Останься - Горшков Валерий Сергеевич 5 стр.

– Мама купила нам новые шапки!

– С помпонами!

Я ахаю.

– Не может быть! Тогда почему вы не в них?

– Мамочка говорит, еще не так холодно, – сообщает мне Джун.

Я давлюсь ругательством. Разумеется, как же иначе. Кара эксперт во всем, в том числе в высчитывании сезонных изменений в Торонто и выдаче разрешений нашим детям носить шапки. Чтобы отвлечься, я кружу детей еще раз, а они счастливо пищат.

– Будь так добр, поставь их на место! – раздается резкий голос у двери. – Они еще не завтракали, и, если будешь и дальше их крутить, их может стошнить.

То ругательство, которое раньше застряло у меня в горле, теперь превращается в цепочку бранных слов, и они все вместе рвутся наружу. Но вместо этого я делаю вдох и мягко опускаю дочерей на ноги.

– РУФУС! – кричит Джун. Пес только что вышел из-за угла, чтобы посмотреть, к чему вся суета в холле. Такой вот он дерьмовый охранник, раз только сейчас соизволил показать нос. Ленивый засранец.

Когда близняшки уносятся тискать собаку, я поворачиваюсь к Каре и заставляю себя посмотреть на нее. И вот что я вижу: блестящие каштановые волосы, упругими локонами спадающие по плечам, гибкое тело, прикрытое джинсами и кожаной курткой, яркий шерстяной шарф, оттеняющий цвет ее щек. Уж ей развод точно на пользу. Или, может быть, ей на пользу идет новый парень, дантист. Старый добрый Дантист Дэн, мужчина, который проводит с моими детьми больше времени, чем я сам.

Но разве ее это волнует?

Эта женщина сама решила, что я недостоин оставаться полноправным членом семьи. Что моим детям будет лучше видеться с папочкой раз в неделю или даже в две. Она забросила меня в дальний ящик, как будто я какая-нибудь из ее дизайнерских шмоток, которая вышла из моды.

Во мне непроизвольно закипает гнев. Но я не хочу начинать день со злобы, и это не тот тон, которым стоит обращаться к Ее Величеству. Поэтому я выдавливаю из себя нечто славное:

– Как дела, Кара? Ты отлично выглядишь. – Я не лгу к тому же. Моя бывшая так же прекрасна, как и в день нашей свадьбы.

– Я бы сказала тебе то же самое, но… – Она слегка задирает носик. – У тебя сломалась бритва?

Я выдаю ей кривую улыбку.

– Не-а. Примеряю роль брутального парня, – показываю я на бороду. – Что? Слишком высоко целюсь?

Нехотя она вытягивает губы в улыбку.

– Прости, Мэтти, но да, ты недотягиваешь.

Меня немного смягчает ее ласковое «Мэтти». С Карой никогда не знаешь, что тебя ждет – смешливая двадцатидвухлетняя болтушка, какой я ее встретил, или язвительная, жесткая женщина, которая развелась со мной в двадцать девять.

Порой меня и сейчас удивляют ее перемены. Конечно, некоторые неприятные черты ее характера сопровождали весь наш брак – ее пессимизм, ее несдержанность, ее нетерпеливость. Но сначала она была веселой. Она рисковала, смеялась, умела расслабляться. Но почему-то затем эти расслабленные периоды случались все реже и реже и она становилась все более и более непреклонной.

Конечно, она перекладывает всю вину на меня. Говорит, что мой хоккейный образ жизни все испортил, что я все испортил. «Я устала разочаровываться», – прошептала она после одной из наших ссор, всего за пару месяцев до развода. В тот раз я пропустил праздничный ужин в честь годовщины ее родителей, потому что наш рейс из Мичигана задержался из-за метели. Разумеется, я не хотел пропускать никаких важных событий, но в глазах Кары это было еще одной неоновой вывеской, сигналящей: «Моему мужу плевать на меня!»

Мэттью Эриксон, мои дорогие. Неизлечимый разрушитель женских надежд.

– Как бы то ни было, – начинает моя бывшая жена, – уверена, ты уже об этом позаботился, но я хотела напомнить, что девочки сейчас на безглютеновой диете, так что никаких вафель на завтрак.

