Мы переночевали в Глостере, чтобы точно успеть на первый же утренний поезд. Макгрею, разумеется, хотелось поговорить, но я наотрез отказался от предложенной им выпивки и заперся в собственном номере. По крайней мере, в привокзальной гостинице было чисто и довольно уютно.
На следующий день состав до Шотландии отправился со значительным опозданием. Поэтому в прокопченном Бирмингеме нам пришлось бежать со всех ног, чтобы успеть на пересадку. Один из моих сундуков даже упал на рельсы и чуть не развалился. Вторая половина этого путешествия была еще хуже: наш поезд простоял целых три часа где-то на окраине Карлайла без всяких на то объяснений. К тому времени, когда мы все-таки добрались до Эдинбурга, солнце уже почти село.
Выйдя из вагона, я увидел, что осень наступала здесь с раздражающей пунктуальностью: деревья в садах Принсес-стрит уже сбрасывали листья, а с северо-востока дули пробирающие до костей ветра. Я с горечью посмотрел на небо, затянутое в серую облачную униформу, сквозь которую, вероятно, уже до апреля не пробьется ни единого солнечного лучика. Осадистый замок на крутом холме напомнил мне одетого в бурый засаленный твид упитанного старичка, который отдыхает в кресле и покуривает трубку, наблюдая за тем, как мимо проплывают века.
– И вот я снова здесь, – произнес я со смиренным вздохом, плотнее заворачиваясь в пальто. – Вопреки всем ожиданиям…
Я отправил Лейтона со всеми вещами на Грейт-Кингс-стрит и послал мальчишку с запиской к леди Энн Ардгласс.
– Умоляешь старуху выдать камердинеру ключи от дома? – спросил Макгрей. Он был налегке, и я завидовал его вальяжной походке.
– Именно так. Я поискал бы другое жилье, но все приличные дома в этом дрянном городишке принадлежат ей.
– Если она пошлет тебя, можешь пожить немного на Морэй-плейс. Джоан будет тебе рада.
Я с тоской вздохнул, услышав ее имя. Джоан прислуживала мне восемь лет, пока не познакомилась с Джорджем, престарелым дворецким Макгрея, и не решила, что хочет жить с ним во грехе. Я до сих пор скучал по ее кофе и восхитительному жаркому, и иногда даже по ее бесстыжим сплетням.
В этот миг часы на вокзале пробили семь.
– В Городские палаты идти уже поздно, – сказал я.
– Точно. Ничего существенного мы сегодня сделать не успеем, но у нас еще есть время заглянуть к Катерине.
Я сник, поскольку перспектива встречи – очередной – с этой женщиной совсем не внушала мне радости. И в последующие недели мне придется общаться с ней куда чаще, чем хотелось бы.
– Тогда давай поспешим.
– Не, все в порядке. Я уже договорился с ребятами из Кэлтон-хилл.
– Кэлтон – то есть она уже в тюрьме Кэлтон-хилл?
– Ага, для ее же безопасности. Сначала ее отвезли в Городские палаты, но как только «Скотсмен» опубликовал репортаж, там тут же собралась толпа слюнтяев, которым не терпелось на нее поглазеть. Парочка пьяных идиотов даже кидалась камнями в здание.
– Господь всемогущий. С этим делом надо быть поаккуратнее, иначе оно превратится в спектакль.
– Поздновато уже, Перси.
Вид у тюрьмы Кэлтон-хилл был обманчивый.
Заключенное в кольцо мощных стен, это строение со множеством круглых башен, напоминавших о Камелоте, и воротами, вокруг которых виднелись провалы средневековых бойниц, можно было спутать со сказочным замком. Здание гордо восседало на отвесном краю холма Кэлтон, и даже адрес его – номер один по Риджент-роуд – звучал солидно.
Невероятно ложное впечатление.
В величественных башнях располагались покои и рабочие кабинеты начальника тюрьмы – действительно роскошные, однако отсеки с камерами, грязные, сырые и переполненные, вполне оправданно наводили страх на тех, кто действовал за рамками закона. Некоторые из осужденных дожидались казни, будучи прикованными к стенам.
Я был там лишь раз – в феврале, когда жалкий заключенный заявил, что загадочную дыру в полу его камеры прогрыз гном, питающийся камнями. Даже Макгрея эта сказочка повеселила – да и мне было смешно и в то же время тошно, когда я узнал, что металлическая ложка чудесным образом обнаружилась в испражнениях этого узника.
