Ирод отправляет волхвов своей дорогой. И, прощаясь с ними, приказывает, чтобы, найдя младенца, они вернулись в Иерусалим и сообщили Ироду, где он, дабы и царь мог поклониться новому царю.
Но волхвы мудры, они прозревают обман – и не возвращаются.
Проходит время, волхвов нет – и Ирод понимает, что должен действовать сам. Из окон хорошо укрепленного дворца ему виден весь Иерусалим. Слева высится огромный Храм – самое важное, самое священное здание во всей Иудее. Возведенный на массивном каменном основании, придающем ему сходство скорее с цитаделью, чем с простым домом молитвы, Храм воплощает в себе иудейский народ и его древнюю веру. Первый храм был построен Соломоном в X веке до н. э. В 586 году до н. э. вавилоняне сравняли его с землей, а почти семьдесят лет спустя, при власти персов, Зоровавель и другие отстроили Второй храм. Ирод недавно обновил и расширил храмовый комплекс, придав ему громадные размеры: теперь Храм намного больше, чем был при Соломоне. Храм и его дворы стали символами не только иудаизма, но и самого грозного царя.
По иронии судьбы, к этому моменту, когда Ирод беспокойно бродит по дворцу и смотрит в сторону Вифлеема, Иисус и его родители уже дважды побывали в Иерусалиме и посетили эту величественную каменную крепость, возведенную на том самом месте, где иудейский праотец Авраам едва не принес в жертву своего сына Исаака. Первый визит состоялся через восемь дней после рождения Иисуса[7], чтобы его обрезать. Тогда же, в соответствии с пророчеством, мальчика нарекли Иисусом. Второй визит состоялся, когда ребенку исполнилось сорок дней. В этот день, согласно иудейскому закону, он был внесен в Храм и формально представлен Богу. В честь этого важного события его отец, плотник Иосиф, принес в жертву двух молодых голубей.
В день, когда родители Иисуса во второй раз вошли вместе с ним в Храм, произошло нечто странное и мистическое – нечто, указывающее на то, что у них и вправду родился очень необычный ребенок. Двое незнакомцев, старик и старуха, ничего не знавшие ни об Иисусе, ни об исполнении пророчеств, заметили семью в многолюдной толпе и поспешили к ней.
Мария, Иосиф и Иисус путешествовали совершенно неизвестными, избегая всего, что могло привлечь к ним внимание. Старца звали Симеон; он был убежден, что не умрет, пока не увидит нового царя Иудейского. Симеон попросил разрешения подержать новорожденного. Иосиф и Мария согласились. Взяв Иисуса на руки, Симеон вознес молитву, в которой благодарил Бога за то, что тот позволил ему своими глазами увидеть нового царя. Затем отдал Иисуса Марии с такими словами: «Cе, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, и Тебе Самой оружие пройдет душу».
В этот же миг подошла и женщина по имени Анна[8]. Эта вдова восьмидесяти четырех лет, имевшая славу пророчицы, все свое время проводила в Храме, постилась и молилась. Слова Симеона еще звучали в ушах Марии и Иосифа, когда Анна, приблизившись к ним, также вознесла хвалу Иисусу и громко возблагодарила Бога за то, что в мир явилось это чудесное дитя. Сделала она и очень необычное пророчество: предсказала Марии и Иосифу, что их сын освободит Иерусалим от власти Рима.
Мария и Иосиф дивились словам Симеона и Анны. Как всякие молодые родители, они гордились вниманием, оказанным их сыну, но и не могли взять в толк, что значат все эти разговоры об оружии и об искуплении. Они закончили свое дело и вышли из Храма в шумный город, полные воодушевления, но и тревоги за будущее сына.
Если бы только Ирод знал, что Иисус так близко – буквально в каких-нибудь пятистах метрах от его дворца! Но для него Иисус и его родители остались невидимыми и безымянными: всего лишь трое прохожих, протискивающихся сквозь густую и шумную толпу на узких улочках Иерусалима.
