Мы позавтракали засветло и уже до рассвета гуськом поднимались на холм за деревушкой. Впереди шел проводник из местных с копьем в руке, затем Друпи с моим автоматом и флягой, за ним я со «спрингфилдом», Старик с «манлихером», Мама, довольная, что может ничего не нести, М’Кола с двустволкой Старика и еще одной флягой. Замыкали шествие два местных жителя, которые несли копья, брезентовые мешки с водой и ящик с провизией. Мы собирались переждать полуденную жару где-нибудь в тени и не возвращаться в лагерь до темноты. Прохладным утром идти в гору было намного приятнее, чем карабкаться на нее на закате, как было вчера, когда камни и земля отдают накопившийся за день жар. Мы шли тропой, по которой регулярно гоняли скот, но сейчас сухую пыль под ногами увлажнила утренняя роса. Вокруг было много следов гиен, а когда тропа вывела нас на серый гребень горы, откуда открывался вид на глубокое ущелье, и потом повела нас по его краю, мы заметили в пыли за скалами свежий след носорога.
– Он только что прошел, – сказал Старик. – Должно быть, они ходят здесь ночью.
Внизу, на дне каньона, мы видели вершины высоких деревьев, а в просвете между ними сверкала вода. Противоположный крутой склон был изрезан оврагами, которые мы видели накануне. Друпи о чем-то перешептывался с проводником – тем, за которым гнался носорог. Потом они стали спускаться по крутой тропе, которая вела изгибами на дно ущелья.
Мы остановились. До сих пор я не замечал, что жена хромает, а когда это увидел, между нами завязалась шепотом перепалка, в ней каждый считал себя правым, она шла еще из прошлого – и всегда из-за обуви, которую ей нельзя было носить, а теперь – из-за конкретных ботинок, которые терли ноги. Боль уменьшилась, когда обрезали спереди толстые и короткие шерстяные носки, надетые поверх обычных, а потом и вовсе их сняли. Теперь ботинки вроде можно было носить. Но на крутом спуске эти испанские охотничьи ботинки стали опять жать в пальцах, и тогда разгорелся давний спор относительно размера ботинка и того, прав ли был сапожник, сторону которого я принял сначала беспечно, будучи переводчиком, а потом сознательно, поверив в его теорию, что проблема будет решена, если увеличить задник ботинка. Но сейчас его логика была посрамлена: ботинки натирали ноги, и ситуацию нельзя было исправить доводом, что новые ботинки всегда жмут несколько недель, пока не разносятся. Теперь, когда толстые носки сняли, она пробовала ступать осторожно, примериваясь, не давит ли кожа на пальцы, спор наш прекратился: ей не хотелось выглядеть неженкой, а напротив, хотелось держаться уверенно, чтобы мистер Дж. Ф. был ею доволен, и мне стало стыдно за свою грубость, за свое негодование, в то время как ей было больно, вообще стыдно за всякое негодование – и в прошлом тоже, и я, остановившись, шепнул ей об этом, и мы оба улыбнулись, мир был восстановлен, и ботинки вроде не жали без толстых носков, а я теперь ненавидел всех идиотов, негодующих истины ради, особенно одного отсутствующего американского друга, хотя сам только что перестал быть таким идиотом, и дал себе слово, что никогда уже больше не буду таковым, и следил за идущим впереди Друпи, и вот мы уже достигли дна каньона с толстыми и высокими деревьями, и это дно, казавшееся сверху узкой щелью, расширилось, открыв меж деревьев речку.
Мы остановились в тени деревьев с крепкими гладкими стволами и идущими понизу узловатыми корнями, которые лезли вверх, как артерии; сами же стволы зеленовато-желтым цветом напоминали деревья во Франции зимой после дождя. Но здесь кроны были роскошнее, листва пышнее, а внизу, из ручья, подобно папирусу, тянулся к солнечным лучам тростник высотой футов в двенадцать, густой, как пшеница в поле. Вдоль ручья шел звериный след, и Друпи, склонившись, его изучал. Подошел М’Кола, и они вдвоем прошли немного вперед, всматриваясь в следы, а потом вернулись к нам.
– Ньяти, – прошептал М’Кола. – Буйвол.
А Друпи шепнул что-то Старику, и тот тихо произнес своим хрипловатым от виски голосом:
– Вниз по реке прошли буйволы. Друпи говорит, среди них есть крупные самцы. Обратно они не возвращались.
