– Ха! – воскликнула Риченда. – Это с любым могло случиться. Эми у нас своенравная, любит приключения, и ее трудно остановить.
– Кстати, говоря об Эми, – я попыталась заглянуть за спины Риченды и Гленвиль, – где она?
– Она… – Риченда обернулась. – Черт возьми! Она шла за мной. Гленвиль, ты видела, в какую сторону она повернула?
– Значит, она в гостинице? – спросил Рори, направляясь к двери. – Я найду ее.
Риченда уже хотела за ним последовать, но я мягко ухватила ее за руку.
– Он ее найдет. Лучше позвони мужу и объясни, где находятся дети, пока он не обратился в полицию. Как я предполагаю, записку ты ему не оставила?
– Нет, не оставила, – ответила Риченда. – Но где еще могут находиться дети, кроме как со своей матерью?
Когда Риченда только вошла в номер, ее щеки были слегка розовыми, теперь они стали ярко-красными.
– Ты должна сообщить ему, что с детьми все в порядке, – заявил Бертрам. – Бедняга небось с ума сходит! Насколько я понимаю, дом вы покинули тайно?
– Потребовалось использовать кое-какие уловки, – признала Риченда.
Гленвиль становилось все более и более не по себе. Я также знала, что Риченде совсем не нравится (и вполне справедливо), когда ее ругают в присутствии слуг. Выражение лица Бертрама с каждой минутой становилось все суровее. И разговор в любую минуту мог превратиться в большой семейный скандал, а по горькому опыту я знала, что это очень плохо закончится.
– Гленвиль, пожалуйста, идите с детьми в отведенную им комнату, – сказала я. – Мэри покажет вам дорогу. И может, вы сразу начнете распаковывать вещи? Нам предлагали прислать горничных, работающих в отеле, но я была уверена, что вы сами захотите разобраться с вещами своей хозяйки.
Гленвиль резко повернулась ко мне.
– Конечно, мэм, я предпочту все сделать сама, – сказала она.
– Мэри, проверь, как себя чувствуют дети после такого долгого путешествия. Может, они проголодались? Тогда накорми их и уложи спать.
Мэри снова сделала книксен. У меня защипало глаза, но я держалась, ничем не выдавая своих чувств.
Слуги и дети покинули гостиную.
– А теперь вы двое можете пререкаться столько, сколько хотите, – сказала я, поворачиваясь к Бертраму и Риченде. – Только Гансу нужно немедленно сообщить о том, где находятся его дети.
– Я не знаю, как пользоваться этой машиной, – с угрюмым видом объявила Риченда. Выглядела она как ребенок, которого отчитали за плохое поведение.
– Тогда я сейчас пойду в свою спальню и позвоню ему сама. – Никто не выступил с возражениями. – Найдете меня, когда вы тут все выясните между собой и прекратите упрямиться. – Я уже пошла к выходу, но остановилась на полпути. – Конечно, если Рори вернется без Эми, зовите меня сразу же.
Моя спальня оказалась роскошной, и это еще мягко сказано. Она вполне подошла бы и для Версаля. Но в эти минуты я едва ли уделяла внимание обстановке. Я подняла телефонную трубку, заказала междугородный разговор и попросила соединить меня с поместьем Мюллеров. Трубку поднял Стоун. Услышав мой голос, он предложил немедленно позвать к телефону хозяина. Ганс очень быстро оказался у аппарата. Он явно запыхался.
– Они здесь, – сообщила я. – Она привезла их в Лондон. Прости, Ганс. Она приехала на поезде вместе с Гленвиль. Я понятия не имела, что она так поступит.
На другом конце провода надолго воцарилось молчание.
– Как ты думаешь, Эфимия, если я прикажу своей жене немедленно вернуться домой вместе с детьми, она это сделает? – холодно спросил Ганс.
Поскольку Риченда уже не приняла в расчет мнение Ганса и все сделала по-своему, мне нечего было ответить. Молчание затягивалось.
– Понятно, – в конце концов сказал Ганс и повесил трубку.
Как только я вышла из своей спальни, еще из одной комнаты вылетела Риченда – как пробка из бутылки.
– Ну? – спросила она. – Что он сказал?
