– Сказала, отцепись!
– Не стоило бы говорить со мной таким тоном!
Марианна вскочила на ноги, сама удивившись стремительности движения. Мадам Фантом мгновенно попятилась.
– Ты со мной не заговариваешь, ты даже не глядишь на меня! Если подойдешь, я набью тебе морду…
– Но… Что это с тобой такое?
– Заглохни!
Марианна толкнула створку, вцепилась в раковину, лицом к лицу со своим отражением. Ужасающе. Хорошо еще, что она хоть с трудом, но узнала себя. Быстро залатать маску. Вооружиться. Наточить сабли, зарядить стволы. Пробудить в себе монстра! Он недалеко ушел, все время здесь, в своей норе, зализывает раны. Она наполнила раковину холодной водой, погрузила туда голову. Держала там, пока не начала задыхаться. Ночью ей даже не достало сил подмыться. Теперь она растирала промежность яростно, до крови.
– Мне нужно пописать! – раздался за перегородкой умоляющий голосок.
– Отзынь! Сходишь под себя!
Марианна оделась, медленно, в такой-то тесноте. Потом снова уставилась на себя в зеркало, глаза в глаза. Почему я все еще здесь? За что сражаюсь?
Расплачиваюсь. За тех, у кого больше нет ничего. Тех, у кого я отняла жизнь. Или желание жить.
Чувствуя, как многотонный груз наваливается ей на плечи, она стукнула кулаком в стену и снова посмотрелась в зеркало. Мне не оставили ни малейшего шанса, вычеркнули из списка. Из их мира… Но я все еще существую. Я – Марианна. Никто не может меня победить. Слишком много радости им доставит, если я прекращу бой, поддамся, не дождавшись конца! Нет, я не доставлю им такого удовольствия. Меня заточили потому, что боятся меня, того, что есть во мне. И я продолжу внушать им страх. Пока живу, буду угрозой, колючкой в ноге, неизлечимой болезнью.
Она наконец улыбнулась. Маска будто влитая. Монстр опять на ногах, одетый в броню. Готовый наносить удары.
Марианна вышла из туалета, Эмманюэль ринулась туда.
Сев за стол, перед своей тарелкой, Марианна закурила. Желудок скручивало от одного вида хлеба. Но она выпила эрзац-кофе: хотелось чего-то горячего. Она окоченела, и холод шел изнутри.
Мадам Фантом подхватила свой завтрак и поднялась наверх, в укрытие, а Марианна спокойно курила. Но вдруг подскочила, бросилась в уборную. Как раз вовремя: ее тут же вывернуло наизнанку.
Эмманюэль заткнула уши, чтобы не слышать. Ей ни за что не выжить в этом аду. Она оглядела стены, ее окружавшие. Такие тесные. Решетки, колючая проволока. На вышке – часовой с ружьем. И разноцветные пилюли под подушкой. Избавление. Но она вспомнила слова Марианны. Ты не имеешь права, ты нужна твоему сыну. Тома. Первые слезы этого утра пролились, пока Марианна корчилась над унитазом.
Над тюрьмой вставало солнце.
Даниэль открыл глаза. Позже, чем следовало по графику. Схватился за пачку сигарет. Пустая. Дерьмо! Он встал, удрученный. То же бремя, что и накануне, было легче сносить, поскольку он отдохнул ночью. Даниэль спустился в раздевалку. Там его ждала непочатая пачка сигарет, а также горячий душ, без ограничений, вволю. Он простоял под душем двадцать минут. С полотенцем вокруг талии встал перед рядом умывальников. Пощупал подбородок, прикинул, не побриться ли. Нет, женщины не должны видеть следы побоев у него на лице. Жене не понравится, да и ладно. Через неделю он сбреет щетину.
В раздевалку вошел молодой охранник. Недавно поступил в мужской блок. Двадцать пять лет, бакалавриат, диплом пятого уровня. Обречен пожизненно трудиться за зарплату чуть выше минимальной.
– Доброе утро, шеф!
– Привет, Людо…
– Бороду отращиваете?
– Ага… Хочется чего-то нового… А у тебя как дела?
– Неплохо, неплохо…
Он не умел врать. И не подходил для такой работы, Даниэль это сразу понял. Слишком ранимый, легкая добыча для хищников.
– Справляешься?
– Да… бывают трудные дни, но…
– Как-то надо зарабатывать на хлеб, верно?
