Едва германская армия успела переправиться через Дунай, как посыпались беды. Сербские и болгарские разбойники нападали на отставших и заблудившихся солдат, местные крестьяне были напуганы и встречали гостей неприветливо. Германцы тут же обвинили византийцев в том, что они подстрекают вражду со стороны местных, и отказывались понимать, что Исаак просто не в силах положить ей конец. Фридрих благоразумно постарался заручиться дружбой главарей мятежников. Стефан Неманя, сербский жупан, прибыл со своим братом Страцимиром в Ниш приветствовать германского монарха, который проходил через город в июле; а вожди болгарского восстания, валашские братья Иван Асень и Петр, прислали ему письма с обещанием помощи. Известия обо всех этих переговорах вызвали вполне естественную обеспокоенность у константинопольского двора. Исаак и без того уже подозревал Фридриха в нечистых замыслах. Его прежние послы при германском дворе Иоанн Дука и Константин Кантакузин отправились встречать Фридриха, вступившего на византийскую землю, но, к ужасу их старого друга, историка Никиты Хониата, воспользовались своей миссией для того, чтобы стравить Фридриха и Исаака, которому вскоре стало известно об их происках. Пока византийцы-провожатые своими кознями раздували недоверие Фридриха к империи, уходившее еще во времена Второго крестового похода, Исаак растерял последние остатки здравого смысла. До той поры дисциплинированность германской армии и адекватная подготовка византийских властей для снабжения ее всем необходимым в дороге предотвращали возникновение каких-либо неприятных инцидентов. Но когда Фридрих вошел в Филиппополь и оттуда отправил посланцев в Константинополь договориться о проходе его войск в Азию, Исаак бросил его представителей в тюрьму, намереваясь держать их там в качестве заложников, чтобы Фридрих не позволял себе лишнего. Однако он страшно ошибся насчет германского императора, который немедленно послал своего сына Фридриха Швабского взять, со своей стороны, в заложники город Дидимотихон во Фракии и написал домой другому сыну, Генриху, чтобы тот снарядил флот, который бы вел действия против Византии, и получил благословение папы на крестовый поход против греков. Фридрих заявил, что пока пролив находится в чужих руках, крестоносцы ничего не добьются. Перед лицом опасности нападения на Константинополь германской армии совместно с западным флотом Исаак несколько месяцев изворачивался и в конце концов отступил и выпустил немецких посланцев. В Адрианополе заключили мир. Исаак вернул заложников Фридриху и пообещал дать корабли, если он поплывет через Дарданеллы, а не Босфор, а также снабжать его провизией во время прохода по Анатолии. Фридрих хотел продолжить путь в Палестину. Он смирил свой гнев и согласился на предложенные условия.
Германская армия двигалась по Балканам черепашьим ходом, и Фридрих был слишком осторожен, чтобы отправляться в Анатолию в зимнее время года. Он перезимовал в Адрианополе, а константинопольцы дрожали от страха при одной мысли о том, что он отвергнет извинения Исаака и решит-таки идти на их город. В конце концов в марте 1190 года вся экспедиция отправилась в Галлиполи на берегу пролива Дарданеллы и при помощи византийских транспортных судов переправилась в Азию, а Исаак и его подданные вздохнули с облегчением.
От азиатского берега пролива Фридрих двинулся примерно тем же путем, которым шел Александр Македонский за полтора тысячелетия до него: пересек Граник и разлившийся Ангелокомит, пока не дошел до мощеной византийской дороги между Милетополем и современным Балыкесиром. По этой дороге он направился через Каламос к Филадельфии, где жители сначала встретили его дружелюбно, но потом пытались ограбить задние ряды его армии и поплатились за это. Фридрих добрался до Лаодикеи 27 апреля, через тридцать дней после переправы через Дарданеллы. Оттуда он двинулся вглубь страны по дороге, которой следовал Мануил в своем роковом походе к Мириокефалону; и 3 мая после стычки с тюрками миновал поле боя, где еще белели кости погибших. Теперь Фридрих оказался на территории, подвластной сельджукскому султану. Не вызывало сомнений, что Кылыч-Арслан, несмотря на все обещания, не намерен дать крестоносцам мирно пройти по его владениям. Однако величина христианской рати привела его в такой ужас, что он не пытался предпринимать каких-либо серьезных действий, помимо того, что крутился вокруг нее, отлавливая отставших солдат и донимая отряды, отправленные на поиски продовольствия. Тактика сработала эффективно. Голод и жажда вместе с тюркскими стрелами вскоре начали приводить к жертвам среди крестоносцев. Обойдя оконечность гор Султан-Даг и ступив на старинную дорогу, ведущую от Филомелиона на восток, Фридрих 17 мая подошел к Конье. Султан вместе со всем своим двором заблаговременно покинул столицу, и в ходе ожесточенной битвы с сыном султана Кутб ад-Дином император на следующий день сумел пробиться в город. Он не стал надолго задерживаться в его стенах, но все же дал армии немного передохнуть в садах Мерама на его южной окраине. Шесть дней спустя он двинулся в сторону Карамана, куда и прибыл 30-го числа, а оттуда без помех повел армию через перевалы Тавра к южному побережью у Селевкии. В то время этим портовым городом владели армяне, чей католикос поспешил письменно доложить обо всем Саладину. Дорога пролегала по труднопроходимой местности, еды не хватало, а летний зной палил нещадно.
