– Как идут продажи у старины Уэса и Пола? – Она обвивает руками мой живот, сомкнув пальцы в замок, и кладет голову мне на плечо.
– Многообещающе, Маду. Сначала покажем клиенту лакомый участок на берегу океана в Амагансетте, затем – дом под аренду в верхней части острова. Уэс обязательно хочет показать этим парням дом на берегу океана.
– То есть Уэс считает, что сумеет раскрутить их на бабло?
– Что-то вроде того.
– Подожди, ты сказал – парням?
– Ага.
– Они пара?
– Верно.
Она расцепляет пальцы и начинает поглаживать меня, медленно поднимаясь к моей груди.
– Так-так. Похоже, вы, красавчики, все же взяли их на крючок. Просто подарите им парочку своих ослепительных улыбок. И, может быть, подберетесь немного ближе…
Я оборачиваюсь как раз в тот момент, когда она подмигивает мне. В ее глазах сверкают озорные искорки. Как давно я их не видел! Я только сейчас понимаю, как сильно мне их не хватало. Я ставлю кружку на стол и обвиваю руками ее талию.
– О, а я и не знала, что это тебя возбуждает.
– Ты знаешь, что меня возбуждает.
Я подсаживаю ее на стол. Наклоняюсь, чтобы поцеловать, но замираю, так и не коснувшись ее губ.
– Котенок, но ты же опоздаешь.
– А мы быстренько.
Конечно, все это не прошло бесследно. По мере того как мои отношения с женой становились все более пылкими, моя страсть к любовнице начала угасать. Забавно, но мой брак стал похож на любовное приключение. И постоянно расширяющаяся пропасть между мной и Шейлой усиливала физическое охлаждение к ней. В то время как отношения с Ребеккой можно было сравнить с совместным восхождением по лестнице, с Шейлой я по этой лестнице спускался. И вот к чему мы пришли: Шейла падала все ниже, а я поднимался все выше. Поэтому мне было понятно, что именно толкнуло ее на такой необдуманный шаг, но я, конечно, никогда не смог бы ее оправдать.
Когда мы с Ребеккой только начали встречаться, то оба путешествовали налегке. Частью очарования был шанс построить совместную жизнь, и ни один из нас не вступил в брак с приличным финансовым багажом. Я с огромной радостью оставил бо́льшую часть мебели первой жене, а у моей второй жены было так мало вещей, что она бы дала сто очков вперед любому кочевнику. Одним из немногих предметов, которые она принесла в нашу совместную жизнь, была пара керамических китайских подставок для книг.
– Они тебе нравятся, малыш?
Я поворачиваюсь к этой нелепой книжной полке, и на меня смотрят витиеватые сине-зеленые львы. Они придают нашему скромному жилищу экзотический вид.
– Где ты их отхватила?
– Смоталась в Китай… в китайский квартал. – Она лукаво подмигивает мне.
– Дай-ка угадаю. Мы тогда «искали себя», да?
Она бросает на меня чрезмерно серьезный взгляд.
– Я искала себя, пока наконец не нашла тебя, Пол. – И она показала мне язык.
Я стараюсь сохранить невозмутимое выражение лица, но не могу. Я невольно широко улыбаюсь.
– Я люблю тебя, детка.
– Ага-ага. Тебе просто не нравится мой дизайнерский стиль.
– Ну, может, и так. Но я свыкнусь.
Подставки для книг со временем переехали из нашей квартиры в дом на Лонг-Айленде, где встали на стражу по обоим концам каминной полки. После последнего визита Шейлы я обнаружил, что одна из них пропала.
Мы заметно остыли друг к другу. У меня были чувства к ней, на самом деле были. Но наши отношения пошли трещинами. К тому же история с ее мужем стала казаться мне все более подозрительной, хоть я и не мог сказать наверняка, что конкретно меня беспокоит. Однако я насторожился. Что-то там не сходилось.
Сложившаяся ситуация все меньше меня устраивала, и правда заключалась в том, что я наконец осознал: в конкретный момент я мог поддерживать отношения только с одной женщиной. Не было никакой возможности жонглировать обеими без какого-либо ущерба для всех.