– Именно так! – подтвердил парень, печально улыбаясь. – Но, надо признаться, к этому трудно привыкнуть… Там такая скученность… Они буквально друг у друга на головах!
– Ну, это старая песня!
Новым как раз было то, что салаги проходили подготовку четыре месяца вместо восьми. Шестнадцать коротких недель перед тем, как их выведут на арену, на съедение львам. Тем, кто переполнял клетки. А также тем, кто имел от этих клеток ключи.
– Вчера была свалка в коридоре, после прогулки… Все набросились на какого-то беднягу. Он был не в себе, знаете ли… Даже не понимаю, почему он сидит в тюрьме… Его место в психушке.
– Как и многим из наших парней! Что ему сделали?
Людо хлопнул дверцей своего шкафчика.
– Пытались отрезать яйца… Пришлось его отправить в больничку.
– Паршивое зрелище, а? – заметил Даниэль.
– Да уж, что говорить… С девчонками, должно быть, легче…
– Не обольщайся! Они бесятся не хуже мужиков, знаешь ли… В целом ведут себя поспокойнее, это правда. Но если закусят удила – берегись! Их труднее призвать к порядку. Когда мужик видит, как подходят три вооруженных охранника, он, как правило, унимается. А девчонка, если разойдется, не боится ничего!
– Неужели? – изумился молодой надзиратель.
– Говорю тебе! Вот вызовут тебя для подкрепления в женский блок, сам убедишься.
– Особенно если нужно будет усмирить Марианну де Гревиль! – рассмеялся Людо.
– Ты уже наслышан о Марианне?
– О да! Говорят, если она заведется, ее можно удержать только вчетвером! Говорят даже, что директор выдал вам электрическую дубинку специально для нее! Она что, атлетка?
– На вид не такая и мощная! – отвечал Даниэль с улыбкой. – Даже не скажешь, что она была когда-то чемпионкой по карате. Крутая девчонка! Круче большинства парней… Даже сорок дней в карцере ей нипочем.
– Вот это да… Она хорошенькая?
– Недурна…
Почистив зубы, Даниэль надел чистую униформу. Наконец-то почувствовал себя в силах встретить новый день в тюрьме. Попрощался с молодым коллегой, про себя пожелав ему как можно скорее сменить работу. Поднимаясь наверх, столкнулся с первой группой женщин, которые спешили к душевым в сопровождении Жюстины.
Он поздоровался с арестантками, те ответили хором:
– Доброе утро, начальник! Не хотите пойти с нами в душ?
Он улыбнулся и продолжил свой путь. Проходя мимо сто девятнадцатой, отвернулся. Срочно требовалось выпить кофе. Чтобы смыть последние следы.
8:30 – камера 119
Эмманюэль удалилась в «ванную комнату класса люкс».
Марианна, растянувшись на койке, наслаждалась краткими мгновениями одиночества. Она себя чувствовала лучше. Более чистой. Снова в броне. Дверь камеры открылась, ее охватил страх.
Но это была всего лишь Жюстина.
– Доброе утро, Марианна. Как ты?
– Хорошо.
– Я принесла тебе кое-что, – шепнула охранница, протягивая пластиковый пакет.
Марианна трепетала, как ребенок, разворачивающий подарок на Рождество. Дезодорант, душистое мыло, крем для депиляции, черная футболка и несколько пробников с духами.
– Класс! – обрадовалась она.
– Всегда пожалуйста.
Жюстина рисковала местом. Марианна об этом знала. Она чмокнула охранницу в щеку, с несколько чрезмерным пылом. Жюстина рассмеялась, чтобы скрыть неловкость.
– Как твои болячки?
– Очень хорошо, к несчастью.
– Пойдешь сейчас на прогулку?
– Да. Пожалуй, пойду…
Эмманюэль вылезла из своей норы, Марианна спрятала пакет под матрас.
– Здравствуйте, мадам Оберже. Как вы себя чувствуете?
Мадам Фантом пожала плечами и снова залезла на койку, досыпать после антидепрессантов.
– Марианна, ты не выйдешь со мной на минутку? Нужно поговорить…
Заинтригованная, та вышла следом за надзирательницей в коридор.
– Уверена, что с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила Жюстина. – Моника говорит, ты проплакала всю ночь, а вечером у тебя был припадок…
– Со мной все в порядке, – отрезала Марианна безапелляционным тоном.