– Подожди, ты о чем? – Я моргаю в замешательстве. Я всегда готовлю девочкам вафли на завтрак. Это наша традиция.

Кара пренебрежительно фыркает.

– Никакого глютена, Мэтт. Сделай им скрэмбл. Еще я прислала тебе разные варианты обедов и ужинов.

Что за херню она несет?

– Что за херню ты несешь? – спрашиваю я вслух, но тут же съеживаюсь и оборачиваюсь в сторону гостиной, однако девочки слишком увлечены заискиванием перед Руфусом, чтобы услышать плохое слово из папиных уст.

– Ты не проверял почту, – сухо отрезает Кара.

– У меня была игра вчера вечером, – цежу я сквозь сжатые зубы по пути к кухонному столу, где лежит телефон. Спешно открываю почту и кликаю на имя Кары.

– И ты не проверил почту этим утром?

Я пропускаю ее слова мимо ушей и пробегаю глазами сообщение. Твою мать. Она накатала целую поэму. И да, она действительно не забыла предложить возможный план питания на этот непростительно короткий визит моих малышек. Она называет это «предложениями», но мы оба понимаем, что она имеет в виду.

– Чем провинился глютен? – спрашиваю я сдержанно.

Она хмурится и поджимает губы.

– Я говорила тебе на прошлой неделе, что у Элизабет было несварение. Я проанализировала ее рацион и уверена, что глютен дестабилизирует ее пищеварение.

Или у нее, на хрен, просто болит живот – наверняка она ухватила больше печенья, чем стоило, пока Диктатор Мамочка не смотрела, – и это никак не связано с гребаным глютеном.

– Мы говорили об этом, – раздраженно продолжает Кара. – И ты согласился поменять питание девочек.

Не помню, чтобы я с этим соглашался, но, если честно, наверное, так и было. Наши еженедельные звонки сводятся к часовому брюзжанию Кары и моим периодическим «ага» и «конечно», а еще «звучит неплохо».

– Хорошо, – мычу я. – У Либби непереносимость глютена. Глютен злой. Мы изгоняем глютен из этого дома.

– Ты насмехаешься надо мной?

– Вовсе нет.

По мрачному выражению Кары я понимаю, что она мне не верит. Но потом она лепит улыбку на лицо и кричит девочкам:

– Идите-ка сюда, мои ангелочки! Скажите мамочке «пока»!

Джун и Либби бегут обнимать и целовать маму. Кара крепко прижимает их к себе и приговаривает:

– Будьте умницами, хорошо? Звоните мне с любыми вопросами. У меня сегодня планы на ужин, но телефон всегда будет рядом.

– Большое свидание с Дантистом Дэном, а? Не забудь прополоскать рот.

Она стреляет в меня взглядом поверх голов дочерей, и ее глаза полны ненависти.

– Да, у меня ужин с Дэниелом. Но, я повторюсь, телефон всегда рядом.

Моим дочерям по четыре года, и они прекрасно могут сказать, что им нужно. Но Кара думает, что я не могу провести с ними двадцать четыре часа без ее консультаций? Меня снова охватывает негодование, и только сверхчеловеческое усилие помогает мне удержаться от какой-нибудь колкости.

Честно говоря, у меня были разведенные товарищи по команде, и я никогда не понимал, почему они все время жалуются на бывших. Но теперь я сам на их месте. И прямо сейчас я готов сражаться с Карой яростнее, чем наш силовик с теми, кто фолит нашего вратаря.

К счастью, она тут же уходит, и у меня будто гора падает с плеч. С Карой сложно. Она всем сердцем любит детей, я знаю, но ведет себя как мать-одиночка. Когда речь идет о девочках, мне не дадут сказать и слова. Ни одного.

У Элизабет в последнее время несварение.

Элизабет. Я произношу полное имя Либби про себя и чувствую, как по телу проходит последняя волна злости. Кара, черт подери, даже не спросила моего мнения, когда выбирала детям имена. После родов она только сообщила мне, что назовет их в честь своих прапрабабушек – Джун и Элизабет. Права вето никто мне не дал.

И вот еще. Что мне теперь готовить на завтрак? Я пообещал близняшкам вафли, когда мы разговаривали по телефону. Вафли – наш ритуал. Мы и так видимся с ними слишком редко. Нельзя его нарушать.

