– У безвинных людей редко бывают наготове алиби, – заметила леди Хардкасл. – А против нее есть еще какие-то улики?
– Насколько мне известно, нет. Во всяком случае, полиция об этом не говорила.
– А откуда вы взяли эти сведения?
– У самой Лиззи. Я пришла к ней сразу. И присутствовала на заседании магистратского суда, который передал ее дело на рассмотрение суда присяжных.
– Полагаю, ей была оказана юридическая помощь?
– Да, мы оплатили юридические услуги. В городе есть пара солиситоров, сочувствующих нашему делу, и один из них немедля пригласил на дело барристера[18], но от этого, разумеется, не было никакого толку. Мы надеялись вытащить ее под залог, но, как вы сами прочитали в газете, она будет содержаться в тюрьме Хорфилд до весенней сессии суда присяжных.
Леди Хардкасл отпила чаю и на минуту задумалась. Она еще раз полистала свой блокнот, после чего опять подняла взгляд на леди Бикл.
– Вы убедили меня в том, что, по всей вероятности, это не Лиззи Уоррел, – заключила она. – К тому же ЖСПС никогда не занимался поджогами и вообще объявил перемирие. Вы описали Лиззи как преданного члена союза, которая никогда бы не нарушила приказ. И уверяете, что она бы ни за что не сделала ничего подобного по собственной инициативе.
– Я готова держать пари на мои драгоценности, что это не она, – с жаром сказала леди Бикл.
– Однако для присяжных все эти аргументы не годятся. Вы можете объяснить им, почему это вряд ли была Лиззи, но мы должны суметь доказать, что это точно была не она.
– Так сказал и наш барристер. Думаю, он не очень-то сочувствует нашему делу, хотя профессия обязывает его оспаривать обвинение. Однако, по его словам, он мало что может сделать. Не имея железного алиби, сложно доказать, что обвиняемый не совершал того, в чем его обвиняют, основываясь только на уверениях его друзей в том, что он не мог этого совершить.
– Безусловно, – согласилась леди Хардкасл. – Насколько я понимаю, наша задача будет состоять в том, чтобы доказать ее невиновность, найдя того, кто действительно сжег магазин и убил мистера Бейкерсфилда.
– Брукфилда, миледи, – машинально поправила ее я.
– Да хоть бы и Брукфилда, – подтвердила она. – Так мы и докажем ее невиновность – отыщем настоящего преступника.
– Так вы, и правда, готовы взяться за это дело? – воскликнула леди Бикл. – О, скажите, что готовы. Полиция прекратила расследование – у них уже есть своя обвиняемая. Как ни мелодраматично это звучит, вы – единственный человек, который может спасти Лиззи Уоррел от виселицы.
– Ну, раз уж вы так ставите вопрос, – с улыбкой сказала леди Хардкасл.
– Само собой, мы покроем все ваши расходы. Денег у ЖСПС немного, но, если будет нужно, я заплачу вам из своих средств.
Прежде чем ответить, леди Хардкасл вопросительно взглянула на меня, и я чуть заметно кивнула.
– Хорошо, мы займемся этим делом, – заключила она. И не будем больше говорить о деньгах. Считайте это нашим вкладом в дело борьбы за права женщин.
– О, спасибо, – сказала леди Бикл. – Огромное вам спасибо. Остальные девушки будут так рады. Вы просто должны пойти со мной и познакомиться с ними. У вас назначены еще какие-то встречи? Вы можете пойти сейчас в наше отделение? Оно располагается в магазине.
– Мы весь день свободны. Это далеко?
– Буквально в двух шагах. Я велю Уильямсу принести наши пальто.
Она подошла к шнуру звонка, висящему рядом с камином, и позвонила своему дворецкому.
Когда леди Бикл сказала: «буквально в двух шагах», я сразу же представила себе двадцать минут пешего пути со множеством поворотов, во время которого я стану обдумывать текст моей будущей лекции о том, как правильно использовать слово «буквально».
К счастью, вслух я ничего не сказала.
Выйдя из двери, мы пошли направо, спустились по лестнице, после чего повернули налево, в сторону Беркли-сквер. Пройдя мимо нашего маленького «ровера», мы двинулись туда, откуда приехали, то есть в сторону Квинз-роуд. Пройдя по этой улице, мы впервые завернули за настоящий угол. Направо. Прошли магазин часов фирмы «Гамильтон». Впереди было видно здание станции Большой Западной железной дороги, за которой виднелся магазин, принадлежащий некой Флоренс Гриффитс. Какое великолепное имя.