– Ничего.
– Он должен был что-то сказать! Он просил позвать меня к телефону?
– Нет.
Риченда сделала несколько шагов по направлению ко мне. Я отступила к дверному проему. Судя по ее виду, ей сейчас хотелось кого-нибудь встряхнуть. Я быстро огляделась и поняла, что все остальные где-то скрываются. Это было разумное, хотя и не доблестное отступление.
– Я сообщила ему, что дети находятся здесь, – сказала я. – Больше ничего. На самом деле больше ничего.
– На самом деле? – Риченда продолжала медленно продвигаться ко мне, очень напоминая разозленную жирную кошку, которой наконец удалось загнать мышь в угол. Я положила руку на дверную ручку у себя за спиной. Я была уверена, что успею сделать шаг назад и захлопнуть дверь у нее перед носом до того, как она меня коснется.
– Он спросил, вернешься ли ты, по моему мнению, домой вместе с детьми, если он прикажет.
Риченда замерла на месте.
– Прикажет мне? – Ее голос звучал на октаву выше, чем обычно. – Это ж надо такое придумать: прикажет мне! И что ты сказала?
– Что я могла ответить на такой нелепый вопрос? – произнесла я, пытаясь найти пути отхода так, чтобы Риченда не поняла, что я делаю. Она должна была или превратиться в любящую жену и сказать, что да, она поедет домой, или начать разглагольствовать, то есть, скорее, орать, что мужчины пытаются установить власть над женщинами и ими командовать. Я предполагала, что второй вариант наиболее вероятен, и сообщила: – Я ничего не ответила.
– Спасибо, – поблагодарила Риченда. – Я знала, что могу на тебя рассчитывать. Прости, мне надо идти.
Риченда развернулась и отправилась к себе в комнату. Послышался звук хлопающей двери, а потом еще какие-то звуки, которые я приняла за сдерживаемые рыдания.
Бертрам высунул голову из-за еще одной двери и спросил:
– Кто-то топит кошку?
Говорят, что время лечит. Определенно это подтверждало выражение лица Риченды, когда мы пытались найти извозчика, чтобы добраться до Хрустального дворца. Она явно пребывала в прекрасном расположении духа. Я же безумно устала после беспокойной ночи. Я просыпалась от малейшего шума, опасаясь, что звук возвещает о прибытии разозленного Ганса. Но он не приехал.
Эми нашли в кухне, где она болтала с кондитером, свирепого вида типом, который явно держал в страхе всех работников кухни. Но Эми он скармливал кусочки всяких вкусняшек и рассказывал о том, сколько ванилина нужно добавлять в crème pâtissière [8]. Очевидно, все работники кухни решили, что Эми – дочь кого-то из сотрудников и ждет, когда у родителя закончится смена. Конечно, Эми даже не пыталась их в этом разубедить. Так что у Рори возникли проблемы с ее поиском, поскольку работники кухни пытались спрятать Эми от глаз руководства гостиницы и гостей, которым, по их мнению, ее не следовало показывать. В конце концов Рори все-таки привел ее к Бертраму – Риченда тогда все еще испытывала недомогание.
– Черт побери, этот бесенок заставил меня чинить сломанную куклу буквально через минуту после того, как я начал ее ругать, то есть попытался, – сообщил мне Бертрам за завтраком.
– Ты починил куклу? – спросила я. Насколько мне известно, Бертрам не дружит с техникой и не имеет соответствующих склонностей, а большинство кукол, в особенности дорогих, таких, как Риченда покупает Эми, просто напичканы какими-то сложными соединениями.
– Нет, – ответил Бертрам. – Мне удалось только оторвать ей голову. Я пришел в ужас, опасался, что Эми начнет реветь, как ее мать, но вместо этого она принялась хохотать. Представь утку, застрявшую в сливной трубе. У Эми получался именно такой звук. Просто невероятно!
– Как я понимаю, куклу починил Рори?
– Да. Вероятно, он унаследовал это мастерство от своего отца.
Я застыла на месте с полной ложкой джема в руке, который собиралась намазать на тонкий тост, и опасалась, что булка не выдержит веса джема.
– Его отца?