Мое решение переспать с Шейлой в супружеской постели, которое я принял во время нашей последней встречи, было актом отчаяния, но я все еще пытался обмануть себя, полагая, что смогу сохранить и брак, и роман. И, честно говоря, мне стало жаль Шейлу. Секс с ней стал прохладным, страсть и общая эмоциональная вовлеченность исчезли. Я чувствовал: она догадывается о том, что мое сердце больше не принадлежит ей. Когда мы закончили, я пошел в ванную, чтобы дать ей возможность быстро одеться и уйти. Спустившись через несколько минут, я увидел, что она сидит в гостиной и молча смотрит в окно. Когда я подошел к ней, она встала, обняла меня, долго не решаясь разжать руки, и крепко поцеловала. Затем взяла с дивана свою сумку и вышла, не говоря ни слова: в глазах у нее стояли слезы.
Только вечером я заметил, что одна из подставок пропала. Честно говоря, я даже не мог вспомнить, когда в последний раз обращал внимание на эти вещицы. Да, они были постоянным предметом декора на фоне нашей повседневной жизни, но за последний год я вообще мало на что обращал внимание. Но вдруг эти детали проявились. Или, выражаясь точнее, пропали.
Отсутствие одной подставки бросилось мне в глаза и заставило меня задуматься о самых разных вещах. Хотя кража, на первый взгляд, казалась очень милой – таким образом Шейла пыталась сохранить часть того, что было между нами, – я не мог игнорировать дьявольское основание такого поступка. Она взяла подставку, охваченная эмоциями, или ею руководил холодный расчет? Поступила ли она необдуманно или почувствовала, что пришло время расставания? Или же нашла способ задержаться возле меня?
Я вспомнил тот момент, когда она уходила. Я представлял, как Шейла идет к двери и по ее залитому слезами лицу расползается хитрая улыбка. Умно, очень умно. Должно быть, она почувствовала, что подставки принадлежат Ребекке, и поэтому их отсутствие будет замечено. Она, конечно, рассчитывала, что я не замечу кражу и, когда Ребекка перевернет весь дом в поисках пропажи, для меня это станет шоком. Вы только посмотрите на нее: она забавляется, представляя себе, что я стану вертеться, как уж на сковородке, придумывая объяснение случившемуся. Или же она думала, что я все-таки замечу и мне придется сочинить историю, чтобы объяснить пропажу? А может, рассчитывала на то, что я просто буду молча страдать, надеясь, что Ребекка не заметит. Боже, какая хитрая маленькая девочка!
В конечном счете этот поворот событий облегчил мне жизнь. Как бы ни была сильна моя слабость или симпатия к Шейле, которую я, возможно, все еще испытывал, она оказалась стерта ее унылым, наивным подобием зрелого решения. Теперь мне было легче закончить отношения, не мучаясь угрызениями совести. Кроме того, мне следовало покинуть темную полосу жизни и вернуться к тому, что я делаю лучше всего.
Я признаю, хотя и неохотно, что маленькая уловка Шейлы принесла свои плоды. Я придумал объяснение пропаже подставки, целую историю, которая не только звучала правдоподобно, но и сумела бы представить меня в выгодном свете. К моему удивлению, у меня так и не возникло необходимости рассказать ее. Ребекка никогда не спрашивала о судьбе керамического льва, и подставка стала еще одной вещью, о которой мы никогда не говорили и которая была предана забвению, позабытая двумя людьми, живущими под одной крышей. Из-за этого я придавал пропаже большее значение, чем она того заслуживала, и полагаю, что именно в этом заключалась маленькая победа Шейлы.
Но на протяжении всего этого времени меня не отпускала одна мысль – мысль, направленная на эту подленькую маленькую девочку, которую я впустил в свой дом и кровать. Мысль, которая согревала меня ночью: «Ты хочешь поиграть со мной? Что ж, ты даже не представляешь, кто мой постоянный спарринг-партнер».
Стоит ошибиться всего раз, чтобы все пошло к чертям.
7. Ребекка
Сначала это был просто секс.
Семейное положение Пола не способствовало большему. Мы выбирали время, которое подходило ему. Мы трахались и в еще не выставленных на продажу домах, и в его машине, и в ванных комнатах. Моя жизнь превратилась в ожидание. Ожидание момента, когда он снова свяжется со мной. Ожидание, когда же ему удастся ускользнуть на несколько сладких часов. В лучшем случае это происходило раз в неделю, в худшем – раз в месяц. Я становилась нервной, когда с момента последней встречи проходило слишком много времени. Телефонные звонки в промежутках между нашими встречами стали единственным, что имело для меня значение. Остальная часть моей жизни испарилась.