10 июня великая рать спустилась на селевкийскую равнину и приготовилась перейти реку Каликадн и войти в город. Император ехал впереди со своей личной гвардией и спустился к воде. Что произошло потом, неясно. То ли он спрыгнул с коня, чтобы освежиться в прохладных волнах потока, а течение оказалось сильнее, чем он думал, то ли организм уже престарелого Фридриха не пережил внезапного шока, или, может статься, его конь поскользнулся и сбросил седока в воду, и того утянуло на дно тяжестью доспехов. К тому времени, как армия подошла к реке, тело уже вытащили из воды и уложили на берегу.
Смерть великого императора стала чудовищным ударом не только для его войск и соратников, но и для всего франкского мира. Весть о том, что он идет во главе огромной армии, воодушевила рыцарей, сражавшихся на сирийских берегах. Казалось, у него одного достаточно силы, чтобы прогнать мусульман, и, когда к нему присоединились бы армии королей Франции и Англии, которые, как было известно, вскоре намеревались отправиться на Восток, вместе они наверняка бы вернули Святую землю в руки христиан. Даже Саладин опасался, что не справится с этой объединенной мощью. Услышав о том, что Фридрих уже на пути в Константинополь, султан послал своего секретаря и будущего биографа Бахауддина в Багдад предупредить халифа ан-Насира о том, что правоверным надлежит сплотить свои силы перед лицом угрозы, и призвал к себе всех своих вассалов. Он собирал информацию о каждом шаге германской армии и ошибочно полагал, что Кылыч-Арслан тайно пособничает христианам. Когда до мусульман дошла новость о внезапной гибели Фридриха, они подумали, что это чудо Господне, совершенное ради спасения правоверных. Армию, собранную Саладином для сдерживания германцев в Северной Сирии, можно было спокойно сократить и послать отряды для подкрепления его войск на палестинском побережье.
Исламу действительно грозила большая опасность, и Саладин был прав, видя свое спасение в смерти императора. Хотя во время нелегкого марша по Анатолии германская армия потеряла некоторое количество солдат и часть снаряжения, но все еще оставалась весьма внушительной.
Однако германцы с их странной потребностью поклоняться вождю обычно оказываются полностью деморализованы, когда остаются без своего лидера. Воины Фридриха пали духом. Герцог Швабский принял командование на себя, но при всей его храбрости ему не хватало силы отцовского характера. Одни князья решили вернуться со своими войсками в Европу, другие сели на корабли в Селевкии или Тарсе и поплыли в Тир. Герцог с весьма поредевшей армией продолжил путь по киликийской равнине в жарком и влажном мареве лета, неся с собой тело императора, которое хранили в уксусе. После некоторых колебаний армянский князь Левон решил нанести почтительный визит в немецкий лагерь. Но германские вожди не сумели надлежащим образом позаботиться о пропитании своих людей. Оставшись без императорского надзора, солдаты отбились от рук. Многие голодали, многие болели, и никто не желал подчиняться приказам. Сам герцог Швабский тяжело заболел и должен был задержаться в Киликии. Его армия продолжила путь без него, но при проходе через Сирийские ворота была атакована и понесла тяжелые потери. Германцы, подошедшие 21 июня к Антиохии, являли собою плачевное зрелище. Фридрих, оправившись от болезни, последовал за ними несколько дней спустя.