Всего лишь люди – что в них проку? Храм – вот истинное чудо света, вот вечный памятник величию Ирода! По крайней мере, так думает сам Ирод. По иронии судьбы, сам он – редкий и неохотный гость в храмовых стенах: властности и жестокости у него в избытке, но веры и благочестия ему определенно недостает.
За Храмом, по другую сторону от долины Кедрон, находится крутая Масличная гора, на чьих зеленых склонах, испещренных вкраплениями известняка, пастухи пасут свои стада. Скоро придет праздник Пасхи, и склоны горы запестреют палатками: десятки тысяч еврейских пилигримов со всего царства Ирода стекутся сюда, готовые платить хорошие деньги за то, чтобы ритуально принести в жертву в Храме своего ягненка.
Резня младенцев в Вифлееме во многом напоминает жертвоприношение. Детей приносят в жертву на благо правления Ирода – а значит, и на благо Римской империи. Ведь без Рима Ирод – никто, марионетка, полностью обязанная своей властью этой жестокой и почти всемогущей республике. Поддерживать ее власть и продвигать ее безжалостные идеалы – для него не только право, но и обязанность. Дело в том, что царство Ирода отлично от всех остальных, которые подчинил себе Рим и которыми правит железной рукой. Иудеи – древняя цивилизация, чья вера решительно отличается от веры римлян и прочих окрестных народов: все они поклоняются множеству языческих богов, иудеи же – одному-единственному Богу.
Ясно, что отношения Рима и Иудеи не могут складываться гладко. Ирод – необходимый посредник между ними. И, если с этим новым так называемым царем Иудейским начнутся какие-то проблемы, кто окажется виноват? Ирод! Римляне не потерпят царя, которого не сами выбрали. А если последователи этого нового «царя» затеют восстание, римляне мгновенно и безжалостно раздавят недовольных. Нет, уж лучше Ирод займется этим сам!
Из своего дворца Ирод не видит Вифлеем – город всего в каких-нибудь десяти километрах от Иерусалима, по ту сторону цепочки невысоких зеленых холмов. Не видит, как по улицам льется кровь, не слышит, как душераздирающе кричат дети и их матери. Ирод смотрит на свои владения из окна, и взор его чист и ясен. Пусть другие винят его в убийстве более десятков младенцев! Он уснет сегодня со спокойной совестью, зная, что убийства эти свершились во благо его правления, во благо Иудеи, во благо Рима. Если кесарь Август услышит о резне, то, конечно, поймет: Ирод поступил так, как должно.
Иисус и его родные едва уходят из Вифлеема живыми. Иосиф пробуждается от страшного сна: то, что сейчас произойдет, явилось ему в видении. Он будит Марию и Иисуса, и они бегут в ночи. Воины Ирода приходят слишком поздно. Напрасно они избивают младенцев, выполняя пророчество, возвещенное пять столетий назад пророком-бунтарем Иеремией[9].
В Писании множество пророчеств о жизни Иисуса. Медленно, но уверенно, по мере того как ребенок растет и взрослеет, эти пророчества одно за другим исполняются. Иисус станет бунтарем, известным по всей Иудее зажигательными речами и смелыми, парадоксальными учениями. Народ Иудеи будет его обожать, но он станет угрозой для тех, кто наживается на народе: первосвященников, книжников, старейшин, марионеточных правителей Иудеи и, прежде всего, для Римской империи.
А Рим не терпит угроз. Видя перед собой примеры предыдущих империй – Македонской, Греческой, Персидской – Рим в совершенстве овладел искусством пыток и гонений. С бунтарями и мятежниками он расправляется показательно и жестоко, чтобы другие не вздумали брать с них пример.
Так будет и с Иисусом. И в этом тоже исполнится пророчество.
Поклонение волхвов. Римский горельеф, IV век
Но все это впереди. Пока Иисус – младенец, нежно любимое дитя Марии и Иосифа. Он родился в яслях для скота, его посетили волхвы и принесли драгоценные дары, а теперь он бежит от Ирода и от Рима[10].
Глава вторая
РИМ
15 МАРТА, 44 ГОД ДО Н.Э.
