Но он машинально, как сделал бы это любой мужчина, глянул вниз, потянулся к молнии. Потрогав себя спереди, убедился: обманули. Милена звонко хохотнула. Кобзарь развел руками. Хозяин дома покраснел.
– Ну-ну. Откуда взялся на мою голову? Вылез из-под земли, буквально. Сто лет тебя не видел и еще столько же не видеть бы. – Свистун сжал кулаки, двинулся на Кобзаря. – Вали отсюда сам, козел. Совсем вали. А с тобой, – он взглянул на блондинку через плечо, – у нас еще будет отдельный разговор.
– Он имеет на тебя права? – спросил Олег, не оборачиваясь.
– Я его вообще сегодня вижу второй раз! – выкрикнула Милена. – А тебя – первый! Достали уже оба!
Это не входило в новый план. Вот что значит импровизация, когда ничего не продумано.
– Ты хочешь быть тут? – сказал он девушке, не сводя взгляда со Свистуна.
– Хочет! – гаркнул Дмитрий.
– Тебя не спросили! – Блондинка выступила вперед. – Теперь точно ничего не хочу! Вы – два психа! Я не удивлюсь, если все разыграли заранее! Придурки!
Милена решительно двинулась к выходу.
– Стоп! – Свистун попытался ее остановить.
– Пусти! – крикнула она. – Я буду кричать! Соседи услышат!
Кобзарь встал между ними.
– Брэк! Милена, ты видела мою машину. Спускайся, жди меня там, возле нее. Я приду сейчас.
– Нашел дуру! – огрызнулась блондинка. – Или даете пройти, оба, или я вызываю полицию!
– Забыла, сучка? Полиция тут! – Свистун ударил себя кулаком в грудь.
– Ах, сучка? – Милена топнула ногой. – Скорее дура, потому что связалась с таким! А ты, – кивок в сторону Олега, – не лучше. Пустите, сказала!
– Никто не держит, – процедил Дмитрий.
– Я найду. Езжай спокойно, – сказал Кобзарь.
– Потеряйтесь вы оба!
Блондинке никто не помешал пройти. Уже в дверях она обернулась, показала мужчинам средний палец, перед тем облизнув его. А потом высказала все, что думала о них. Не выбирая слов.
– Ого! – вырвалось у Свистуна.
– Ничего себе, – подхватил Олег.
На какое-то мгновение увиденное и услышанное даже примирило обоих. Но как только Милена ушла, хлопнув входной дверью, они снова уставились друг на друга, будто бойцовские псы перед сигналом хозяев.
– Дальше что? – глухо произнес Свистун. – Так и будем стоять?
– Можем выпить? Не сраться же из-за какой-то телки, пусть и породистой.
Дмитрий сделал два шага назад, теперь уже смерив Олега цепким взглядом с ног до головы.
– А ты же не за этим пришел. – Он трезвел на глазах, к нему возвращались логика и здравый смысл. – Я тебя правда целую жизнь не видел.
– Два года.
– Полтора.
– Тринадцать месяцев.
– Без разницы. Ты вылез из-под земли не просто так. Ты же не случайно тут вертишься, возле моего дома.
– Случайно.
– Мне не рассказывай! – рявкнул Свистун. – Ничего не бывает случайного! Ты ждал! Ты в засаде сидел! Ты ж у нас ветеран войны, все в войнушку играешь! Чего надо?
Он двинулся на Кобзаря.
– Плащ, – сказал Олег.
– Какой плащ? – Свистун остановился.
– Твой. Если есть при тебе ствол – только там. Давай сюда.
Дмитрий перевел дыхание, громко выдохнул. Сейчас он протрезвел окончательно, и Кобзарь сосредоточился: дальше нужно внимательно следить, контролируя каждое его движение. Но Свистун не спешил. Оценил взглядом расстояние между собой и плащом, демонстративно повернулся, шагнул за барную стойку.
– Ты прав. Нужно поговорить. Все непросто, я угадал?
– Ничего ты не угадал.
– Ты не сам меня искал. Тебя кто-то ко мне прислал. Ты придумал, как не говорить со мной при посторонних. Затем и разыграл весь этот спектакль, чтобы девица захотела уйти сама. Так как, правильно все?
Свистун взял початую бутылку виски.
– Теперь я говорю – ты слушаешь, – процедил Олег. – Сегодня твой вечер. Тебе повезло. Не будь блондинки, остался бы там, на улице. Честное слово, собирался показать, что будет, если еще хоть раз тронешь жену и ребенка Артема Головко. Особенно ребенка.