Бертрам кивнул и продолжал говорить, пережевывая яичницу, что было совсем непривлекательным зрелищем.
– Ты знаешь, что он сын бакалейщика? Ну, там, гири, таблицы мер и весов…
– Но… – открыла рот я, потом решила сменить тему. – Эми поедет с нами в Хрустальный дворец?
Бертрам кивнул:
– Ее мать считает, что это будет познавательно.
– Скорее, это окажется вредоносным, – заметила я, не ожидая ничего хорошего.
– Надеюсь, что Мэри отговорила Риченду брать малышей.
– Да, Риченда могла посчитать, что это прекрасная мысль.
– Но это же Риченда, – сказал Бертрам. – И разозленная Риченда.
– Ты прав, – согласилась я и затолкала тост в рот до того, как он развалится на части под весом апельсинового джема. – Можно считать, что нам повезло.
– Знаешь, любовь моя, я думаю, что нам нужно немного поработать над твоим поведением за столом, – заявил Бертрам.
Мне пришлось приложить огромное волевое усилие, чтобы не запустить в него яйцами пашот. Они бы прекрасно размазались у него по рубашке.
И вот теперь Бертрам, Риченда, Рори, Эми и я ждали извозчика, и я начинала испытывать возбуждение. Выставка в Генте, на которой мы побывали с Бертрамом, была просто потрясающей. Та выставка, на которую мы собирались сейчас, была гораздо меньших масштабов, то есть на первый взгляд их и сравнивать не стоило. Но я очень хотела увидеть гигантское стеклянное сооружение, в котором она проводилась. Оно изначально строилось к Всемирной выставке [9] под руководством принца Альберта. Но потом наступили трудные времена, оно чуть не было уничтожено, но люди буквально его выкупили. Я дрожала от мысли о том, что вскоре увижу эту гигантскую жемчужину нашей столицы. Хотя я ожидала, что внутри будет очень жарко, и, соответственно, надела свое самое легкое платье.
– Ты знаешь, что он в три раза больше собора Святого Павла? – спросила я у Бертрама, когда мы все забрались в кэб. – Тридцать три метра высотой! И там такое освещение, что деревья растут и цветут внутри этого строения.
– Хм, – сказал Бертрам. – Боюсь, что Риченда захочет, чтобы я приглядел за Эми. Ты ее обыскала? Она рогатку с собой не взяла?
– Интересно, а кто там моет стекла? – спросил Рори. – Наверное, это ужасная работа.
– Его изначально построили в Гайд-парке, потом полностью разобрали и снова собрали на общинных землях в Пендже [10], – сообщила я. – И ничего не сломали и не разбили. Вот это достижение!
– Что? – воскликнула Риченда. – Я думала, что он до сих пор в Гайд-парке.
Я покачала головой:
– Я читала про него сегодня утром. В холле лежит очень интересный проспект, в котором подробно обо всем рассказывается. И консьерж очень помог. Похоже, что вскоре после окончания Всемирной выставки весь дворец перенесли на юг Лондона. Он теперь находится в Пендже, рядом с Сиднем-Хилл [11]. Эта местность описывается как район для богатых с большими виллами.
Риченда смотрела на меня с ужасом и восхищением одновременно. Ее явно увлек мой рассказ.
– Это совсем не то, что я ожидала, – сказала она, потом повернулась к Бертраму: – Надеюсь, у тебя хватит денег, чтобы заплатить извозчику, Бертрам.
Бертрам бросил взгляд на Рори, тот глубоко вздохнул и кивнул.
Эми прижалась носом к окну и смотрела на загадочный Лондон. По улицам неслись кареты и различные повозки, запряженные лошадьми, и автомобили. И те, кто сидел на козлах, и те, кто сидел за рулем, считали, что их вид транспорта главный на дороге и им должны ее уступать. Иногда участникам дорожного движения с трудом удавалось избежать столкновений. Я не смотрела по сторонам, устремив взгляд вперед. Я достаточно много ездила с Бертрамом в автомобиле, чтобы уже хладнокровно воспринимать то, что происходит на дорогах, и не дергаться, когда едва не столкнешься с кем-то. И я предполагала, что извозчики и водители авто в Лондоне более склонны избегать этого, чем мой возлюбленный.