– Так пойдем за ними, – сказал я. – Лучше еще один буйвол, чем носорог.
– Одно другому не мешает. Буйвол не отменяет носорога, – заметил Старик.
– Боже, куда я попал! Какие-то сказочные места! – воскликнул я.
– Великолепные места, – согласился Старик. – Такое и представить трудно.
– Деревья как на картинах Андре[26], – сказала Мама. – Как красиво! Только взгляни на этот зеленый цвет. Настоящий Массон[27]. Жаль, что хороший художник не может этого видеть.
– Как твои ботинки?
– Не жмут.
По следу буйволов мы шли очень медленно и осторожно. Ветра не было, но мы знали: когда он поднимется, то будет дуть с востока нам в лицо. Следы вели нас вдоль ручья, и с каждым шагом трава становилась все выше. Дважды приходилось ползти, а тростник рос так густо, что в двух футах уже не было ничего видно. Друпи обнаружил в иле свежий след носорога. Что будет, подумал я, если огромный носорог потопает назад по нашему туннелю, и что будет делать каждый из нас? Мысль о таком волнующем сюрпризе меня не радовала. Это похоже на западню, а со мной жена. У изгиба ручья мы выбрались из высокой травы на берег, и там я отчетливо уловил запах зверя. Я не курю и, охотясь в родных краях, несколько раз чувствовал близость лосей во время гона, еще не видя их, и узнавал по запаху, где залег в лесу старый самец, распространявший резкий мускусный запах, довольно, впрочем, приятный. Но этот запах у ручья был мне незнаком.
– Я чую их, – шепнул я Старику.
Он сразу мне поверил.
– Чей это запах?
– Не знаю, но запах сильный. Разве вы его не чувствуете?
– Нет.
– Спросите у Друпи.
Друпи кивнул и заулыбался.
– Местные нюхают табак, – сказал Старик. – Не знаю, различают они звериные запахи или нет.
Здесь опять рос тростник выше человеческого роста, мы шли тихо, бесшумно переступая с ноги на ногу, движения наши были как во сне или при замедленной киносъемке. Запах я ощущал постоянно и все отчетливее – то сильнее, то слабее. Мне это совсем не нравилось. Теперь мы шли рядом с берегом, а звериная тропа уводила нас прямиком в болото, где тростник был еще более высокий.
– Этот запах прямо в нос ударяет. Они совсем рядом, – тихо сказал я Старику. – Я не шучу. Так и есть.
– Я вам верю, – ответил Старик. – Может, стоит подняться на берег и обойти это место. Оно будет как раз под нами.
– Согласен. – А наверху я сказал ему: – Мне как-то не по себе среди этих высоких зарослей. Не хотелось бы тут охотиться.
– А что, если б вам пришлось охотиться в этом тростнике на слона? – тихо спросил Старик.
– Никогда не стал бы этого делать.
– Неужели в таких местах охотятся на слонов? – спросила Мама.
– А как же! Становишься другому на плечи и стреляешь, – ответил Старик.
«С такими удальцами мне не сравниться», – подумал я.
Мы двинулись по травянистому, слегка выступавшему вперед правому берегу через открытое место, огибавшее тростниковое болото. На противоположном берегу росли могучие деревья, а за ними возвышалась крутая стена ущелья. Ручья отсюда не было видно. Справа шел ряд холмов, поросших редким кустарником. Впереди, где кончалось тростниковое болото, русло суживалось, и ветви деревьев почти скрывали ручей. Вдруг Друпи схватил меня за руку, и мы оба припали к земле. Сунув мне двустволку, он сам взял «спрингфилд». За излучиной ручья я увидел голову носорога с длинным, великолепным рогом. Зверь качал головой, и я видел настороженно торчавшие уши и маленькие, свинячьи глазки. Я снял ружье с предохранителя и знаком приказал Друпи лечь. Но тут раздался голос М’Колы: «Тото! Тото!» – и он удержал мою руку. «Манамуки! Манамуки! Манамуки!» – быстро зашептал Друпи, тоже уговаривая меня не стрелять. Это была самка носорога с детенышем. Я опустил ружье, и тут самка фыркнула, и все семейство скрылось в камышах. Детеныша я так и не увидел. По ходу их движения колыхался тростник, потом все стихло.