Эспланада перед зданием навевала мрачные мысли. Здесь проводились повешения, и, хотя публику на казни больше не пускали, люди все равно взбирались на Кэлтонский холм, чтобы на них поглазеть. Я посмотрел на север и увидел обрыв холма – границы его были размыты туманом. Вид оттуда наверняка был лучше того, что открывался любителям мрачных зрелищ столетие назад, когда казни проходили в самом центре Эдинбурга, возле Рыночного креста на Хай-стрит[3]. Там явно было приятнее, чем здесь. Я представил, как люди сидят на травянистом склоне, возможно, даже с едой и выпивкой, и наблюдают за тем, как на виселице дергается какой-нибудь бедолага.
Встретивший нас тюремщик почтительно приветствовал Макгрея. Лицо у него было волевое, от виска к подбородку спускался глубокий шрам. В глазах его, впрочем, сквозила доброта.
– Я уж думал, вы не придете, сэр, – сказал он, ведя нас вперед по темным коридорам.
– Дела, Малкольм, – ответил Макгрей. Я заметил, как он украдкой сунул тюремщику банкноту в один фунт.
Малкольм привел нас к маленькой комнатке для допросов.
– Подождите здесь, пожалуйста. Я сейчас ее приведу.
Мы вошли внутрь и сели за обшарпанный стол. Пока мы ждали, в комнате почему-то становилось все холоднее и холоднее. Вскоре Малкольм вернулся – уже с Катериной.
– О, господи… – только и выдохнул я.
Я ожидал увидеть позвякивающий сверток из разноцветных шалей, вуалей и подвесок, лукавые зеленые глаза и едкую ухмылку. Но бедная женщина была облачена в серое рубище, закована в наручники и шла совершенно понурая.
Без толстого слоя туши и накладных ресниц она выглядела как минимум на десять лет старше. На ней не было ни серег, ни колец, которые обычно болтались у нее в ноздрях, бровях и мочках, и пустые отверстия от них выглядели как сморщенные разрезы на ее обвислой коже. Волосы были убраны под линялую черную тряпку, и только пара седеющих прядей торчала из-под нее, словно щетина от метлы. Ее устрашающие ногти были коротко и грубо острижены, а черная краска облупилась по краям.
Не доставало в ней чего-то еще, и я не сразу понял, чего именно. Ее выдающийся бюст, известный на весь Лотиан[4] и обычно едва прикрытый, теперь скорее походил на пару пустых шерстяных носков, болтавшихся под тюремным платьем.
– Знаю, да, – сказала она, потому что я, видимо, смотрел на нее с открытым ртом. – Сегодня я не так хороша, как в ту ночь, когда ты заглянул ко мне в салон с бутылочкой вина.
– Он что сделал? – ахнул Макгрей.
Я закатил глаза.
– Можем мы просто сосредоточиться на деле? Сейчас не время для…
– Ах ты, кобель! – пихнул он меня локтем в бок.
Катерина, ухмыльнувшись, села за стол. Казалось, у нее не было сил издать свой привычный ехидный смешок.
Она сжала ладонь Макгрея.
– Как же я рада тебе, мой мальчик. Давненько я не смеялась.
Судя по тому, как хрипло звучал ее голос, она, похоже, давно ни с кем не разговаривала.
– Как тут с вами обращаются? – спросил Макгрей. Его голубые глаза переполняла тревога.
Катерина поцокала языком.
– Еда тут на вкус как мышиное дерьмо. И выглядит так же. – Она кивнула в мою сторону. – Твоя английская роза давно бы здесь издохла.
– Только не говорите, что вас тут бьют, иначе я кое-кому такой пинок в зад засажу, что он узнает, каковы на вкус мои ботинки, – произнес Макгрей, глядя тюремщику в глаза. Малкольм нервно сглотнул.
Катерина слегка гоготнула, и на миг в ее глазах блеснуло знакомое лукавство.
– Спасибо, Адольфус. Сначала со мной обходились грубовато, но бить меня не осмелились. Боятся, что я прокляну их причиндалы или еще что-нибудь.
Малкольм сглотнул еще раз.