– При чем тут я?
– Закрой хавало! – Олег сжал кулаки. – Я сказал – ты услышал.
Кобзарь увлекся и едва не пропустил – уклонился на секунду позже.
Бутылка должна была попасть в голову, но удар приняло левое плечо.
Свистун уже мчался на него, ловко выскочив из-за стойки.
Прыгнув, Кобзарь потерял равновесие, упал – и тут же бросил тело вбок, чудом избежав удара ста килограммов живого веса, который наваливался сверху.
Они вскочили на ноги одновременно.
Олег нырнул под руку, ударил снизу, достав до челюсти противника. Тот устоял, хотя покачнулся. Повторно ударить не успел, потому что координация еще немного гуляла, несмотря на видимую трезвость. Инициатива все равно была за Кобзарем, он не церемонился – влупил носком в пах Свистуну. Когда тот заорал от боли и согнулся – закончил дело, повалив Дмитрия на стеклянный столик.
Тело сползло на пол.
А потом Олег снова чуть не прошляпил: рука Свистуна скользнула под диван, вынырнула уже вооруженной.
Значит, пистолет был не в плаще.
Или в квартире их два.
Отступив, Кобзарь приготовился ударить.
Тем временем противник, в который раз показывая себя ловкачом, поднялся на ноги, теперь держа Олега под прицелом. Ни один из них не боялся, что выстрел могут услышать. Стрельба и взрывы на киевских – и не только киевских! – улицах стали приметой военного времени. Которая уже скоро три года как никого не удивляет. Пугает, да и то не всех. А вот чего не делают люди, так это не мчатся на выстрелы, услышав их. Наоборот, убегают как можно дальше. И не спешат общаться с полицией.
Кобзарь отчаянно прыгнул вперед, на ходу хватая и резко выворачивая правую руку Свистуна вниз.
Тот вскрикнул – все же не ожидал, что Олег кинется на пистолет.
Палец нажал на спуск от болевого шока.
Одного выстрела хватило.
Оттолкнув его от себя, Олег, как зачарованный, смотрел на место, куда попала пуля. Так еще нужно уметь: бедро, прострелил артерию, теперь кровь текла рекой. Даже опытный хирург не успел бы перетянуть рану – смерть от подобного ранения была делом нескольких минут.
Умирал Дмитрий Свистун удивленным.
А Олег Кобзарь только теперь понял: на самом деле он желал ему смерти.
Теперь единственному сыну его друга Артема больше ничто не угрожало.
После себя он убрал.
Нашел влажные салфетки в ванной. Обошел комнату, стараясь не наступать в лужу крови. Вытер всюду, где брался руками. Действовал так, будто двенадцать лет не раскрывал убийства, а сам совершал их. Осмотрев все кругом, убедился: не оставил ничего для себя критичного. Есть, конечно, одна проблема, но она решится быстро и безболезненно.
Выключил свет. Двери закрыл, разобравшись с автоматическим замком. Потянул на себя, услышал – клацнуло, проверил, дернув за ручку. Протер после себя также и ее. Свет выключен, завтра суббота, на службе Свистуна ждать не будут.
Повезет – станут разыскивать не раньше понедельника.
Сев за руль и запустив мотор, Кобзарь с удивлением отметил: у него не дрожат руки. До войны ему доводилось стрелять в человека пять раз, из них два – прицельно, насмерть. Оба случая начальство повернуло как необходимую самооборону, и, собственно, они ею и были. И мандраж он почувствовал только в первый раз. Потом оно как-то прошло.
Сегодня он совершил неумышленное убийство.
Самооборона, хотя кто на кого первым напал – вопрос. Он же собирался покалечить бывшего коллегу. Пусть имел на то формальную причину, но ни один суд ее не признает. Сейчас Олег невольно отметил: ищет себе оправдание. Тогда как на Донбассе, куда полтора года назад пошел добровольцем, совесть его не мучила. За линией размежевания – враг, который намерен убить тебя. Если так, ты должен стрелять в ответ. Желательно – метко.
Тоже самооборона, если что.
Убийство врага поощряется. За это даже награждают, повышают в звании, просто уважают. Если, конечно, враг уничтожен в бою – и это сепар, а не мирный житель. Который оказался под перекрестным огнем и действительно ни в чем не виноват. Кроме того, что волей судьбы живет в зоне боевых действий.