– Не повезло, – пробормотал Старик. – А рог был на славу!
– А я уж готовился ее уложить, – сказал я. – Не разглядел, что это самка.
– М’Кола видел детеныша.
М’Кола что-то зашептал Старику, энергично кивая при этом головой.
– Он говорит, что поблизости есть еще один носорог, – пересказал мне Старик. – Он слышал фырканье.
– Поднимемся выше, оттуда мы увидим, если кто-то появится. Можно бросить что-то в тростник, – предложил я.
– Хорошая мысль, – согласился Старик. – Может, самец как раз там.
Мы поднялись чуть выше по берегу, откуда открывалось все тростниковое болото. Старик держал наготове двустволку, я тоже взвел курок. М’Кола бросил палку туда, откуда донеслось фырканье. В ответ раздалось еще более шумное фырканье и никакого движения, даже тростник не колыхнулся. Затем вдали раздался шумный треск, и тростник яростно закачался: кто-то мчался сквозь него к противоположному берегу, но кто именно, мы не видели. Затем я разглядел черную спину, широко разведенные, заостренные рога буйвола, взбегавшего вверх по крутому склону. Он бежал, вытянув в одну линию шею и голову с тяжелыми рогами, его холка напряглась, как у разъяренного быка. Я прицелился ему под лопатку, но Старик остановил меня.
– Самец мелкий, – тихо проговорил он. – Я не стал бы его убивать – разве только на мясо.
Мне же буйвол показался большим. Сейчас он стоял боком, повернув к нам голову.
– В моей лицензии еще три буйвола, а нам скоро отсюда уезжать, – сказал я.
– Мясо у него, конечно, очень вкусное, – пробурчал Старик. – Тогда действуйте. Кончайте с ним. Но после выстрела ждите появления носорога.
Я присел, ощущая непривычно большой вес двустволки, прицелился буйволу под лопатку, нажал на курок, но выстрела не последовало. Вместо легкой, послушной работы «спрингфилда» спусковой механизм двустволки словно заклинило. Все это напоминало ночной кошмар, когда хочешь выстрелить, но не можешь. Я постарался справиться с собой, задержал дыхание и снова нажал на курок. На этот раз я добился успеха, ружье выстрелило со страшным грохотом, а когда я очухался, буйвол все еще был на ногах и уходил от нас влево по склону. Тогда я выстрелил из второго ствола, подняв у его задних ног фонтан из каменных осколков и комьев земли. Не успел я перезарядить ружье, как буйвола уже и след простыл, но тут мы все услышали фырканье и тяжелый топот еще одного носорога, мчавшегося из дальних тростниковых зарослей к раскидистым деревьям на нашем берегу, он лишь на секунду мелькнул у нас перед глазами.
– Это самец, – сказал Старик. – Он ушел вниз по ручью.
– Ндио. Думи! Думи! – Друпи тоже подтверждал, что это был самец.
– Я ведь попал в этого чертова буйвола, – заявил я. – Куда – не знаю. Как же неудобны эти тяжелые двустволки. Спуск слишком тугой.
– Из «спрингфилда» вы бы его убили, – сказал Старик.
– Или хотя бы знал, куда ранил. Я думал, что из «четыреста семидесятого» можно или убить, или промахнуться, – сказал я. – Вместо этого я его всего лишь ранил.
– Он старается держаться, – сказал Старик. – Дадим ему время.
– Боюсь, я попал в брюхо.
– Трудно сказать. Хоть он и мчался во весь дух, но мог рухнуть через сто метров.
– К черту этот «четыреста семидесятый», – решительно заявил я. – Не могу из него стрелять. Спусковой крючок – как консервный нож, открывающий банку сардин.
– Не унывайте, – сказал Старик. – Здесь бродит несметное число носорогов.
– А как же мой буйвол?
– И до него доберемся. Дадим ему время. Потеряет силы – и свалится.
– Хорошо, что мы выбрались из тростника, пока все эти звери оттуда не повыскакивали.
– Что правда, то правда, – согласился Старик.
Мы говорили между собой шепотом. Я взглянул на жену. Вид у нее был как у человека, получавшего удовольствие от хорошего мюзикла.
– Ты не заметила, куда он ранен?
– Не заметила, – прошептала она. – Ты думаешь, там еще кто-то есть?
