Руки Лайлы тоже раскинуты по сторонам, подвижны лишь губы и язык. Я благодарен за то, что наш первый поцелуй вышел перевернутым, потому что это, черт возьми, открывает такой простор для фантазии – предвкушаю, каким будет поцелуй в правильной позиции! Наверное, мне никогда больше не захочется целовать девушку без воздействия наркотика или чем там нас угостила невеста. Мое сердце с каждым ударом то сжимается до размеров сливы, то раздувается, как арбуз.
И стучит оно не так, как положено. Никаких тук-тук, тук-тук, тук-тук. Сначала отрывистое короткое «тюк», и следом сразу – БУХ!
Тюк – БУХ. Тюк – БУХ. Тюк – БУХ.
Больше не могу целоваться в перевернутой позиции! С ума сойти можно, наши губы не совпадают! А я хочу, чтобы совпали идеально!.. Беру Лайлу за талию, разворачиваю лицом к себе и притягиваю ближе. Она обвивает меня ногами, затем вынимает руки из воды, обхватывает мой затылок и вследствие того погружается немного глубже; теперь я – единственное, что держит ее над водой. Но мои руки заняты, они ласкают ее спину; поэтому мы вдвоем начинаем уходить под воду и не пытаемся этому противостоять. Между нашими крепко стиснутыми губами не просачивается ни капли воды.
Мы опускаемся на дно бассейна, по-прежнему слитые в одно целое. И лишь там одновременно открываем глаза и разъединяемся, чтобы посмотреть друг на друга. Ее волосы развеваются над головой – ни дать ни взять затонувший ангел.
Жаль, нельзя сфотографировать.
Нас окутывают пузырьки воздуха. Пора на поверхность.
Я выныриваю двумя секундами раньше. Мы смотрим друг на друга, готовые повторить поцелуй. Сливаемся в той же позиции. Но едва я успеваю ощутить вкус хлорки на губах девушки, как нас прерывают одобрительные возгласы.
Среди прочих выделяется голос Гарретта. Наш поцелуй сорвал аплодисменты!.. Лайла оборачивается и показывает зрителям средний палец. Затем увлекает меня на другой конец бассейна.
– Пошли отсюда!
Она выскакивает из воды и подтягивается на руках с глубокой стороны бассейна, в пяти футах от лесенки. Затем перекатывается через бортик. Я следую за ней, и спустя несколько секунд мы скрываемся за углом, в более темном и уединенном месте. Трава у меня под ногами холодная и в то же время мягкая. Как лед… только расплавленный.
Наверное, это должно называться водой. Однако на воду не похоже. Именно расплавленный лед. Под воздействием наркотиков вещи становятся труднообъяснимыми.
Лайла хватает мою руку и валится на траву… то есть на лед… увлекая меня за собой. Я падаю на нее, опираюсь на локти, чтобы девушка могла дышать, и на миг окидываю взглядом ее лицо. Ух ты, веснушки! Ими усеяна вся переносица, и еще на щеках несколько штук.
– Почему ты такая красивая? – Я обвожу веснушки пальцем.
Она смеется. Какой смысл отрицать банальные вещи?
Лайла перекатывает меня на спину, задирает свое платье и садится верхом. Мы оба вымокли, и бедра девушки липнут к моим. Я обхватываю ее ягодицы. Ощущения просто невероятные.
– Ты знаешь, почему это место называется «Корасон дель Пайс»?
Нет, не знаю. Просто мотаю головой. Надеюсь, история длинная и Лайла будет долго ее рассказывать… Так бы и слушал ее голос всю ночь. Кстати, в гостинице есть помещение, которое называют «Большой Зал», где каждая стена представляет из себя стеллаж, уставленный сотнями книг. Лайла могла бы читать для меня ночь напролет.
– Переводится как «Сердце страны», – продолжает она восторженно. Глаза сияют. – Участок земли, где ты лежишь, является точным географическим центром континентальных Соединенных Штатов.
Мне кажется, это бессмыслица. Может, потому, что сейчас я сосредоточен на своем сердцебиении.
– Почему же? Разве сердце – центр тела? Центр тела – это желудок.