11 ЧАСОВ УТРА
Диктатор, которому осталось жить всего час, едет на плечах рабов. Юлий Цезарь удобно восседает в носилках, одетый с обычным франтовством: свободный пояс, пурпурная шерстяная тога поверх белой шелковой туники, на голове венок из дубовых листьев – символ героизма, заодно маскирующий лысину, которую Цезарь ненавидит. Недавно он полюбил носить высокие красные сапоги, но сегодня утром обут, как обычно, в сандалии.
О предстоящем заседании римского Сената, на которое он уже опоздал, Цезарь почти не думает. Мысли его заняты в основном слухами о смерти – его собственной смерти. Но, разумеется, ему и в голову не приходит, что на этот раз предсказания грядущей скорой кончины оправдаются.
Гай Юлий Цезарь
Юлий Цезарь – самый могущественный человек в мире. Власть его такова, что он не только изменил число дней в году, но и переименовал в свою честь месяц, а также весь календарь. Если бы римляне исчисляли время, как мы, семидневными неделями, сегодня была бы среда. Но неделя у римлян восьмидневная, и дни не имеют названий, а обозначаются буквами, так что сегодня день G. Кроме того, римляне нумеруют дни в каждом месяце: так что сегодня пятнадцатое число месяца martius по новому юлианскому календарю.
Еще этот день известен как мартовские иды. И скоро прославленный римский оратор и юрист Цицерон напишет: «Иды изменили все».
Пятидесятипятилетний Divus Julius – «Божественный Юлий», какой титул скоро присвоит ему Сенат, – плывет, покачиваясь, над шумным Римом. День сегодня теплый, но не жаркий. Видя носилки Цезаря, люди в трепете расступаются перед ним. Он среднего роста и непримечательной внешности, однако беспримерная настойчивость и решимость помогла ему завоевать для Рима, подчинить Риму или сделать союзниками Рима страны, известные нам как Испания, Британия, Франция, Египет и Италия. В личной жизни Цезарь полон противоречий. Он мало ест, а пьет и того меньше, однако с размахом тратит деньги – как недавно, когда выстроил себе новую виллу, но тут же приказал срыть до основания готовую постройку, решив, что она несовершенна. Многие мужчины Рима считают нужным сдерживать свои сексуальные желания, полагая, что половая невоздержанность ослабляет мужественность, но у Цезаря таких опасений нет. Кальпурния – его третья жена, а кроме жен, у него было множество любовниц, в том числе и прославленная Клеопатра Египетская.
Сейчас, развалившись в паланкине, этот крепкий телом воин и политик размышляет об убийстве – своем собственном. Друзья, доброжелатели, даже любимая Кальпурния (с ней он впервые возлег в сорок лет, когда она была шестнадцатилетней девственницей) предостерегали его: сегодня должно произойти нечто ужасное. Это из-за Кальпурнии Цезарь теперь опаздывает. Ночью ей приснился сон, на удивление яркий и живой, о том, как мужа убивают, и она умоляла его не ехать в Сенат. В обычных обстоятельствах Цезарь не обратил бы внимания на эти страхи, но в последние несколько дней информанты настойчиво предупреждают, что против него затеян заговор. К таким предостережениям можно прислушиваться, а можно игнорировать. Цезарь предпочитает их отметать – и даже смеяться над ними.
– Какая смерть лучше всего? – спросил два дня назад за ужином Лепид, второй человек после Цезаря.
– Та, что приходит без предупреждения, – ответил диктатор.
Однако сегодня утром Цезарь принял слова Кальпурнии всерьез. Даже отправил вестника с приказом отложить заседание Сената. Однако Децим Брут, прославленный полководец, разбивший в Галльской войне флот венетов, сам пришел к Цезарю и убедил его не придавать значения дурным снам жены. Он напомнил Цезарю о предстоящем путешествии в Парфию, страну к западу от Иудеи, где почти десять лет назад в битве при Каррах римская армия потерпела одно из самых болезненных поражений. Но Цезарь не оставил надежды покорить парфян, населяющих пустынные горы современного Ближнего Востока, и продолжить расширение мировой империи Рима.