– Видимо-невидимо, – ответил я. – Так что будем делать, Старик?
– Ваш буйвол может быть где-то за излучиной, – сказал Старик. – Пойдем посмотрим.
До крайности возбужденные, мы зашагали по берегу, а дойдя почти до конца тростниковых зарослей, услышали, что какой-то зверь грузно пробирается сквозь высокие стебли. Я вскинул ружье и ожидал, кто появится. Никого не было, а тростник по-прежнему раскачивался. М’Кола сделал знак рукой, чтобы не стреляли.
– Детеныш, – сказал Старик. – Должно быть, их двое. Но где же чертов буйвол?
– Как вы узнали, что это детеныши?
– По площади колышущегося тростника.
Мы стояли, глядя на бегущий внизу ручей, всматривались в тени под ветвями больших деревьев и уходящее вдаль русло ручья, как вдруг М’Кола указал на холм справа от нас.
– Фаро, – прошептал он и вручил мне бинокль.
На холме грудью вперед, глядя в нашу сторону, стоял, насторожив уши и поводя мордой, словно принюхивался к ветру, черный крупный носорог. В бинокль он показался мне просто огромным. Старик тоже разглядывал его в свой бинокль.
– Он не лучше вашего предыдущего, – сказал он тихо.
– Сейчас я могу попасть точно в шею, – прошептал я.
– По лицензии вы имеете право убить еще только одного, – шепнул мне в ответ Старик. – Вам нужен очень хороший носорог.
Я протянул бинокль Маме.
– Мне и без бинокля видно, какой он огромный, – сказала она.
– Носорог может напасть, – предупредил Старик. – Вот тогда вам поневоле придется стрелять.
Тем временем из-за высокого дерева с пышной кроной вышел еще один носорог – поменьше.
– Бог мой, да это детеныш, – вырвалось у Старика. – Выходит, перед нами самка. Счастье, что вы не выстрелили. Схватки б нам не избежать.
– Это все та же самка?
– Нет, у той был огромный рог.
От такого ненормального переизбытка дичи нас всех охватило нервное возбуждение, как у впавшего в эйфорию пьяницы. Такое состояние обычно возникает, когда редкие звери или рыбы вдруг начинают попадаться в немыслимом количестве.
– Взгляните на нее. Она чувствует близость опасности, хотя не видит и не чует нас.
– Но она слышала выстрелы.
– То, что люди близко, она понимает, но не знает точно – где.
Самка стояла на самом виду – такая огромная и смешная, что на нее было приятно смотреть. Я прицелился ей в грудь.
– Отличная мишень.
– Лучше не бывает, – сказал Старик.
– Так что же мы будем делать? – спросила практичная Мама.
– Обойдем ее, – ответил Старик.
– Если будем держаться ниже, не думаю, что она учует наш запах.
– Как знать! – сказал с сомнением Старик. – Встреча с ней не сулит ничего хорошего.
Но самка, не проявив агрессии, просто опустила голову и пошла вверх по холму со своим уже почти взрослым детенышем.
– Теперь, – сказал Старик, – пошлем Друпи вперед – пусть поищет следы самца. А мы пока посидим в тени.
Мы устроились под деревом, а Друпи и проводник пошли вдоль ручья, каждый по своей стороне. Вскоре они вернулись с сообщением, что носорог ушел вниз по ручью.
– Кто-нибудь видел его рог? – спросил я.
– Друпи говорит – большой.
М’Кола сделал несколько шагов по холму, потом вдруг пригнулся к земле и жестом подозвал нас.
– Ниати, – сказал он, глядя из-под руки.
– Где? – спросил Старик.
М’Кола указал, пригнулся еще больше, а когда мы подползли к нему, передал мне бинокль. Звери были далеко от нас, ниже по течению, на одном из выступов крутого склона. Сначала мы разглядели шесть, а потом и восемь буйволов – черных, с массивными загривками и блестящими рогами. Некоторые щипали траву, а другие были настороже.
– Вон тот – самец, – сказал Старик, не отрывая глаз от бинокля.
– Который?
– Второй справа.
– Мне все они кажутся самцами.
– Слишком большое расстояние. Но этот самец хорош. Теперь нам надо перейти ручей, обойти их и подкрасться сверху.
– А они не уйдут?
– Не должны. Если станет жарко, могут спуститься к ручью.