Она вновь заливисто хохочет.
– Ты прав. Вот только «эстомаго дель пайс» звучит не очень красиво.
Ни фига себе!
– Ты знаешь французский?
– Вообще-то это испанский.
– Какая разница? Все равно круто.
– Я всего год учила язык в средней школе. Скрытых талантов не имею. Что видишь, то и есть.
– Сомневаюсь. – Я сдвигаю Лайлу с себя, перекатываюсь на девушку и прижимаю ее запястья к земле. – Танцуешь ты талантливо.
Она смеется. Я целую ее.
Наш поцелуй длится несколько минут.
Мы больше чем целуемся. Мы касаемся друг друга телами. Издаем стоны.
Размах ощущений небывалый, я словно балансирую на краю гибели. Сердце сейчас буквально разорвется. Наркотик плюс поцелуи – не слишком ли много одновременно? Еще секунда в ее объятиях, и я просто лишусь сознания. Из каждого нервного окончания вырастает по нескольку новых. Я воспринимаю все в удвоенном масштабе.
– Надо остановиться, – шепчу я, выпутываясь из ее ног. – Что это было, черт возьми? Дышать не могу. – Перекатываюсь на спину, жадно глотая воздух.
– Ты спрашиваешь, что дала тебе моя сестра?
– Невеста – твоя сестра?
– Да. Ее зовут Аспен. На три года старше меня. – Лайла опирается на локти. – Ну и как? Понравилось?
– Еще бы!
– Хорошо действует, верно?
– Да, черт возьми!
– Аспен всегда дает мне эти таблетки, если я слишком много выпью. – Она склоняется ко мне и шепчет прямо в ухо: – Называется аспирин. – Отстранившись, видит замешательство на моем лице и ухмыляется. – А ты думал, мы кайф словили?
Я вскакиваю. А с чего же я себя так чувствовал?
– Не может быть!
Она падает на спину в приступе хохота и размашисто крестится.
– Богом клянусь, аспирин! – От смеха Лайла начинает икать. Наконец успокаивается и вздыхает. Как она упоительно вздыхает!.. Тьфу, неужели это я сказал «упоительно»?
Лайла смотрит на меня с ласковой улыбкой.
– Лидс, тебя развезло не от наркотиков.
Она встает и направляется ко входу в дом. Я вновь следую за ней, потому что если это в самом деле аспирин, то я пропал.
А ведь я и правда пропал.
До сих пор не случалось, чтобы кто-то заставил меня почувствовать такую эйфорию без приема внутрь определенных веществ.
В доме Лайла идет не в спальню, а в Большой Зал – тот самый, где много книг и кабинетный рояль. Когда мы оказываемся в зале, она запирает дверь изнутри. Наша одежда вымокла, и по полу тянутся следы.
Я оборачиваюсь и смотрю на Лайлу. Она изучает лужицу воды у меня под ногами.
– Здесь старые полы. Нужно их уважать. – Она через голову снимает платье и вот уже стоит в полутемной комнате, в пяти шагах от меня, в бюстгальтере и трусиках. Белье из разных комплектов – бюстгальтер белый, трусики зеленые с черным. Мне импонирует ее пренебрежение тем, что надето под платьем. Я любуюсь фигуристым телом и восхищаюсь – Лайла не старается скрыть от меня свои формы.
Моя предыдущая девушка фигурой могла сравниться с супермоделью, однако всегда была недовольна собой. И это лишь одна из ее особенностей, которые меня раздражали. Какая разница, насколько ты красива, если неуверенность в себе – самая вопиющая черта твоего характера?
А вот Лайла преподносит себя так, что выглядит привлекательной в любых обстоятельствах.
Я принимаю ее предложение – сбрасываю джинсы и остаюсь в трусах-боксерах. Лайла подбирает нашу одежду и кладет на ковер – вероятно, более ценный, чем пол, но ее это почему-то не заботит.
Я окидываю взглядом помещение. У стены рядом с роялем стоит потертый кожаный диван. Хочется бросить на него Лайлу, потонуть в ней… Однако у девушки другие планы.
Она придвигает банкетку, усаживается за рояль и трогает несколько клавиш.