Я глубоко втягиваю воздух, снова хватаюсь за телефон и открываю приложение «По пути». В строке темы я печатаю: «SOS! ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СИТУАЦИЯ ЗА ЗАВТРАКОМ! ПОМОГИТЕ!»

Надеюсь, она испугается и тут же мне ответит. В самом сообщении я снижаю накал.

Я не жду, что она ответит на мой клич сама. То есть я уверен, ей есть чем заняться, вместо того чтобы разбираться с самыми незначительными происшествиями клиентов. Но, к моему удивлению, в чате появляется ник ХТЭ.

– Папуля! – Джун оказывается рядом и тянет меня за штанину. – Я проголодалась.

– И я! – подхватывает Либби, и вот уже две пары серых глаз смотрят на меня с осуждением.

– Уже работаю над этим, – заверяю я их. – Что вы думаете насчет апельсинового сока для разогрева?

– Мне фруктовый пунш, – заказывает Джун.

– И мороженое! – Либби скармливает мне ангельскую улыбку и добавляет: – Я скучала по тебе, папуля.

Я прищуриваю глаза.

– Перестань манипулировать своим стариком, Элизабет. Ты не получишь мороженое на завтрак.

– Что значит мулипулировать? – спрашивает Джун.

– Это значит, что вы с сестрой хотите обманом заставить меня вредить вашим животикам. – Я разворачиваюсь к холодильнику и заглядываю внутрь. – Тебе повезло. У нас завалялся фруктовый пунш. – Я всегда добавляю этот пункт в свой продуктовый заказ, потому что мой жучок любит его больше всего.

Знаете что еще? Он органический. Так-то, Кара! Я мысленно показываю ей средний палец и достаю пару пластиковых кружек из шкафчика. Руфус, скотина, а не пес, в этот момент влетает в кухню и проносится у меня между ног – конечно же, я теряю равновесие. Как итог, фруктовый пунш заливает мое светло-серое худи. Великолепно.

– БУАХАХАХАХА! – близняшки заливаются смехом и начинают тыкать в меня своими пухленькими пальчиками. – Папа! Ты весь фиолетовый! – Джун в полном восторге.

– Не смейтесь над отцом, маленькие монстры. – С хрипом я стягиваю с себя промокшее худи в фиолетовых разводах и забрасываю его на спинку кухонного стула. Сок пропитался даже через ткань, потому что грудь у меня тоже мокрая. Я опускаю взгляд. Ага, фиолетовые пятна слева. Вдвойне великолепно.

Я хватаю кухонное полотенце и быстро вытираю жидкость со стола и с пола. Потом наливаю детям по стакану, усаживаю девочек на стулья и наблюдаю за тем, как довольно они потягивают свой сок.

Подумать только, как легко угодить моим детям. Дайте им немного фруктового пунша, и они будут улыбаться так, будто наступило Рождество. Хотя, как только их маленькие животики начинают бурчать и они понимают, что вафли все еще не готовы, их хорошее настроение оказывается под угрозой.

Я достаю вафельницу и сковородку, чтобы поджарить им сосисок. Я очень надеюсь, что Красотка вскоре придет на выручку. Клянусь, судя по тому, какие чудеса она творит, эта женщина святая.

И она не подводит – не проходит и пятнадцати минут после моего зова о помощи, как мне звонят из вестибюля и сообщают о доставке из «По пути».

– Слушай, Томми? А заказ мне, случайно, доставила не та же женщина, которая выгуливала собаку?

– Да, это она.

– Сделаешь мне одолжение? Узнай ее имя.

Я жду, пока Томми с ней переговорит, и чувствую, как по мой шее пробегает разряд тока.

– Ее зовут Хейли Тэйлор Эмери, – отвечает Томми через минуту.

Хейли Тэйлор Эмери? Совсем как Х…Т…Э? Красотка стоит у меня в вестибюле?

– Попроси ее подняться, – выпаливаю я в трубку.

– Но она попросила, чтобы дежурный доставил заказ…

– Нет, – обрываю я его. – Скажи ей, что я приму посылку только из ее рук. – Господи, что со мной не так? Зачем я пристаю к бедной женщине?

Томми молчит какое-то время, но потом сообщает:

– Она сейчас поднимется.

Просто расслабься

– Мисс Эмери?