– Можешь идти, приятель, – сказал ему Девятипалый, и тюремщик с радостью скрылся.
Я откинулся на стуле с утомленным вздохом.
– Ну и в переплет вы попали.
Катерина перевела взгляд на Макгрея.
– Зачем ты его привел? Он же скажет, что я просто карга безумная.
– Вообще он не то чтобы пустое место, – сказал Макгрей, пнув меня под столом. – И внешность его обманчива – кое-что полезное о законах он все-таки усвоил в своем Кембриджском колледже для кисейных денди.
– Благодарю, – сказал я, глядя на Катерину в упор. – Должен кое-что спросить у вас, мадам. Вы виновны?
– Виновна ли я?…
– Это вы их убили?
Тот же эффект на нее произвела бы пощечина. Она вскинулась, ошеломленная, а Макгрей грохнул ладонями по столу.
– Конечно, не виновна! – рявкнул он. – Она!..
– Дай ты женщине самой ответить! – гаркнул я на него с такой яростью, что сам собой впечатлился.
Повисла тишина, и Катерина потупилась, прикусив губу.
– Я никому не причинила вреда, – пробормотала она.
Я кивнул.
– Прекрасно. В таком случае расскажите нам, что именно там произошло.
Нас ждала прелюбопытнейшая история.
3
– Эта девица, Леонора Уилберг, прислала мне записку с месяц назад. Они с ее теткой – хорошие клиентки. То есть… были ими.
– Той ночью погибли обе? – спросил я.
– Нет, только Леонора. Ее тетка умерла пару лет назад, равно как и отец, но девушка продолжала искать со мной встречи. Она очень интересовалась моими искусствами.
– Вот как?
– Да, всю свою жизнь. Она говорила, что ее бабушка тоже обладала даром.
Я покопался в нагрудном кармане и достал маленькую записную книжку, стараясь сохранять невозмутимый вид.
– С какой целью они попросили вас устроить этот… сеанс?
– Кого-то определенного хотели вызвать? – добавил Макгрей.
– Да. Ту бабку, о которой я только что вам сказала. Они называли ее бабушкой Элис.
– А не знаете, зачем? Просто поболтать? Потому что соскучились по ней?
Я допускал такую причину, потому что в последние годы спиритические сеансы стали весьма популярны. Поговаривали, что даже королева Виктория частенько их устраивала, чтобы побеседовать со своим любимым Альбертом (мы с Макгреем доподлинно знали, что это был не пустой слух).
Ответ Катерины, впрочем, оказался неожиданным.
– Леонора так и сказала, но она соврала.
– В каком смысле? – удивился Макгрей.
Катерина понизила голос.
– Они хотели что-то у нее выведать. Что-то весьма конкретное.
Я терпеливо осведомился:
– Кто вам так сказал?
– Никто. Им и не нужно было. Я это почувствовала.
Макгрей встрял ровно в тот момент, когда я собирался отпустить язвительнейшее замечание.
– Расскажите подробнее.
Катерина покачала головой.
– О, там всюду это чувствовалось, Адольфус. В записке Леоноры, в лакее, которого за мной прислали, в скатерти, в стенах гостиной… Ох, ну и дом же это был!
– Вы бывали там до сеанса?
– Да, ты же знаешь, я всегда так делаю, когда люди вызывают меня к себе домой. – Она передернулась, в этот раз всем телом, словно ее внезапно обдало ледяным сквозняком. – Нечто витало там в воздухе, мальчик мой, как вонь, которую улавливаешь еще до того, как войдешь внутрь. Ненависть… Чувство вины… Ложь… Что-то жуткое давным-давно оставило там свой отпечаток, и он так и не стерся.
Повисла долгая тишина: Катерина, по всей видимости, пыталась справиться с нахлынувшими эмоциями, Макгрей был задумчив, как Иоанн Богослов, записывающий Откровение, а я крутил в руках карандаш.
– Я была вынуждена попросить Леонору очистить все комнаты с помощью освященных свечей, – продолжила Катерина. – И этого едва хватило. Мне даже пришлось принять особые меры, к которым я редко обращаюсь.
– Особые меры? – спросил я.
– Чтобы уберечь свою душу – и жизнь. Спиритический сеанс – это нечто очень… Очень…
Она не могла подыскать слово, и Макгрей пришел ей на помощь.