Моя одержимость им росла ужасными темпами. Оказавшись полностью во власти и его самого, и его жизни в целом, я в конце концов достигла предела. Я всегда гордилась тем, что я необычная женщина: умею быть легкой, непринужденной и нетребовательной. Но это только потому, что до этого у меня никогда не было подобных отношений. Они открыли во мне новую сторону.
Пол так ловко держал меня на крючке, что я никогда и не задумывалась о его модели поведения. Я просто верила, что наша любовь другая и что мы разберемся по ходу дела. Я не советовалась с друзьями по поводу то и дело загоравшихся сигналов тревоги. Я больше не хотела принимать жизненно важные решения консилиумом. Честно говоря, у меня было не так уж много друзей, с которыми я могла бы посоветоваться, даже если бы захотела.
Я думала, что, если изменюсь для него, он сделает то же самое для меня. Я стала идеальной «другой женщиной» – женщиной, которой Пол, как мне казалось, хотел, чтобы я стала. Я оправдывала себя тем, что это он врет, а не я, что именно он нарушает брачные обеты. А я просто жила своей жизнью – так, как мне хотелось. И я осторожно намекала ему на то, чего он никогда не получал от своей жены. Да, я искажала факты – однако лишь для того, чтобы он в конце концов выбрал меня, а не жену. Я решила стать воплощением мужских фантазий – ведь тогда он не сможет устоять передо мной.
Но когда маятник качался в другую сторону, когда он уходил домой, к другой женщине, я чувствовала себя слабой и беззащитной.
Разговор вечно сходил на «в следующий раз». Мы ходили взад и вперед, накручивали друг друга, усиливали давление. Обсуждали, что именно мы сделаем друг с другом. Какие еще табу уничтожим. Но вскоре это все перестало меня заводить. Я жаждала, чтобы он сказал мне, что любит и хочет одну меня.
Однажды ночью, примерно в то время, когда мне выписали первый рецепт на успокоительные средства, я решила что-то предпринять. Я приняла двойную дозу от той, которую мне прописал врач. Я почувствовала прилив сил. Но при этом я была в отчаянии.
– Пол, я все думаю о том, как много мы не знаем друг о друге.
– О, красавица, у тебя есть секреты от меня? Давай подробности!
Я была сыта по горло, но не могла точно определить, чем именно. Пол ведь не изменился. А я изменилась. Я-то думала, что рано или поздно наше сексуальное притяжение перерастет в отношения. Я никогда не хотела быть чьей-то идеальной любовницей. Я устала делить его с другой.
– Я серьезно, Пол. Мы с тобой вытворяли такие штуки в постели, что я даже не знаю, как они называются, но ты ничего обо мне не знаешь. – Голос у меня звучал серьезно и ровно благодаря транквилизаторам; я говорила тоном, который он не часто слышал от меня, только когда мы играли в игры.
Пол немедленно насторожился, его тон стал вкрадчивым: он все-таки был женат и знал, как выглядит ловушка.
– Чего я не знаю о тебе, детка?
– К примеру, на что было похоже мое детство. Ты даже не знаешь, через что я прошла.
Он вздохнул, и в этом звуке я уловила первые нотки раздражения.
– К чему ты ведешь? – Он говорил резко, как будто жалил. По крайней мере, мы пока не стали врагами. – Все из-за того, что я еще от нее не ушел?
– Нет. Нет! Это не так. – На самом деле это была правда. Я просто не могла признаться в ней самой себе. – Дело в том, что мы ведем себя так, как будто очень близки и без ума друг от друга, но я ничего не знаю о том, кто ты на самом деле. И я хочу это узнать. Я хочу большего.
– Что ты хочешь знать обо мне, Маду? Я расскажу тебе все. Мне нечего скрывать.
Думаю, его жена не согласилась бы с таким заявлением.
Я перестала откровенно давить на него. Я не хотела провоцировать ссору, прежде чем скажу то, что хотела.
– Прости, дорогой. Я иногда чувствую, что мы с тобой так близки, так близки, а иногда – что мы можем стать еще ближе. И я хочу, чтобы ты знал обо мне все.