– Да? – Я не понимаю, к чему эта задержка. Особенно учитывая, что я рванула к двери быстрее, чем вы могли бы сказать «моя-подруга-до-смерти-застыдила-меня-вчера-вечером». Но я оборачиваюсь, когда швейцар зовет меня.

В его глазах читается удивление.

– Мистер Эриксон просит вас лично доставить ему посылку. Иначе он ее не примет.

Я даже не сдерживаю свой тяжелый вздох. Почему сейчас? Благодаря ноябрьскому ветру мои волосы сейчас напоминают гнездо.

Швейцар протягивает мне пакет, и я забираю его обратно. Теперь я шагаю к лифтам и слышу за спиной: «Она сейчас поднимется».

Знаете это чувство, когда желудок словно проваливается вниз, стоит лифту начать движение? За этим следует волна неподдельной паники. У меня начинают потеть ладошки, и пакет из «Хоул Фудз» едва не выскальзывает из рук.

Я вот-вот столкнусь лицом к лицу с Мэттом Эриксоном, мужчиной, от которого была без ума с колледжа, с тех пор, как впервые увидела игру Национальной хоккейной лиги.

Когда лифт со звоном приезжает на нужный этаж, меня всю бросает в дрожь. Я выхожу из кабинки и продвигаюсь на пару шагов ближе к его двери. Внутри раздаются голоса – высокое хихиканье его дочерей и приветливый «гав» Руфуса.

Ладно, Хейли. Просто расслабься.

Я подношу кулак к двери, чтобы постучать, но та распахивается, и мне остается только неуклюже опустить руку. Передо мной стоит маленькая девочка.

– Привет! Ты принесла вафли? Папочка постоянно все заказывает.

– Неправда! – спорит мужской голос, и от его низкого тембра я чувствую покалывание по всему позвоночнику. – Кто здесь готовит лучшие в мире сосиски?

– Мамочка говорит, что в сосисках слишком много натрия, – доносится еще один тонкий голосок из квартиры. – Что такое натрий?

– Это… Либби? Ты открыла дверь?

Я просто стою у двери, как истукан, и пытаюсь понять, что к чему. И в этот момент в проходе появляется мужчина.

Большой мужчина. С широкой покатой грудью. Завораживающее зрелище. И пресс, как древняя стиральная доска моей прапрабабушки. Срань господня.

– Красотка? – Я слышу чей-то озорной голос.

– А? – Мне наконец-то удается оторвать глаза от самого восхитительного живота из всех, которые я когда-либо видела, и поднять их вверх. И в то же мгновение я встречаюсь с его спокойным, внимательным взглядом. На меня снова напал мистер Фриз, и я превратилась в статую девушки-курьера.

– Я правильно понял? ХТЭ значит «красотка»?

Его странный вопрос слегка сбил мое оцепенение.

– Н-нет, – заикаюсь я. – Хейли Тэйлор Эмери.

– Приятно познакомиться, Хейли Тэйлор Эмери. – Он протягивает мне руку для пожатия, и мне удается ее схватить. Его теплая и сухая ладонь сводит с ума. Мэтт Эриксон держит меня за руку. Этой рукой он забил тридцать два гола в прошлом году. А еще эта рука принадлежит телу, которое участвует в моих самых грязных фантазиях.

И здесь я понимаю, как неловко уцепилась за его кисть. Поэтому я шарахнулась от нее, как будто это не рука вовсе, а какой-нибудь электрический забор.

И тут меня замечает Руфус. Вот он гавкает от радости, и вот уже он мчится ко мне, скрежеща когтями по паркету. По дороге он сбивает с ног четырехлетнюю крошку, как шар для боулинга сбивает кегли. Он весь трясется от нетерпения, когда влетает в коридор.

От похотливых мыслей мой мозг словно в тумане, и я не оказываю Руфусу должного внимания. Поэтому пес вынужден брать ситуацию в свои лапы. Он становится на задние лапы, а передние опускает мне на бедра. Этого веса достаточно, чтобы меня завалить. Или это просто моя голова закружилась от близости Мэтта Эриксона. Так или иначе, я теряю равновесие, и мы вместе с Руфусом валимся на мягкое ковровое покрытие.

– Ух, – вылетает у меня, и Руфус начинает вылизывать мое лицо.