– Вот мы и пришли, – бодро сказала леди Бикл. – Дом номер тридцать семь. Штаб-квартира нашего отделения.
Так оно и было. В окне здесь красовались плакаты с лозунгом «Право голоса – женщинам», украшенные лентами цветов ЖСПС: зелеными, белыми и фиолетовыми. Это определенно была штаб-квартира бристольского отделения ЖСПС, и она в самом деле находилась «буквально в двух шагах».
– Входите, и я познакомлю вас с девушками, – сказала леди Бикл.
И мы вошли вслед за ней.
Перед нами был небольшой магазин с расположенным в задней части помещения прилавком, за которым виднелась дверь, ведущая к неведомым тайнам и утехам. Стены были уставлены стеллажами, на коих были сложены печатные материалы ЖСПС: брошюры, листовки и небольшие плакаты. На газетной стойке лежали выпуски газеты суфражеток «Право голоса – женщинам». Сбоку от прилавка стоял портновский манекен, облаченный в традиционное для союза белое платье, украшенное бело-зелено-фиолетовым кушаком, а также значками и лентами тех же цветов. Рядом были выставлены кушаки, шарфы и броши таких же цветов, что и на манекене, а также, к некоторому моему удивлению, небольшая табличка, гласящая, что покупательницы могут «спрашивать у прилавка о подвязках и нижнем белье».
Когда мы вошли, женщина, стоящая за прилавком, посмотрела на нас и вышла из-за него, дабы поприветствовать нас. С ног до головы одетая в белое, она была не так пугающе красива, как леди Бикл, хотя я к своему удовольствию отметила про себя, что у нее гораздо более сообразный рост. Правда, наружность ее была столь непримечательна, что взгляд скользил по ней, не останавливаясь и невольно переключаясь на что-то, представляющее больший интерес. Одета она была так, словно участвовала в манифестации суфражеток. Даже ее ботинки были белого цвета, и на них красовалась изящная вышивка в виде орнамента из маргариток. Выглядели они как нельзя более подобающе и являли собой наиболее интересную часть ее обличья.
Когда она увидела нас, по ее лицу скользнула мимолетная улыбка.
– Джорджи! – воскликнула она. – Мы тут гадали, когда ты зайдешь. Это они?
– Да, они, – ответила леди Бикл. – Леди Хардкасл, позвольте представить вам Беатрис Челленджер, управляющую нашим скромным магазином и настоящую молодчину. Битти, это Эмили, леди Хардкасл.
– Здравствуйте. Рада знакомству, – хором сказали они обе.
– Мисс Армстронг, позвольте…. О, полно, все это звучит так глупо и так официально. Флоренс Армстронг, Битти Челленджер. Мисс Армстронг камеристка леди Хардкасл и ее правая рука.
Мы произнесли слова приветствия, причем тоже хором.
– А где Марисоль? – осведомилась леди Бикл.
– Она наверху, распекает наших делопроизводительниц, – ответила мисс Челленджер.
– Марисоль Рохас наша чилийская смутьянка, – объяснила леди Бикл. – В каждой организации должен быть свой баламут. Она очень организованна и великая мастерица по части делопроизводства, но вспыхивает, как спичка; никогда не видела, чтобы кто-нибудь был так вспыльчив, как она. Нет, она душка, но, похоже, наш мир и все, что в нем есть, вызывает у нее ужасную досаду. Давайте поднимемся, и я вас познакомлю.
Она повернулась, дабы провести нас через дверь, находящуюся за прилавком, но стоило ей взяться за дверную ручку, как кто-то вырвал эту ручку из ее руки и распахнул дверь с той стороны. На пороге стояла смуглая черноволосая дама с сердитой гримасой на лице. Увидев нас, она резко остановилась.
– О, простите, – сказала она с сильным испанским акцентом. – Я не знала, что у нас гости.
– Прошу вас, не обращайте на нас внимания, – ответствовала леди Хардкасл по-испански. – Мы ваши друзья. Мы пришли, чтобы доказать невиновность Лиззи Уоррел.