– А почему мы не поехали в автомобиле дяди Бертрама? – спросила Эми.
– Мы бы все не поместились, – ответила Риченда.
Эми надулась.
– Но мы едем так медленно. Почему лошади так медленно бегут? И почему с нами в кэбе едет слуга, мама? Ты же говорила, что мы должны путешествовать раздельно. Разве ты не поэтому отправила Гленвиль в третий класс, когда мы ехали на поезде?
У Эми почти полностью исчез ирландский акцент, и, похоже, она совсем не помнит свою предыдущую семью. Ее биологические родители – ирландские иммигранты, которые плыли третьим классом на «Титанике», когда тот утонул. Ей чудом удалось спастись, потому что большинство людей, путешествовавших на нижних палубах, не смогли. О той трагедии много говорят, и это истории, которые показывают самое лучшее и самое худшее в людях. Мы с Ричендой тогда путешествовали на «Карпатии» [12], которая бросилась на помощь «Титанику». Мы решили не говорить с Эми о трагедии, пока она сама не начнет задавать нам вопросы. Возможно, мы позволяем ей слишком многое, потому что она пережила такую трагедию, оказалась на пороге смерти и потеряла всю семью. Но на этот раз я не могла не отреагировать на такие слова. Хотя я не успела – вмешался Бертрам.
– Рори Маклеод – мой мажордом и мой друг, – сказал он. – Мажордом – это как управляющий поместьем, но у него гораздо больше обязанностей, и он важнее. Ты должна понять и запомнить, Эми, что люди, которым повезло в жизни так, что они могут нанимать работников, обязаны уважать их как людей.
– Вы так говорите, потому что женитесь на тете Эфимии, а она раньше была горничной? – спросила Эми.
Риченда наклонилась к Эми и щелкнула ее по ушам.
– Достаточно. Не переходи границу. Я отправлю тебя назад в гостиницу, если не будешь себя хорошо вести. Если отойдешь от меня больше чем на метр, отправлю к отцу, а он тебя выпорет за то, что не слушалась.
Эми немного поплакала от того, что ушам было больно, но она явно верила в угрозу Риченды не больше нашего. Мы знали, что Ганс никогда пальцем не тронет дочь.
– И две недели не будешь есть пудинг, – добавила Риченда, явно понимая, что ситуация выходит из-под контроля.
Услышав эту угрозу, Эми побледнела и обещала хорошо себя вести. Хотя они с Ричендой не являлись биологическими родственницами, Эми тоже очень полюбила торты и пирожные. Однако она была очень активным ребенком, и они не откладывались у нее на боках.
На протяжении всего разговора Рори смотрел прямо перед собой.
– Ты на самом деле отправила Гленвиль в третий класс? – спросил Бертрам. – Я бы не посмел.
– Я спросила у нее, где она будет чувствовать себя комфортно, – ответила Риченда. – Она сказала, что в третьем классе. Она придерживается традиционных взглядов. Гленвиль плохо управляется с современными приспособлениями, но очень аккуратная, все мои вещи держит в порядке, да и Эми слушается ее гораздо лучше, чем меня.
Последнюю фразу она произнесла тихим голосом, чтобы ее могли услышать только Бертрам и я.
– Смотрите! Смотрите! – закричала Эми.
На возвышенности перед нами стояло сияющее здание. Из-за туч показалось осеннее солнце, и Хрустальный дворец в его лучах смотрелся просто сказочно. Я затаила дыхание, пока мы приближались к нему. Это было двухэтажное строение с цилиндрическим сводом в центре. Настоящим чудом мне показалось количество видимого стекла. Кругом было одно стекло! Создавалось впечатление, что его удерживают только тончайшие чугунные опоры.
– А это что за холстина? – спросил Бертрам, показывая пальцем на часть крыши, покрытую то ли парусиной, то ли еще каким-то полотном. – Там разбили стекло?
– Это один из способов поддержания нужной температуры внутри, – пояснил Рори. – Ткань также создает тень, чтобы смягчить освещение внутри. Сделана удивительная система вентиляции…
– Красиво, – оборвала его Риченда, когда карета остановилась. – Бертрам, заплати извозчику, и пойдем внутрь!