Антиохийский князь Боэмунд радушно встретил крестоносцев. Это их и погубило. Оставшись без вождя, они совсем отчаялись и после тягот путешествия не желали отказываться от удовольствий, которыми встретила их Антиохия. Да и здоровье их не улучшилось от излишеств, которым они активно предавались. Фридрих Швабский, довольный почестями, которые оказал ему Боэмунд, и воодушевленный визитом явившегося к нему из Тира кузена Конрада Монферратского, стремился продолжить путь. Но когда в конце августа он покидал Антиохию, с ним оставалось еще меньше солдат. Да и многие франки, на помощь к которым он шел, не оценили его усилий. Все противники Конрада, зная, что Фридрих – его кузен и друг, шептались между собой, что Саладин заплатил Конраду шестьдесят тысяч безантов, чтобы увезти Фридриха из Антиохии, где он был бы гораздо полезнее для христианского дела. Вдобавок, весьма символично, труп старого императора разложился. Уксус оказался недейственным средством, и тогда гниющие останки поспешно погребли в антиохийском соборе. Но несколько костей все же вынули из тела и отправили в путь вместе с армией в тщетной надежде, что хотя бы часть Фридриха Барбароссы будет дожидаться Страшного суда в Иерусалиме. Мрачное фиаско императорского крестового похода сделало еще более настоятельной необходимость, чтобы короли Франции и Англии наконец-то прибыли на Восток и приняли участие в ожесточенном, смертельном состязании, которое велось на берегах Северной Палестины.
Глава 2
Акра
Вот, Я обращу назад воинские орудия, которые в руках ваших, которыми вы сражаетесь с царем Вавилонским и с Халдеями, осаждающими вас вне стены.
В момент триумфа Саладин допустил одну серьезную ошибку, позволив себе устрашиться перед мощными укреплениями Тира. Если бы он пошел на Тир сразу же после взятия Акры в 1187 году, то город пал бы в его руки. Но Саладин думал, что его капитуляция уже обговорена, и задержался на несколько дней. Когда он прибыл под стены Тира, Конрад Монферратский уже находился там и не желал даже слышать о сдаче. В тот момент Саладин еще не был готов вести планомерную осаду города и отправился завоевывать что-нибудь полегче. Только после падения Иерусалима в октябре он второй раз подступил к Тиру уже с большей армией и всеми своими осадными машинами. Но Конрад, который потратил все привезенные из Константинополя деньги на укрепление оборонных сооружений, уже успел усилить стены напротив узкого перешейка. После того как орудия Саладина ничего не добились, а корабли погибли, сражаясь у входа в гавань, султан снова снял осаду и распустил большую часть войск. И прежде чем он опять явился завершить завоевание побережья, к Тиру прибыла помощь из-за моря.
Силы, отправленные Вильгельмом II с Сицилии в конце весны 1188 года, были не так уж велики, но состояли из хорошо оснащенного флота под командованием адмирала Маргарита и двухсот опытных рыцарей. Присутствие этих подкреплений заставило Саладина снять осаду с Крак-де-Шевалье в июле 1188 года и помешало ему напасть на Триполи. Теперь он был бы рад начать мирные переговоры. Некий рыцарь из Испании прибыл в Тир как раз вовремя, чтобы успеть поучаствовать в его обороне. Имя его неизвестно, но по цвету доспехов его прозвали Зеленым рыцарем. Его удаль и отвага произвели большое впечатление на Саладина, который пожелал побеседовать с ним у Триполи летом 1188 года, надеясь убедить его договориться насчет перемирия и перейти на службу к сарацинам. Но Зеленый рыцарь отвечал, что все мысли франков только о том, как возвратить свою страну, и больше их ничто не волнует, тем более что с Запада уже идет помощь. Пусть Саладин уходит из Палестины, и тогда он найдет в лице франков самых верных союзников.