– Ты петь умеешь?
– Да.
– А почему на сцене не поешь?
– Гарретт не предлагает.
– Гарретт? Лидер группы?
– Да.
– Такой же ужасный, как его стихи?
Ну, рассмешила! Мотаю головой и подсаживаюсь на банкетку.
– Он, конечно, ужасный, но не настолько. Тексты хуже.
Она нажимает среднее до.
– Он ревнует?
– С какой радости? Я всего лишь бас-гитарист.
– У него нет таланта лидера. А у тебя есть.
– Не имеет значения. Лидер может быть бесталанный, но когда он выходит на сцену, остальные теряются на заднем плане.
– Точно так же, как толпа теряется на заднем плане, когда ты танцуешь?
– Я была единственной, кто танцевал.
– Да ну? А я и не заметил.
Она приближает ко мне лицо, и я ожидаю поцелуя, но вместо этого Лайла шепчет мне в губы:
– Сыграй для меня что-нибудь. – Она перебирается на диван и ложится на него. – Что-нибудь достойное этого рояля.
Скрещивает ноги и свешивает руку с дивана. Проводит пальцами по доскам паркета, ожидая, когда я начну играть. А я не могу оторвать от нее взгляд. Есть ли на свете другая женщина, которая могла бы заставить меня смотреть на себя не мигая, до рези в глазах?
– А вдруг тебе моя музыка не понравится? Ты все равно позволишь мне целовать тебя?
Она нежно улыбается.
– Песни что-то значат для тебя?
– Я вкладываю в них частицу своей души.
– Тогда беспокоиться не о чем.
Я поворачиваюсь к роялю и на миг застываю в нерешительности. Никогда раньше не исполнял музыку для кого-то. Единственный человек, для которого хотелось бы петь свои песни, – мой отец; однако его давно нет в живых. Смерть отца – одна из главных причин, по которой я их написал.
Никогда не нервничал, играя со сцены песни Гарретта, но сейчас все по-другому. Моя песня очень личная, и хотя слушает лишь один человек, я чувствую себя так, будто еще никогда не выступал перед такой взыскательной публикой.
Набираю в легкие воздух и медленно выдыхаю его, одновременно начиная играть.
Я заканчиваю играть и кладу руки на колени, не решаясь сразу обернуться и взглянуть на девушку. Последняя нота отзвучала; зал погрузился в тишину, которая поглотила все звуки в доме. Даже дыхания Лайлы не слышно.
Я закрываю крышку рояля и медленно разворачиваюсь на банкетке. Лайла смотрит в потолок, вытирая глаза.
– Вот это да, – шепотом произносит она. – Не ожидала. Меня будто в грудь ударили.
Точно такие же ощущения я испытал, когда сегодня впервые увидел ее.
– Мне понравилась концовка. – Она садится и поджимает под себя ноги. – Оборванные прямо в середине фразы. Безупречно. Мощно.
Я не был уверен, что она сможет понять смысл концовки; то, что она его поняла, приводит меня в еще больший восторг.
– Где можно найти эту песню? На «Спотифай»?
Я качаю головой.
– Ничего из своего творчества я в Сеть не выкладывал.
Она с удивлением смотрит на меня и хлопает рукой по дивану.
– Почему? Черт возьми, как же так?
Я пожимаю плечами.
– Может, потому, что в Нэшвилле каждый корчит из себя звезду. А я не хочу им подражать.
Она встает и направляется ко мне. Надавливает на плечи, пока я не прислоняюсь спиной к роялю, и садится верхом мне на колени, упираясь в банкетку. Берет мое лицо в ладони и прищуривается.
– Эгоистично с твоей стороны держать песни при себе. Лучше быть бескорыстной звездой, чем никому не известным эгоистом.
Я рад, что встретил такую девушку.
Я реально этому рад.
Я кладу ладонь ей на затылок, прижимаю ее губы к своим. Не понимаю, что происходит. Не помню, когда в последний раз девушка нравилась мне настолько, чтобы думать, где она будет завтра.
Кстати… а где Лайла будет завтра?
Где она была вчера?
Какой дом она называет своим?