– Но что все-таки произошло?
– Ничего особенного, не стоит и говорить.
– Ладно, как хочешь… Я… А как дела с сокамерницей?
– С сокамерницей?
– Надеюсь, ты не станешь и впредь изводить ее…
Марианна закусила губу, понурила голову. Какой стыд, опять. И фраза, навсегда запечатлевшаяся в мозгу. Маленькая дрянь, которая рада измываться над бедной беззащитной женщиной… Думаю, это называется трусость. Худшее из оскорблений. Марианна знала за собой множество недостатков. Но трусость…
– Я тебя разочаровала, да? – сконфуженно прошептала она.
– Ну… Я от тебя такого не ожидала, надо признаться.
– Просто… Просто мне трудно снова находиться с кем-то в одной камере… Невыносимо.
– Это я могу понять. Но мадам Оберже тут ни при чем.
– Да уж…
Жюстина вздохнула:
– Еще я хотела сказать, что занялась твоей записью.
– И что? – спросила Марианна с надеждой.
Она попросила Жюстину записать себя в разные программы: карате, бодибилдинг, живопись. Она никогда не рисовала, но выбор был ограниченный. Акварель или шитье. Она все же предпочитала иголке кисточку! Еще она ходатайствовала о предоставлении ей возможности работать внутри тюрьмы. Так она могла бы приобретать по паре-тройке вещичек в месяц. Она уже видела у себя плеер, диски. Или маленькую электрическую плитку, готовить чай. Или даже какие-то обновки. И дурь… Конец поставкам.
– Ты в листе ожидания, – объявила Жюстина.
Марианна не сумела скрыть разочарования. Мгновенно развеялись мечты.
– Ерунда все это! Просто они не хотят меня, только и всего!
– Нет, Марианна. На всех заключенных не хватает работы, и в мастерских немного мест… Но твоя очередь придет, потерпи.
– Ты права! Куда мне спешить! Времени у меня хоть отбавляй!
– Я не это хотела сказать… Я буду только рада, если тебе дадут работу, сама знаешь. Даже если за нее платят гроши, тебе будет чем заняться. И ты сможешь купить себе какой-то минимум вещей, даже питаться получше!
– Похоже, к тому времени я помру с голодухи.
– Твой черед наступит, поверь. Кого-то выпускают, и место освобождается…
– Ага, я и забыла, что отсюда кого-то выпускают… Во всяком случае, спасибо, что занялась этим.
10:30
Стадо сбилось в коридоре, готовое идти на выпас. Марианна вышла из камеры, чтобы влиться в когорту. И с изумлением заметила, что следом идет Эмманюэль. Робкое, растерянное животное прибилось к ней.
– Не липни ко мне! – рявкнула Марианна.
Жюстина с Моникой открывали последние двери, женщины пускались в разговоры. Одни болтали громко, другие вполголоса. Радовались, что снова собрались все вместе. Группа постояла еще несколько минут, потом прозвучал приказ двинуться к псевдосвободе.
Яркое, щедрое солнце встретило их у выхода: толпа рассеялась по асфальтированной площадке. Марианна присела на последнюю ступеньку, сразу же закурила. Эмманюэль сделала попытку приблизиться, но сокамерница повернулась к ней спиной. Та, смирившись, осмелилась ступить на незнакомую почву. Марианна смотрела, как она совершает свой первый круг по двору, и все внимательно за ней следят. Охранники, заключенные. Все говорят о ней. Не сводят с нее глаз. Люто ненавидят.
Ты огребешь, мадам Фантом…
Даниэль показался на верху лестницы. Спустился, пристроился рядом с Марианной, которая тут же собралась сбежать. Но он крепко схватил ее за руку, грубо усадил обратно.
– Почему бежишь от меня? Как ты вообще?
– Прекрасно!
– Тем лучше… Мадам Оберже вышла?
– Она перед тобой… Ослеп ты, что ли?
– Вижу, ты в отличной форме, красавица! – тихо рассмеялся он. – Хотя мне известно, что ты не так-то много спала…
Он закурил, она растоптала окурок. Вдавила его в асфальт.
– Не спалось. Бывает, знаешь ли, бессонница!
Он хотел признаться, что сожалеет, что не хотел причинить ей боль. Что и сам страдал тоже. И все-таки лучше не выказывать чувств. Не признаваться. Держать эту горечь при себе. Он добился победы, не стоит давать слабину, выставлять напоказ угрызения совести. Но таким триумфом лучше не гордиться чрезмерно.