Хотя Саладину не удалось добиться мира, он все же выказал свои дружеские намерения – выпустил нескольких высокопоставленных узников. У него было такое обыкновение: принуждать пленных франкских сеньоров ради получения свободы к тому, чтобы они приказывали своим гарнизонам сдать ему замки. Это был дешевый и легкий способ захватывать крепости. Но его великодушие шло еще дальше. Когда Стефания, сеньора Трансиордании, не смогла уговорить свои гарнизоны в Кераке и Монреале сдаться, чтобы Саладин отпустил ее сына Онфруа де Торона, Саладин вернул его матери еще до того, как упрямые замки пали под его штурмом. Ценой за освобождение короля Ги должен был стать Аскалон. Но тамошние горожане, пристыженные эгоизмом собственного короля, отказались выполнить заключенное им соглашение. Аскалон пал, и потому королева Сибилла раз за разом писала Саладину, умоляя вернуть ей мужа. В июле 1188 года Саладин выполнил ее просьбу. Король Ги[6] принес торжественную клятву, что вернется за море и никогда больше не поднимет оружия против мусульман, и вместе с десятью знатными соратниками, включая коннетабля Амальрика, был отпущен к королеве в Триполи. В то же время пожилой маркиз Монферратский получил позволение отправиться к своему сыну в Тир.
Великодушие Саладина беспокоило его соотечественников. Он не только позволял франкам во всех сдавшихся ему городам уезжать к соотечественникам в Тир или Триполи, но и еще больше усиливал гарнизоны этих последних христианских оплотов тем, что отпускал на волю многих пленных сеньоров. Но Саладин знал, что делает. Дипломатическое искусство Балиана Ибелина сумело залечить междоусобные распри, раздиравшие в последние годы Иерусалимское королевство, всего за несколько недель до битвы при Хаттине, но в самый канун сражения они разгорелись вновь. А разгром их только ожесточил. Сторонники Лузиньяна и Куртене обвиняли в крахе Раймунда Триполийского, а друзья Раймунда, семейства Ибелинов и Гарнье и большинство местной знати не без оснований винили во всем слабость короля Ги и влияние тамплиеров и Рено де Шатийона. Раймунд и Рено уже поплатились смертью, но раздоры продолжались. У баронов, столпившихся за стенами Тира, оставшихся без своих владений и имущества, не было других занятий, кроме как осыпать друг друга упреками. Балиан и его друзья, избежавшие плена, признали вождем Конрада Монферратского. Они понимали, что только благодаря ему Тир спасен. Но сторонники Ги, который вышел на волю уже после того, как самый страшный кризис миновал, видели в Конраде не более чем самозванца и потенциального соперника их короля. Освобождение Ги отнюдь не сплотило франков, а, напротив, вконец обострило их разногласия.
Королева Сибилла, вероятно чтобы сбежать из враждебной ее мужу обстановки, вернулась в Триполи. После смерти Раймунда осенью 1187 года Триполи перешел к молодому сыну его кузена Боэмунду Антиохийскому; и Боэмунд, человек добродушный и беспечный и, может быть, довольный тем, что гарнизон в Триполи получил подкрепление, не возражал, когда вокруг Сибиллы собрались сторонники Лузиньяна. Ги присоединился к ней, как только оказался на свободе, после чего ему сразу же нашли святого отца, который и освободил его от данной Саладину клятвы. Ведь он принес ее под принуждением, да еще и какому-то нехристю. Поэтому клятва не имеет силы, постановила церковь. Узнав об этом, Саладин разгневался, но едва ли сильно удивился. Ги побывал в Антиохии, где Боэмунд расплывчато обещал ему помощь, и затем со сторонниками отправился из Триполи в Тир, намереваясь взять в свои руки управление тем, что еще оставалось от его прежнего королевства. Но Конрад закрыл ворота перед его носом. По мнению сторонников Конрада, Ги потерял свое королевство при Хаттине и когда попал в плен. Ги оставил его без правительства, и все было бы потеряно, если бы не вмешался Конрад. На требование Ги о том, чтобы его приняли как короля, Конрад ответил, что он держит Тир от лица монархов-крестоносцев, которые явятся спасать Святую землю. Император Фридрих и короли Франции и Англии должны решить, кому отдать бразды правления. Это было справедливое решение, и оно играло на руку Конраду. Английский король Ричард, будучи сюзереном Лузиньянов в Гиени, возможно, и склонялся в сторону Ги, но император и французский король Филипп были кузенами и друзьями Конрада. Ги вместе со своими сторонниками безутешно вернулся в Триполи. Франкам повезло, что в тот момент Саладин, распустив армию, занимался тем, что покорял замки на севере Сирии и что в январе 1189 года он отправил по домам еще часть своих войск. Сам он, проведя первые месяцы года в Иерусалиме и Акре за реорганизацией управления Палестиной, в марте вернулся к себе в столицу – Дамаск.