– Очень личное. Я понимаю. Грубо говоря, это почти как залезть к кому-то в постель. Если у него есть, ну, скажем, вши, то ты их подхватишь.
Я изогнул бровь.
– То есть… Вы защитили себя от заражения духовным сифилисом?
– Да чтоб тебя! – крикнула она, вскочив и грохнув ладонями по столу. Я порадовался, что ногти у нее были обрезаны, иначе она выцарапала бы мне глаза. – Да! Можешь глумиться сколько хочешь, но та защита сохранила мне жизнь. И жизнь, и душу! А те сукины дети – все шестеро – теперь горят в аду.
Я примирительно поднял руки.
– Замечательно, но давайте не будем сейчас углубляться в эту тему. Нам нужно больше подробностей.
Макгрей кивнул ей. Катерина возмущенно засопела, но все же села на место.
– Вы сказали, что Леонора связалась с вами больше месяца назад, но сеанс состоялся лишь в прошлую пятницу?
– Да. Нужно было дождаться, пока сойдутся звезды. Каждой душе подходит свое сочетание.
Мой карандаш замер, я вник в ее слова, а затем продолжил писать.
– Можете перечислить присутствовавших?
Она сурово посмотрела на меня.
– Ты имеешь в виду погибших?
Вопрос не требовал ответа, так что я промолчал, и Катерина начала загибать пальцы.
– Там была Леонора… Дядя, который переехал к ней после смерти ее родителей…
– Как его звали?
– Все звали его или Уилберг, или мистер Уилберг.
– Кто еще?
– Я так поняла, что один из них был вдовцом этой самой бабушки – тот немощный старик… Мистер Шоу. Гектор Шоу.
Я записал имя.
– Продолжайте.
– Еще там был мужлан, который очень любил командовать – все называли его полковником…
– Это, видимо, полковник Гренвиль, – сказал я, вспоминая заметку из газеты. – Он был из кровной родни?
– Свояк. Его жена тоже присутствовала – еще одна внучка той Элис.
– Получается, что Гектору Шоу она приходилась внучкой?
– Да, она обращалась к нему «дедушка». По-моему, ее звали Марта. Украшения у нее были богатые. И еще там был робкий долговязый мужчина. Дядя Леоноры постоянно им понукал. Его звали Бертран.
Я посчитал.
– Хорошо, это соответствует количеству найденных тел. Кто-нибудь из них показался вам странным?
– Я уже сказала вам, что все они были прокляты.
– Даже юная Леонора, столь заинтересованная в ваших искусствах?
– О да! Она всегда требовала больше, чем следовало. Той ночью она даже фотографический аппарат принесла.
– Там был фотографический аппарат? – вскричал Макгрей. Я тоже удивился – и подчеркнул это слово в записной книжке.
– Да, – ответила Катерина. – Леонора сказала, что духи иногда показываются на снимках.
Она презрительно фыркнула.
– Думаете, так не бывает? – спросил Макгрей.
– Откуда мне знать? Эти чертовы штуки только богачам по карману.
– Но вам все же не по нраву эта затея с фотографиями покойников, – заметил я.
– И то верно. Это же мучительство! Души тех, кто недавно умер, иногда застревают в стекле и зеркалах. Если духи и правда могут появляться на фотографиях, то наверняка потому, что эти машины тоже способны их поймать.
Я уставился на нее, открыв рот. Поверить не мог, что в наш век до сих пор существовало столь вопиющее невежество. Тем не менее присутствие фотографического аппарата на сеансе могло оказаться весьма полезным.
– В ту ночь делали фотографии? – спросил я.
– Да.
– Сколько?
– О, точно не знаю. Я была занята своим делом. Кажется, несколько сделали. До и во время сеанса.
Это я тоже у себя подчеркнул, а Макгрей уже с предвкушением потирал руки.
– Мы должны найти этот аппарат, Фрей. Наверное, он все еще на… – ему пришлось прикусить язык, чтобы не произнести слова «на месте преступления». – В гостиной. Мне сообщили, что дом заперли на замок. Все там должно быть в нетронутом виде.
– Я, черт возьми, надеюсь на это, – сказал я, после чего со вздохом повернулся к Катерине. – А теперь к делу, мадам. Расскажите в подробностях, как прошел сам сеанс.