой».
За много веков до того имело место аналогичное явление, когда силами монахов в опустошенной варварами Европе сформировалось новое общество. Они не верили в то, что «мир отвратителен, что он катится к своему закату», и стремились «жить на высоте собственного желания и человеческого достоинства». Каждый из них призывал трех друзей и говорил: «Давайте жить так, как заповедал Господь, жить хорошо. Давайте строить жизнь в согласии с ее назначением». Так возникали монастыри. Так зародилось бенедиктинское движение, изменившее Европу, усеявшее ее аббатствами, монастырями, церквями, вокруг которых вырастали общины, города, развивалась торговля, а затем и все остальное.
Здесь, в Сан-Паоло-д’Аргон, находится очень старое бенедиктинское аббатство. Если же проехать чуть дальше по дороге, ведущей к Ловере, откроется великолепный вид на холмы, покрытые земляными террасами; кое-где почву укрепляют каменные арки: здесь монахи сажали виноградники, вокруг которых со временем вырастали целые поселения. Эта долина была такой дикой, что сейчас трудно даже представить, как монахи из аббатства медленно, веками, камень за камнем, виноградник за виноградником превращали ее в нечто великолепное. То же самое происходило по всей Европе. Это была эпоха, когда люди радостно, без страха перед ответственностью смотрели на мир, который постепенно заселялся: человек начинал жить в соответствии со своим желанием.
В это же время рождается идея общества и экономики: вспомните об учетных книгах флорентийских торговцев, тех самых, что придумали систему двойной записи, используемую в бухгалтерии по сей день.
В списках пайщиков, между которыми распределялся доход в конце года, числился некий Мессер Доминеддио[14], он так же, как и все, получал часть прибыли: эта часть шла Церкви на содержание бедных, больных, а также на поддержание лечебниц. В те времена думать о своей судьбе и своем будущем было естественно.
Однажды граф Брузати решил продать все три своих замка между Бергамо и Брешией, поскольку имел одно-единственное желание – умереть на Святой земле. Он продал все, оставил свою семью, благо дети уже давно выросли… Посвящая свою жизнь Иисусу, люди отдавали свое имущество и отправлялись в далекий путь к святым местам, где Он жил, чтобы хоть как-то приобщиться к событиям, изменившим мир.
Я сделал это отступление, чтобы вы могли представить, что такое Средневековье и жизнь людей, которые ясно понимали, что предназначение – жизненно важный вопрос. Затем последовал долгий путь, на котором человек стал говорить: «Нет, это неправда, этого не может быть, реальность не может быть столь величественной и прекрасной, нет, реальность – это что-то другое, я создаю ее в своей голове, при помощи политики. Мы создадим нового человека. Мы обойдемся без Бога, мы можем выбраться из этого состояния несовершеннолетия[15], в котором человек нуждался в Боге, мы справимся сами!» XIX и XX века стали воплощением такого мышления. Понимание культуры и способность чувствовать словно были утеряны; необходимо вновь обрести их, и Данте может помочь нам в этом. Однако сперва следует приложить усилие, чтобы постичь его «путешествие».
Каковы характерные черты истории Данте? Я бы сказал так: Данте и люди Средневековья, флорентийские торговцы и граф Брузати, святой Франциск Ассизский и пять тысяч его последователей знали, что жизнь можно определить одним словом – словом «желание». Жизнь – это желание, устремленность к Истине, «заряженность» энергией движения к ней. Не думайте, что «Божественная комедия» говорит о жизни после смерти или о Божественной сущности. Изначальный вопрос, которым обеспокоен Данте, касается не потусторонней жизни, не существования после смерти; его изначальный порыв – это изумление перед реальностью. Перед реальностью, которая обращается к тебе и влечет тебя. С того момента, как ты появился на свет, как вышел из материнской утробы, тебя интересует окружающее, ты движешься к чему-то, познаешь привлекательность различных объектов. Однако никакие объекты не способны полностью удовлетворить, и поэтому возникает вопрос религии.
Я бы сказал, что проблема религии второстепенна, что она находится на втором месте после экзистенциальной проблемы. Человек, приходящий в мир, не задумывается о Боге, он задумывается над тем, как любить женщину, почему человек умирает, почему в жизни так много боли, что значит иметь друзей и быть верным другом, зачем нужно есть и пить, что такое истина и ложь, что такое добро и зло – вот первостепенные вопросы человека. И только благодаря постоянному стремлению человека к добру возникает тот самый вопрос: «Существует ли Нечто, что поддерживает все на свете? Что-то, что способно спасти эту реальность, которая подвержена смерти и времени. Есть ли этот Кто-то?»
Так рождается религиозный вопрос, и Данте становится нашим спутником, чтобы помочь нам трезво принять жизнь. Он не поучает, а предлагает пережитую им драму: «Если действительно хочешь возмужать, ты должен до конца пережить драму собственной свободы».
Не я придумал этот вопрос о желании – сам Данте говорит, что желание есть суть всей жизни. Меня поразил доклад Центра социологических исследований[16], где сказано, что трагедия нашего времени заключается в отсутствии желания: человеку трудно желать. «Проблема нашей страны кроется в уменьшении желания во всех аспектах человеческой жизни. Мы все меньше и меньше хотим создавать, расти и искать счастья»[17]. И поэтому обнаруживается хрупкость как личности, так и общества; появляется растерянность, отношение ко всему наполняется безразличием, цинизмом, пассивностью; люди словно приговорены к настоящему, они не владеют ни глубиной прошлого, ни взглядом в будущее, то есть не имеют истории. Молодежь без собственной истории, застывшая на месте от ужаса и страха перед жизнью, неспособная найти силы, чтобы сделать хотя бы один шаг. «Снова обрести способность желать – наибольшая из добродетелей, способная оживить динамику успокоенного и удовлетворенного общества».