Не слишком давить, оставить ворота открытыми для почетного отступления.
– Ты сама во всем виновата, – продолжил он. – Я о вчерашнем вечере.
Будто электрический ток пропустили через каждую мышцу – вот что ощутила она. В плоть ее словно вонзились сотни рыболовных крючков, раздирая нервы при малейшем движении. Болезненно до крайности.
– Не произошло ничего особенного, – ответила она, ни разу не запнувшись.
– Произошло. И я бы хотел, чтобы все случилось по-другому. Предпочел бы не причинять тебе боль.
Он продолжал следить взглядом за Эмманюэль, а та продолжала разглядывать колючую проволоку на стене. Грязь, скопившаяся внутри, понемногу рассасывалась. Но возникало странное, давящее ощущение.
– Ты не причинил мне боли. Это был торг, вот и все. Никто не в состоянии причинить мне боль.
Она снова попыталась встать, Даниэль не позволил. Удержал за пояс джинсов. Не вырвешься.
– Надеюсь, это не повторится, – заключил он. – Надеюсь, ты все поняла.
Она взглянула ему прямо в глаза. Почему всегда такое впечатление, будто перед ней расстилается горизонт? На ярком солнце голубизна просто светилась волшебным светом.
Ему нелегко было скрыть волнение. Такие черные и в то же время такие выразительные…
– Я видел.
– Видел? Что? Когда?
– Этой ночью. Видел, как ты плакала. Видел, как опустилась на пол.
Она мгновенно отвернулась:
– И что? Ты доволен? Увидел Марианну плачущей… Ощутил, надеюсь, свое превосходство.
– Нет. Только не в тот момент…
Слова вонзались стальными крючьями в кожу. Не поддавайся, Марианна.
– Что ты мне хочешь сказать, в конце-то концов?
– Повторяю: я сожалею о том, что все вот так получилось. Что я причинил тебе боль…
– На хрен твои сожаления! И я вовсе не из-за тебя пустила слезу. А теперь отстань. Я хочу немного пройтись.
Он послушался, она тотчас вскочила. Он смотрел, как она с кошачьей грацией уходит прочь. Нет, она не то что другие. Хотел бы он сам быть таким сильным.
Марианне хотелось бегать. Наносить удары. Когда весь двор был в ее полном распоряжении, она себе доставляла такое удовольствие. Но сейчас, среди толпы, она предпочитала затеряться, не высовываться. Сунув руки в карманы, она всего лишь шла, любуясь на ВМ, которая делала отжимания, ни на кого не глядя. Пока Джованна со своей бандой не преградила ей путь.
– Привет, Гревиль! Что это с тобой случилось? Взбучку задали, да?
Марианна попыталась уклониться, но круг сужался. Уже как будто не хватало кислорода. Она разглядела Джованну, подумала вдруг, что та похожа на гиену.
– Не хочешь поболтать, милочка?
– С тобой не хочу.
– Да ну? Это твоя соседка тебя разукрасила?
Свора загоготала: в самом деле гиены, ни дать ни взять.
– А по-твоему, кто? – спросила Марианна, презрительно улыбаясь.
– По-моему, это надзиратели тебе напомнили, как следует себя вести!
– А по-моему, так шла бы ты в задницу.
– Эй, погоди, милочка, не ерепенься! Хочу предупредить, что мы скоро займемся твоей маленькой подружкой…
Марианна вздохнула. Закурила, пустила дым прямо в лицо сопернице.
– Нет у меня здесь никаких подружек.
– Как же нет! Ты с ней живешь бок о бок круглые сутки! С той помешанной, знаешь ли, которая поубивала своих малышей… Раз ты побоялась сама ею заняться, мы это исправим.
– Мне-то до этого какое дело?
– Ее прищучат на обратном пути. Ты с нами?
– На меня не рассчитывайте!
– Кишка тонка, да? Обделалась со страху?
– Что такое страх, я не знаю, милочка. Увы!
Джованна грубо, зловеще расхохоталась. Потом сплюнула:
– Да неужели! Ты боишься, что начальник снова задаст тебе жару!
– Больше боюсь помереть со скуки, слушая тебя…
Гиену обескураживало хладнокровие, выбивали из колеи меткие ответы соперницы.