Где она выросла?
И кто для нее прямо сейчас самый главный человек в жизни?
Я хочу знать.
Лайла прерывает поцелуй.
– Аспен увидела сегодня, как я на тебя смотрю, и говорит: «Обещай мне держаться подальше от музыкантов. А вдруг у них хламидиоз?»
– И ты пообещала ей держаться от меня подальше? – смеюсь я.
– Нет. Я ей ответила: «Ну и пусть хламидиоз. У него, наверное, и презервативы есть».
– У меня нет хламидиоза. Но презервативов тоже нет.
Она отлепляется от меня и встает.
– Все в порядке. У меня в номере есть.
Поворачивается и идет к двери.
Я подбираю нашу мокрую одежду и тоже выхожу из зала. Мы поднимаемся по лестнице. Она не приглашает меня к себе в номер явно, но я полагаю, ожидает, что я последую за ней, потому что продолжает разговор.
– Я давно этим не занималась. И презервативы с собой только потому, что на девичнике их раздавали как сувениры для гостей. – Лайла останавливается на ступеньке и поворачивается ко мне. – Не догадывалась, что в реальном мире так сложно перепихнуться. В колледже даже усилий прилагать не надо было, зато после… тьфу! – Она идет дальше и открывает дверь в номер; я не отстаю. – После колледжа проблема с сексом в том, что я ненавижу свидания. Напрасная трата времени. Посвящать парню целый вечер, когда уже через пять минут ясно, что с ним ничего не выйдет.
Я с ней согласен. Сам предпочитаю ничего не скрывать. Чтобы девушка зацепила с первого взгляда, а потом просто плыть по течению.
Не знаю, может ли Лайла стать такой девушкой, но когда мы опустились на дно бассейна, я понял, что вполне возможно. У нас был самый страстный поцелуй на моей памяти.
Лайла берет у меня нашу мокрую одежду, относит в ванную и бросает в душевую кабину. А на обратном пути заявляет:
– Тебе нужно уйти из «Гарретт-бэнда».
Такой непредсказуемой личности я еще не встречал! Как скажет что-нибудь – так хоть стой, хоть падай!
– Почему?
– Потому что там ты несчастен.
Она права.
– А ты? Как зарабатываешь на жизнь? – спрашиваю я по пути к кровати.
– Я сейчас без работы. На прошлой неделе уволили.
Лайла садится на постель и прислоняется спиной к изголовью. Я кладу голову на подушку и смотрю на девушку. Мое лицо рядом с ее бедром. Необычно и в то же время сексуально. Я касаюсь губами ее кожи.
– И за что?
– Не хотели отпускать на свадьбу Аспен, а я взяла и прогуляла. – Она перебирается на другой конец кровати и теперь сидит зеркально мне. – Твои боксеры еще сырые. Может, снимем оставшееся?
Она торопит события. Мне нравится.
Хватаю ее за талию и укладываю на себя. Наши тела идеально ложатся друг на друга, и она ахает от восторга. Я выше ростом, и лицо девушки не достает до моего, но мне хочется поцеловать ее. Наверно, ей тоже, потому что она ползет вверх по моему телу, пока не добирается до губ.
Одежды на нас обоих осталось совсем немного; через несколько секунд мы уже лежим под одеялом обнаженные и почти упустили момент, когда нужно позаботиться о презервативе. Но я ее не знаю, а она не знает меня, поэтому приходится ждать, пока она разыщет в темноте сумочку, нашарит в ней презерватив и вручит мне. Я натягиваю его под одеялом.
– Пожалуй, ты права.
– Насчет чего?
Я перекатываюсь на нее. Она раскидывает ноги и устраивает меня поудобнее.
– Я должен уйти из группы.
Она кивает.
– Ты будешь счастливее, если станешь исполнять собственную музыку. Пусть даже ничего не заработаешь. – Она торопливо целует меня и отстраняется. – Найди работу, которая тебе не противна. А в свободное время записывай свою музыку. Лучше быть бедным и состоявшимся, чем… чем бедным и пустым. Хотела сказать «богатым и пустым», однако вряд ли ты богат. Иначе зачем тебе играть в той группе?