До войны Кобзарь писал ненавистные объяснения после применения оружия, переживая бессмысленные по своей сути служебные расследования. Тем не менее всякий раз, когда ситуация требовала стрелять – палил, не думая о последствиях. Война же погрузила Олега в мир безнаказанных убийств, когда никому ничего не нужно объяснять. Наоборот, кое-кто, явно насмотревшись в свое время военных фильмов, ставил зарубки на прикладах, гордясь каждым застреленным врагом. Почему-то не волнуясь о том, что однажды сам нарвется на пулю. И где-то там, по ту сторону линии размежевания, вражеский солдат точно так же поставит свою зарубку.
Не удивляло теперь полное отсутствие реакции на убийство. Равнодушие к смерти, причиненной врагу, – своеобразный военный трофей.
Ничего иного, кроме разве что нескольких минут сомнительной славы, бывший капитан теперь уже бывшей милиции Олег Кобзарь с Донбасса не принес.
Он пересек двор, озираясь, ощупывая глазами мартовскую тьму. Никого не было, даже окна многоэтажки в это время не густо светились. Остановился прикурить, прикинул, куда выходят окна свистуновской квартиры. Понял – не сюда, квартира угловая. Не спеша обошел дом, огибая с правой стороны. Тут уже вычислил окна и улыбнулся сам себе. Рядом были темные прямоугольники. Соседи, которые могли услышать звук выстрела, или спали, или их вообще дома не было.
На месте сыщика он огорчился бы.
Однако убийца порадовался.
Кобзарь вернулся в машину, уселся за руль. Вытащил телефон, выключенный раньше, включил. Тут же запищали сообщения. За время, пока он совершал преступление и заметал следы, пришло пять сообщений, все – заказы. Пробежал глазами, ни одним не соблазнился. Немного подумав, набрал номер, хранившийся только в памяти.
Ответили после первого же вызова.
– Мы же договаривались, Кобзарь.
– Эта линия у тебя защищена.
– Все равно. Твоя – нет. Тот, кому надо, зафиксирует звонок.
– Абонента не определит, Пасечник.
– Зато при желании вычислит место. И уж наверняка время звонка.
– Это если будут искать меня.
На том конце Пасечник вздохнул:
– Лилик, я знаю тебя так давно, как свою жену. И точно лучше.
– К чему…
– К тому! – Тон звучал недовольно. – Если б все прошло ровно, как дети в школу, ты б ко мне так сразу не кинулся. Значит, пошло не так. А мне снова, Кобзарь, за тобой подчищать. Значит, если не подчистить, есть шанс, что ты прокололся и тебя зацепят обязательно.
Теперь вздохнул Олег.
– Жизнь – она не простая, сам же понимаешь.
– Слушаю. – Пасечник успокоился, как всегда бывало в таких случаях.
– В двадцать десять наш друг поехал в клуб «Торнадо», это заведение на Подоле. – Он перешел к манере рапорта. – За неделю, на которой я его водил, был там второй раз. Похоже, частый посетитель, но вряд ли постоянный клиент.
– Это важно?
– Это мой вывод.
– Вот тут ты весь, Лилик. Делаешь выводы, которые никогда не касаются основного дела. Но зачем-то все равно ломаешь над этим голову.
– Всегда хочу знать полную картину.
– Только не всегда она нужна, – отрубил Пасечник. – Вишь, мы уже тратим на лишние трения кучу времени.
В другой раз Олег бы возразил. Тут воздержался. Раздавил окурок в пепельнице, продолжил:
– Я провел его до «Торнадо». Он был один. Назад, домой, приехал через два часа и с бабой.
– Не люблю это слово.
Кобзарь представил, как Пасечник скривился.
– С девушкой, так устроит?
– Свидетель? – Долго объяснять не пришлось, и Олег почувствовал настороженность.
– Пришлось все менять на ходу. Но в результате наш приятель… Как бы это объяснить… Скажем так: налетел на пулю из собственного пистолета.
На том конце долго молчали.
– Как знал. Завелся с тобой… – услышал наконец. – Девушка, надеюсь, этого всего не видела.
– Баба… девушка убралась прочь. Но слышала, как наш друг называл меня по фамилии, имени, еще и Лиликом.
На том конце застыло еще более долгое молчание.
– Кисло, – коротко произнесла трубка. – Идеи есть?