– Ах, вот оно что, – отозвалась невысокая чилийка и перешла на свой родной язык. – Стало быть, вы леди Хардкасл. Джорджи говорила, что собирается попросить вас помочь. Я Марисоль Рохас. Спасибо, что пришли. Для бедной Лиззи любая помощь будет нелишней.
– Я не могу ничего обещать, но мы сделаем все, что в наших силах.
– Вы очень хорошо говорите по-испански, – похвалила ее Марисоль.
– Стараюсь, – сказала леди Хардкасл, вновь перейдя на английский.
– Нам придется остерегаться вас, если вы будете целыми днями болтать по-иностранному, – ввернула мисс Челленджер.
Леди Хардкасл нахмурилась, но ничего не сказала.
– Я впечатлена, – заметила леди Бикл. – Я довольно сносно говорю по-французски, но у меня не было возможности выучить какие-то другие иностранные языки. Вы знаете много языков?
– Да так, один или два, – ответила леди Хардкасл. – От этого никуда не денешься, если ты жена дипломата.
– Готова поспорить, что вы просто скромничаете. Мисс Армстронг, я права?
– В какой-то мере, да. Насколько мне известно, она может достойно вести беседу на французском, испанском, немецком, итальянском, на мандаринском диалекте китайского языка, на хинди… и на латыни.
– И на древнегреческом, – добавила леди Хардкасл.
– Про него я забыла.
– И на шанхайском диалекте.
– Ах да, и на нем. А еще вы можете неплохо изъясняться по-венгерски и на сербскохорватском.
– Кода мы с мужем жили в Москве, я научилась немного объясняться и по-русски.
– Она крепче и грознее, чем кажется, – подытожила я.
Мисс Челленджер и сеньорита Рохас растерянно хлопали глазами, леди Бикл же усмехнулась.
– Забавно, – сказала она. – Теперь вы впечатляете меня еще больше. Столько языков – да вы просто полиглот.
– Не забудьте и про Армстронг – она тоже не лишена дарований, – сказала леди Хардкасл. – Список иностранных языков, которые знает она, столь же внушителен, к тому же она может говорить еще и по-валлийски. Во всяком случае, я думаю, что может. Вдруг она так просто прочищает горло.
Я перешла на прекрасный язык бардов, дабы цветисто выразить свое крайне возмущенное мнение о сей напраслине на родное наречие моей матушки.
– Вот видите? – вопросила леди Хардкасл. – Сейчас она либо сказала нечто ужасающе грубое, либо у нее легкий бронхит. Должна сказать, что лично я бы поставила на грубость, однако никогда нельзя быть уверенной до конца.
– Вы слишком хорошо меня знаете, – согласилась я.
Мисс Челленджер продолжала взирать на нас с легким неодобрением на лице.
– Означает ли ваш визит, что вы согласились нам помочь, миледи? – спросила она.
– Во всяком случае, мы постараемся это сделать, – отвечала леди Хардкасл. – Боюсь, пресса, возможно, слегка преувеличила нашу репутацию по части сыска, но мы сделаем все, что в наших силах, не так ли, Армстронг?
– Непременно, – подтвердила я. – А мисс Уоррел тоже работает в этом магазине?
– Да, – сказала мисс Челленджер. – Мы открыты шесть дней в неделю – хотя по средам мы, разумеется, работаем только полдня[19]. Мы стараемся делать так, чтобы здесь нас всегда было двое, так что нам троим – Лиззи, Марисоль и мне – удается не прекращать работу штаб-квартиры и магазина и все же выкраивать время для остальных дел нашего союза.
– Без мисс Уоррел вам придется нелегко, – предположила леди Хардкасл. – А остальные члены организации не могли бы вам помочь?
– В этом-то и состоит загвоздка, если речь идет о добровольной организации вроде ЖСПС, – объяснила леди Бикл. – Почти у каждой из нас есть и другие обязательства. Нам крупно повезло, что четырем из нас до сих пор удавалось уделять нашей штаб-квартире так много времени. Само собой, я буду помогать здесь по нескольку часов, когда смогу. Одному-двум скучным комитетам придется обойтись без меня, и, вероятно, в четверг на партии в бридж у леди Хупер будет не хватать одного игрока, но есть и более важные вещи. Например, то, чем мы занимаемся здесь.
– Вы думаете, вам удастся вернуть нам Лиззи? – спросила мисс Челленджер.
