Последняя песенка Фесте
Когда я был совсем еще мал,
Дуй, ветер, дождь, поливай! —
Я много дров уже наломал,
И где уж грешному в рай!
Когда я взрослых годов достиг,
Дуй, ветер, дождь, поливай! —
Я другом стал воров и плутыг,
И где уж грешному в рай!
Когда жениться я пожелал,
Дуй, ветер, дождь, поливай! —
Сказали мне: убирайся, нахал,
И где уж грешному в рай!
Когда я вновь завалился спать,
Дуй, ветер, дождь, поливай! —
Башкою спьяну сломал я кровать,
И где уж грешному в рай!
Актеры устали, кончать пора,
Дуй, ветер, дождь, поливай! —
А завтра будет другая игра,
И где уж грешному в рай!
Песенки Шута из «Короля Лира»
Из II акта
(1)
Король корону, как яйцо,
Рассек мечом шутя,
Увидел две скорлупки —
Запрыгал, как дитя.
Пляши, пляши, цыпленок
С седою бородой,
Дурацкую макушку
Скорлупкою прикрой!
(2)
Шутам невесело сейчас,
Дела их стали плохи
С тех пор, как умники у нас
Ведут, как скоморохи.
(3)
Писклявил кукушонок,
Покуда был он мал,
А вырос из пеленок —
Папашу заклевал.
Из III акта
Буря бушует
(1)
В такую пору мы с дружком
За двери ни ногой;
Укрылся в домике один,
И в гульфике – другой.
Бродяга нынче, как султан,
Ночует в шалаше,
И с ним в обнимку – весь отряд
Его любимых вшей.
И только умник под дождем
Блуждает без дорог;
Он пятку до небес вознес,
А сердцем пренебрег.
Песня коробейника из «Зимней сказки»
Когда нарциссов первых стрелки
Выглядывают из-за пня,
И – тира-лира – свиристелки
Трезвонят с каждого плетня,
И – тира-лира – перерыва
Не знает певчая душа,
И воздух слаще кружки пива,
Хотя и кружка хороша,
И слышен в небе шум весенний —
Тилира-лира – день-деньской,
Приятно поваляться в сене
Тогда с девчонкой хуторской!
Погребальная песня из «Цимбелина»
Ни хлад зимы, ни лета зной
Тебе отныне не страшны:
Ты расточил свой дар земной
На все четыре стороны.
Прощайся с солнышком и слазь,
Как трубочист, во тьму и грязь.
Ни гнев царя, ни ложь раба
Не властны над душой твоей.
Ждет та же смертная судьба
И палачей и лекарей.
Прекрасных юношей и дев
Зовет земли несытый зев.
Ни вспышка молнии ночной,
Ни грома страшного раскат,
Ни хищных тварей жуткий вой
Тебе отныне не грозят.
Все, чем ты жил в любви, в мечтах,
Все это обратится в прах.
Из «Макбета»
Мы повторяем: завтра, завтра, завтра…
И с каждым «завтра» мелкими шажками
Мы приближаемся к концу времен,
И каждое «вчера» мостит нам путь
К могиле пыльной… Догорай, огарок!
Жизнь – только тень, дрянной комедиант,
Что пыжится и корчится на сцене,
Пока не кончит роль; она – рассказ
Безумца, полный ярости и шума,
Лишенный смысла…
Два сонета о поэте-сопернике
I
Не надобно прикрас для красоты —
Румян и пудры всякой лести вздорной;
В сравненье с тем, чего достоит ты,
Ничтожна лепта славы стихотворной.
Я и во сне тягаться не мечтал
С певцами – мастерами лицемерья:
Воистину высок предмет похвал
И слишком куцы нынешние перья.
Ты счел мое молчание виной? —
О нет, в заслугу мне должно вмениться,
Что я замкнул уста, пока иной
Сулит бессмертье, а творит гробницу.
Один твой взгляд живее, милый друг,
Всех наших поэтических потуг!
II
Его ль стихов раздутых паруса
Меня великолепием сразили,
Дум смелых заглушили голоса
И в гроб их колыбель преобразили?
Его ли духу что с духами привык
Общаться, к вечной приобщаясь Музе,
Сковал проклятьем бедный мой язык?
Увы – ни он, ни те, что с ним в союзе.
Пока его дурачит гость ночной
Любезною и вкрадчивой беседой,
Я нем не от восторга, – надо мной
Они не могут хвастаться победой.
Пока тебя он славит, я молчу:
Петь хором не могу и не хочу.
Джон Донн
1572–1631
Донн был правнуком Томаса Мора по материнской линии. Получил католическое воспитание в семье. Учился в Оксфорде и Кембридже, в лондонской юридической школе Линкольн-Инн. Участвовал в двух морских экспедициях под началом графа Эссекса. Поступил секретарем к лорду Эджертону, был избран членом парламента, но успешно начатая карьера была прервана опрометчивым браком, за которым последовала долгая опала. В дальнейшем принял сан священника, стал капелланом короля и настоятелем собора Святого Павла. Донна считают основоположником «метафизической школы» в английской поэзии. Его стихи, светские и религиозные, были опубликованы посмертно в 1633 г.