– Навалом. Девушку зовут Милена. Имя не такое уж редкое сейчас, но все равно их не так много, как Марин или Оксан. Фамилии не знаю, где живет – тоже. Однако зуб даю: наш друг нашел ее в «Торнадо». Внешность эффектная, имя приметное. Думаю, она завсегдатай.
– Профессионалка?
– Там не клуб с проститутками, Игорь. Не бордель подпольный. Девушка из категории искательниц приключений. Могла поехать с нашим другом, потому что видела его там несколько раз. Доверяет. Ну, и вряд ли у нее это первое подобное приключение.
– Что от меня нужно?
– Аккуратно вычислить Милену. Ресурсы имеешь.
– Ясно. Ложись спать, Лилик. Я сам тебя найду.
– Ага, спать. Работа еще есть.
– Тогда работай, но не надрывайся. Береги себя.
В трубке загудело.
– Твоими молитвами, – хмыкнул Кобзарь, сбросил гудки, переключился на сообщения.
Новое, шестое.
Олег нажал нужную кнопку, вызывая диспетчера.
– Сорок четвертый, я недалеко от «Минской». На Бабий Яр заказ беру.
Не отказался, хотя по такому тарифу в это время мало кто ездит. Все требуют больше и в конце концов получают свое. Но сейчас Олегу хотелось как можно скорее убраться отсюда. Так что он не капризничал.
Пассажиры ждут. И будут немало удивлены скоростью подачи машины.
Кобзарь открыл двери и шагнул в привычный бардак.
Жил он в однокомнатной квартире на четвертом этаже девятиэтажки в недрах Святошина. Когда-то в соседнем доме получил служебную, двухкомнатную, которую потом Пасечник через знакомого юриста помог без проблем приватизировать. После развода равноценно разменять ее не удалось. А продать не выходило: жилье стремительно переставало быть ликвидным товаром.
С женой расходились за два года до начала войны. Уже тогда агентства недвижимости падали густо, чуть ли не каждый день. Их собственники становились частными перевозчиками, Олега самого несколько раз подбрасывали по делам вчерашние брокеры. Его нынешняя работа в такси – идея, подсказанная временем. Других вариантов для тех, кто имеет авто, потерял постоянный заработок, устал от всего и ценит независимость, не стоит и искать.
На то время Кобзарь еще служил в розыске. Отношения с бывшей дошли до состояния, когда пребывание под одной крышей, даже если у каждого есть отдельная будка, становилось физически невозможным. Он ночевал или в кабинете, или у Головко, чья жена в то время еще не забеременела и кому посторонние в доме не мешали, а иногда – в пустой камере, если такая находилась. Единственное неудобство создавала невозможность регулярно ходить в душ. Но Кобзарь со школы научился принимать себя таким, как есть, не пытаясь поломать природу и стать лучшим.
В данном случае – более опрятным.
Он привык сосредотачиваться на чем-то одном, преимущественно на работе или просто на том, чем занят теперь. Эта привычка выработала черту, которая многими воспринималась негативно. Он не заботился о внешнем виде и бытовом комфорте. В отличие от многих людей, в том числе бывшей жены, Кобзарь мог надеть и надевал что попало. Одежду носил в основном мятую, так что старался выбирать то, что не так очевидно мнется. Мог не мыть машину, не чистить обувь или просто не вытирать грязь. Брился через два раза на третий, а как выпадал случай, то зарастал щетиной. С прической решил просто: стригся коротко или вообще под ноль, чем раздражал бывшую сначала тихо, на уровне бытовых шуток, а потом всерьез.
Состояние рабочего стола Кобзаря полностью соответствовало характеру и внешности хозяина: горы бумажек, в шкафу и ящиках при желании можно было найти клад или хотя бы артефакт. При этом он постоянно искал какой-нибудь нужный документ, что отнимало больше времени, чем может себе позволить оперативник. Зато он знал наизусть его содержание, потому что обладал воистину уникальной зрительной памятью – и не только зрительной. Ведение протокола допроса он считал карой небесной: не любил тратить время на писанину. Зачем, если услышанное он держит в голове, всегда вспомнит, кто, когда и о чем говорил? Бюрократия доводила его до бешенства, так что часто после разговора Кобзарь давал визави чистые листы и ручку, чтобы тот записывал все только что сказанное, до малейшей подробности. Когда Пасечник как начальник все же требовал привести дела в порядок и надлежащим образом оформить, Олег выполнял, но всем своим видом демонстрировал нечеловеческие страдания.