– Я, право же, не могу давать обещаний, – ответила леди Хардкасл. – Но наша репутация, по поводу которой я только что выразилась немного пренебрежительно, все же сможет открыть перед нами несколько дверей. Так, в уголовном розыске Бристоля у нас имеется хороший друг. Думаю, инспектор Сандерленд сможет нам помочь.
– Я бы не поставила жизнь Лиззи на такую слабую карту, – сказала мисс Челленджер. – Полиция считает, что у них и так достаточно улик, и там нам прямо сказали, что они не собираются тратить свои силы, чтобы искать кого-то еще.
– Возможно, – согласилась леди Хардкасл, – но попытка не пытка. Сандерленд не такой ретроград, как обычный средний полицейский сыскарь. К тому же у нас есть кое-кто и в «Бристольских известиях».
– В самом деле? – удивилась я. – Уж не имеете ли вы в виду…
– Да, Дину Коудл. – Она обратилась к остальным: – В прошлом году, занимаясь всей этой историей с живыми картинами, мы познакомились с одной довольно нелицеприятной журналисткой[20]. Нет, скажи я, что мы с ней друзья, я бы солгала…
Я вскинула брови – я бы солгала, если бы сказала, что мне не хочется дать Дине хорошую затрещину.
– … Но, думаю, честолюбивая молодая леди ее сорта не упустила бы шанса опубликовать что-то вроде «Полиция села в лужу, но «Бристольские известия» выяснили правду». К ней просто нужно найти правильный подход.
– Что ж, мы ужасно благодарны за все, что вы, как вы считаете, возможно, сможете сделать, – сказала леди Бикл. – Кстати, не хотите ли еще чаю?
– Спасибо, – ответила леди Хардкасл, – но я бы предпочла начать работу немедля. Куй железо пока горячо и все такое. Каждый день, который бедная Лиззи Уоррел проводит в тюрьме, – это еще один потерянный день ее драгоценной жизни. У вас тут случайно не найдется телефона? Если вы позволите мне протелефонировать инспектору Сандерленду, возможно, нам удастся сразу же нанести ему визит.
Леди Бикл провела леди Хардкасл через таинственную дверь, а я улыбнулась мисс Челленджер и спросила ее о «нижнем белье».
Глава 3
На наше счастье оказалось, что инспектор Сандерленд сейчас «дома и принимает посетителей», как выразилась леди Хардкасл. И мы, заверив наших новых подруг-суфражеток в том, что делом Лиззи Уоррел мы будем заниматься столь же ревностно, как всеми предыдущими, возвратились в дом леди Бикл, дабы вновь облачиться в нашу экипировку для поездок и сесть в авто.
Была суббота, время обеда, и Парк-стрит кишела людьми, делающими покупки. Я осторожно вела наш маленький «ровер» вверх по крутому склону холма, лавируя между великого множества повозок и еще более многочисленного сонма беспечных пешеходов, не обращающих ни малейшего внимания на опасность, которую представлял наш мощный автомотор. Его колеса не раз скользили в неизбежных последствиях доставки товаров в повозках на конной тяге, и здесь же тянулись трамвайные пути, также представлявшие немалую опасность, хотя и неорганического происхождения. Правда, рельсы хотя бы могли указать путь к Центральному трамвайному депо и Плавучей гавани, в которой благодаря шлюзам уровень воды не зависит от приливов и отливов, а оттуда было уже рукой подать до Центрального полицейского участка, известного также как Брайдуэлл. Я припарковала автомотор как можно ближе к его входу, после чего мы сошли на тротуар и попытались придать себе презентабельный вид.
Прежде я бывала в Брайдуэлле всего несколько раз, и, хотя в конечном счете наши визиты туда неизменно приводили нас к веселому и компанейскому инспектору Сандерленду, характер моих воспоминаний об этом месте был не вполне позитивен. Прежде чем получить доступ к нашему доброму другу и его коллегам из Уголовного розыска, нам всякий раз приходилось выдерживать непростые испытания, которые нам устраивал привратник в лице дежурного сержанта. В каждый мой визит в сей участок в нем дежурил один из самых что ни на есть неприятных полицейских сержантов, коих я имела счастье встречать за всю мою жизнь, в которой было множество полицейских сержантов. Входя в здание через широкие и высокие парадные двери, я поймала себя на том, что надеюсь, что нынче дежурит не он.