Отъезд назначен на 18 марта – всего через три дня. Цезаря не будет много месяцев, быть может целый год. Так что необходимо встретиться с Сенатом и закончить все незавершенные дела. Кроме того, Брут намекает, что на заседании Цезаря ждет какой-то приятный сюрприз. Месяц назад девятьсот сенаторов провозгласили его пожизненным диктатором. Теперь же Брут дает понять, что сегодня его провозгласят царем – и это в Риме, где уже пятьсот лет не было царей!
Рим не знает царской власти с тех пор, как около 509 года до н. э. был свергнут Луций Тарквиний Гордый; идея единоличного и самодержавного правления так ненавистна римлянам, что само слово «царь» – rex – их пугает. Однако, приближаясь к Сенату, Цезарь постепенно уверяет себя в том, что к нему народ относится иначе. Долгие годы он делал все, чтобы склонить на свою сторону толпу. Например, сделал популярные развлечения доступными для всех и каждого, чтобы отвлечь людей от любых неприятных мыслей о правительстве. Вот и сейчас, выехав на Священную дорогу (Via Sacra) и двигаясь к померию – священной границе Рима, он слышит, как доносится издалека, из величественного Театра Помпея, гул толпы, собравшейся полюбоваться на кровавый бой гладиаторов.
Театр Помпея возвел одиннадцать лет назад и назвал своим именем величайший соперник Цезаря. В отличие от деревянных театров, известных в Риме издавна, это здание с колоннами выстроено из камня и бетона. Это огромное и сложное произведение архитектуры: за все семьсот лет существования Рима не бывало здесь построек крупнее и величественнее! Половина его – амфитеатр в форме буквы D, где проходят популярные развлечения: ставятся пьесы, сражаются гладиаторы. Разыгрываются здесь и постановочные битвы с участием слонов, и вполне реальные сражения людей со львами.
Театр окружен садом с роскошными клумбами и аркадами, фонтанами и статуями, частично крытым, чтобы под навесами люди могли укрываться от солнца и дождя. Здесь же, с другой стороны от амфитеатра, есть просторный и прохладный зал, облицованный мрамором, где проходят заседания римского Сената. После убийства Помпея Цезарь мог бы изменить название театра, но не видел в этом практического смысла. Так что величественное здание по-прежнему носит имя его соперника, и с портика смотрит, словно прислушиваясь к тому, что происходит в Сенате, статуя павшего полководца.
Простонародье радостно толпится вокруг носилок Цезаря, когда рабы выносят его на Campus Martius — Марсово Поле, открытую равнину на берегу Тибра, откуда обыкновенно отправляются в поход римские легионы. Когда-то, желая увеличить свою популярность в армии, Цезарь дал каждому солдату личного раба из числа только что плененных галлов. Легионеры не забыли этого дара и до сих пор отвечают Цезарю безусловной преданностью. Так что, в отличие от многих правителей, в своей безопасности Цезарь вполне уверен. Он даже отказался от личной гвардии в две тысячи солдат и не боится свободно ходить по улицам Рима, чтобы все видели: перед ними не тиран. «Лучше мне умереть, – говорит Цезарь, – чем внушать страх».
Возле Театра Помпея путь подходит к концу, здесь Цезарь замечает в толпе знакомое лицо. «Вот и настал день, о котором ты предостерегал меня!» – окликает Цезарь Спуринну, прорицателя, решившегося предсказать, что в мартовские иды правителя империи постигнет страшная участь. Это открылось Спуринне, когда он рассматривал сырую требуху жертвенных овец и цыплят. Личное божество Цезаря – Венера Genetrix (Прародительница), в ее честь он возвел большой храм; но нынче утром Цезарь не думает ни о богах, ни о суевериях. Он самоуверенно улыбается, но улыбка стирается с лица, едва он слышит ответ Спуринны.
– Верно, – громко, перекрикивая толпу, отвечает этрусский прорицатель.