– Хорошо, детка. Мы можем разговаривать обо всем, что твоей душе угодно.
– Мне нужно рассказать тебе о моих родителях, Пол.
Он посмеялся.
– М-м-м-м. Ну давай, рассказывай. Ты папенькина дочка?
Я молчала, взвешивая возможность того, что он отстранится от меня быстрее, чем я успею сказать: «Я все расскажу твоей жене». Но я хотела что-то поменять в наших отношениях, а он не предпринимал никаких шагов. Я сходила с ума.
– Мои родители мертвы. Они умерли в ту самую ночь, когда мне исполнилось одиннадцать лет. Они убили друг друга. И я видела, как все это произошло.
Пол долго молчал. Я представила себе, как он морщится, изо всех сил пытаясь ответить и при этом не проявить излишней участливости. Он никогда не говорил о чувствах, которые выходили бы за пределы физических ощущений, но эти чувства были очень далеки от них. Пол долго молчал, и я решила, что он просто бросил трубку.
– Пол! – Меня охватило раскаяние. – Прости. Я слишком далеко зашла. Я никогда и никому об этом не рассказывала. По крайней мере, никому из тех, кто бы выслушал бесплатно. – Это было правдой.
Он несколько раз прочистил горло.
– Мои родители погибли одновременно, и я все видел. Мне было десять лет.
В тот момент все стало по любви.
Его дневник горит в моих руках.
Я никогда не считала Пола человеком, способным вести дневник, но дневник, несомненно, принадлежит ему. Знакомый размашистый почерк, которым исчерканы страницы, пробуждает во мне желание, хотя я знаю, что должна ненавидеть его. Такова наша любовь. Элегантный и сильный, его почерк сам по себе говорит о серьезности написанного. Он слишком красив для списка в химчистку, но идеально подходит для любовных писем.
Я не могу перестать думать о тебе. О том, как ты прикасаешься ко мне, как ты пахнешь, какая ты на вкус.
Я чувствую, как пол уходит у меня из-под ног.
На другой странице представлены эскизы дома. Он отличается от дома нашей мечты, о котором мы говорили долгие годы, но и достаточно похож на него, чтобы горло мне сдавил спазм. Намного красивее, чем я могла себе представить. Большой, более грандиозный и зрелый.
Мне нужно выбраться из этой жизни. Все в ней испортилось и опустело.
На другой странице имя и номер. Саша. Я сравниваю номер рядом с этим именем с номером пропавшей жены Марка у меня в телефоне. Это она.
Я много раз думал о том, чтобы уйти. Но ты меня всегда останавливала – я думаю о тебе и не могу пошевелиться. Я не подозревал, что любовь и желание, которые я испытывал столько лет назад, когда-нибудь вернутся ко мне и окажутся такими же сильными, как тогда. Но это чувство возвращается.
Когда мы вместе, я становлюсь лучше. Когда мы настоящие, когда не притворяемся. Когда мы действительно разговариваем. Я провел так много лет, не говоря о том, что на самом деле думаю. Слишком долго накапливалась ложь, и я знаю, что нам с тобой необязательно быть теми, кто теряется в отношениях и становится голограммой. Я хочу все начать заново. Я хочу измениться.
Слова написаны почерком Пола, но я не слышу в них его голоса. Этот текст звучит иначе. Более осознанно, более взросло. Здесь открываются такие стороны его личности, которых я никогда не видела. Пол размышляет о человеке, которым он был, и о человеке, которым он хочет стать. Я мечусь между непреодолимым желанием затрахать своего мужа до потери сознания и похоронить его заживо.
Я хочу сжечь эту жизнь, в которой я застрял, прямо сейчас и избавиться от вины. Я не думаю, что смогу продолжать делать это и вести себя так, как будто все в порядке. Мы никогда не говорим о том, в каком напряжении живем.
Я знаю, что мне нужно сделать. Мне нужно делать все то, о чем я говорил и что я хочу сделать. Или я каждое утро буду просыпаться в своей старой жизни.
Я поспешно вытираю слезы: еще немного – и чернила расплывутся по бумаге.
Каждый вдох требует чудовищных усилий. Боль, охватившая все мое тело, ощущается настолько остро, что мне хочется вызвать «скорую помощь». Сердце гулко стучит в груди, и я думаю, что, пожалуй, стоит просто лечь на пол и, черт подери, сдохнуть.