Эпиталама, сочиненная в Линкольн-Инн
I
Восток лучами яркими зажжен,
Прерви, Невеста, свой тревожный сон —
Уж радостное утро наступило,
И ложе одиночества оставь,
Встречай не сон, а явь!
Постель тоску наводит, как могила.
Сбрось простыню: ты дышишь горячо,
И жилка нежная на шее бьется,
Но скоро это свежее плечо
Другого, жаркого плеча коснется;
Сегодня в совершенство облекись
И женщиной отныне нарекись!
II
О дщери Лондона, вам заодно
Хвала! Вы – наше золотое дно,
Для женихов неистощимый кладезь!
Вы – сами ангелы, да и к тому ж
За каждой может муж
Взять «ангелов», к приданому приладясь:
Вам провожать подругу под венец,
Цветы и брошки подбирать к убору;
Не пожалейте ж сил, чтоб наконец
Невеста, блеском затмевая Флору,
Сегодня в совершенство облеклась
И женщиной отныне нареклась.
III
А вы, повесы, дерзкие юнцы,
Жемчужин этих редкостных ловцы,
И вы, придворных стайка попугаев!
Селяне, возлюбившие свой скот,
И шалый школьный сброд —
Вы, помесь мудрецов и шалопаев:
Глядите зорче все! Вот входит в храм
Жених, а вот и Дева, миловидно
Потупя взор, ступает по цветам;
Ах, не красней, как будто это стыдно!
Сегодня в совершенство облекись
И женщиной отныне нарекись!
IV
Двустворчатые двери раствори,
О Храм прекрасный, чтобы там, внутри,
Мистически соединились оба;
И чтобы долго-долго вновь ждала
Их гробы и тела
Твоя всегда несытая утроба.
Свершилось! Сочетал святой их крест,
Прошедшее утратило значенье,
Поскольку лучшая из всех невест,
Достойная похвал и восхищенья,
Сегодня в совершенство облеклась
И женщиной отныне нареклась.
V
Ах, как прелестны зимние деньки!
Чем именно? А тем, что коротки
И быстро ночь приводят. Жди веселий
Иных, чем танцы, – и иных отрад,
Чем бойкий перегляд,
Иных забав любовных, чем доселе.
Вот смерклося, и первая звезда
Явилась бледной точкою в зените;
Упряжке Феба по своей орбите
И полпути не проскакать, когда
Уже ты в совершенство облечешься
И женщиной отныне наречешься.
VI
Уже гостям пора в обратный путь,
Пора и музыкантам отдохнуть,
Да и танцорам – сделать передышку;
Для всякой твари в мире есть пора,
С полночи до утра,
Поспать, чтоб не перетрудиться лишку.
Лишь новобрачным нынче не до сна,
Для них труды особые начнутся:
В постель ложится девушкой она —
Дай Бог ей в том же виде не проснуться!
Сегодня в совершенство облекись
И женщиной отныне нарекись!
VII
На ложе, как на алтаре Любви,
Лежишь ты нежной жертвой. О, сорви
Одежды эти, яркие тенёты!
Был ими день украшен, а не ты;
В одежде наготы,
Как истина, прекраснее всего ты!
Не бойся: эта брачная постель
Лишь для невинности могилой стала,
Для новой жизни это колыбель,
В ней обретешь ты все, чего искала:
Сегодня в совершенство облекись
И женщиной отныне нарекись!
VIII
Явленья ожидая жениха,
Она лежит, покорна и тиха,
Не в силах даже вымолвить словечка,
Пока он не склонится наконец
Над нею, словно Жрец,
Готовый потрошить свою овечку.
Даруйте радость ей, о Небеса! —
И сон потом навейте благосклонно.
Желанные свершились чудеса:
Она, ничуть не претерпев урона,
Сегодня в совершенство облеклась
И женщиной по праву нареклась.
Блоха
Взгляни и рассуди: вот блошка,
Куснула, крови выпила немножко,
Сперва – моей, потом – твоей;
И наша кровь перемешалась в ней.
Какое в этом прегрешенье?
Где тут бесчестье и кровосмешенье?
Пусть блошке гибель суждена —
Ей можно позавидовать: она
Успела радости вкусить сполна!
О погоди, в пылу жестоком
Не погуби три жизни ненароком:
Здесь, в блошке, – я и ты сейчас,
В ней храм и ложе брачное для нас;
Наперекор всему на свете
Укрылись мы в живые стены эти.
Ты смертью ей грозишь? Постой!
Убив блоху, убьешь и нас с тобой:
Ты не замолишь этот грех тройной.
Упрямица! Из прекословья
Взяла и ноготь обагрила кровью.
И чем была грешна блоха —
Тем, что в ней капля твоего греха?
Казнила – и глядишь победно:
Кровопусканье, говоришь, не вредно.
А коли так, что за беда? —
Прильни ко мне без страха и стыда:
В любви моей тем паче нет вреда.