В 1499 году, когда сын папы Александра VI Чезаре Борджиа грабил и убивал людей по всей Италии, некоторые дворяне решили отравить священнослужителя, чтобы вывести из игры армию Чезаре. Придворный музыкант Ватикана и управляющий согласились передать Александру петицию, отравленную ядом до такой степени, что пары убьют человека, стоит ему только развернуть свиток. Заговор раскрыли, прежде чем он состоялся. Аналогично в 1670-х годах группа парижских отравителей замыслила убить короля Людовика XIV подношением отравленной петиции – хотя в конечном итоге они так и не смогли подобраться к нему.
Эти потенциальные убийцы не оставили нам никаких намеков на то, каким ядом они пользовались. Кроме того, им, вероятно, было весьма трудно создавать ядовитые предметы, при этом самим избегая отравления парами. Также маловероятно, что какой-то яд мог бы сохранить смертоносность при передаче посредством бумаги, или что жертва, подносящая эту бумагу на расстояние нескольких дюймов к носу, смогла бы вдохнуть смертельную дозу.
И все же, если бы ядовитый пар могли эффективно применить, он определенно привел бы к летальному исходу. Амбруаз Паре совершенно справедливо полагал вдыхаемый яд самым опасным, «…ибо то, что попадает в тело вместе с запахом, распространяется по телу быстрее всего и оказывает наибольший эффект».
Во времена Ренессанса яды, попадавшие в организм через пищеварительный тракт, в основном покидали его посредством рвоты и поноса, что давало жертве шанс выжить. Другое дело – ядовитые пары, например пары ртути, без вкуса и запаха: они шли непосредственно в мозг. Трудно, однако, представить себе, что слабые испарения высохшего яда, нанесенного на бумагу, привели бы к летальному исходу. Что касается смертоносных монахов с их отравленным ладаном, то окажись заговор успешным – все в комнате подверглись бы воздействию яда и погибли (включая самих монахов).
Никто не мог сказать точно, умер человек от яда или от обычной болезни. Медицина знала о человеческом теле до смешного мало.
Паре описывал хитроумный способ отравить намеченную жертву (и только ее) через помандер[6] – металлический шар с дырочками, куда клали душистые травы и другие ароматизирующие вещества, вплавленные в воск. Такой шар подвешивали на цепочку на поясе, и каждый раз, раскачиваясь и ударяясь о ногу (или о юбку), он источал какой-то аромат. Если же запах вокруг был особенно неприятным, то помандер держали непосредственно у носа.
«Некоторое время назад один человек, – пишет Паре, – поднес к носу помандер, который был тайно отравлен, и сделал вдох, отчего у него закружилась голова, а все лицо распухло. Если б он не вдохнул вскоре некое вещество, от которого начинают чихать[7], а также иные лекарства, то скончался бы весьма быстро».
У монархов были причины опасаться даже собственных лекарей. В 1517 году кардинал Сиены Альфонсо Петруччи пытался отравить папу Льва X, подговорив его придворного доктора смазать ядом печально известную больную пятую точку Его Святейшества (заговор был раскрыт, и кардинала вскоре казнили). А в 1613 году умер в агонии сэр Томас Овербери: его враги при дворе короля Якоба I подкупили врача, и тот поставил Овербери клизму с серной кислотой.
Перспектива скончаться от яда приводила в ужас обитателей королевских дворов, поскольку, строго говоря, не было никакой возможности однозначно выяснить, послужил ли причиной смерти яд или же обычная болезнь. Медицина знала о человеческом теле до смешного мало. Стоило кому-то схватиться за живот и выбежать из-за стола в поисках ближайшего ночного горшка, как его соседи начинали смотреть друг на друга с ужасом и подозрением.
Во многом симптомы отравления мышьяком, наперстянкой или бледными поганками совпадают: боль в животе, понос, тошнота, рвота, головная боль, спутанность сознания, обезвоживание, кома и – смерть. Но так же проявляется и пищевое отравление, вызванное сальмонеллами или вирулентными штаммами кишечной палочки (эти бактерии обитают в фекалиях, нечистой воде, непастеризованном молоке и в мясе). Кроме того, эти же симптомы свидетельствуют о ранней стадии трихинеллеза – паразитарного заболевания, вызванного бактериями из плохо приготовленной свинины.
Подобные жалобы, должно быть, часто встречались в эпоху неравномерной прожарки мяса на вертеле (одна половина пересушивалась, в то время как вторая оставалась сырой), загрязненных колодцев, отсутствия холодильников, пастеризации и инспекторов по пищевой безопасности. Близость домашнего скота увеличивает риск заражения кишечной палочкой, а во всяком дворе содержались лошади, коровы, овцы и свиньи. Повара редко мыли руки. Кроме того, при отсутствии капельниц и внутривенных вливаний, способных быстро восполнить недостаток жидкости, обезвоживание от пищевого отравления могло оказаться столь же фатальным, как и мышьяк.
Чего придворные лекари не знали – так это того, что мышьяк и прочие яды не вызывают лихорадки, которая свидетельствует о пищевом отравлении или малярии. Это вовсе не значит, что человек, страдающий от лихорадки, не мог в итоге умереть от яда, или что некто, подверженный в течение определенного времени воздействию яда, не мог погибнуть из-за лихорадки. Однако это важная подсказка.
В Италии малярия особенно свирепствовала. Римские императоры в свое время осушили большинство болот, однако после того, как в V веке империя погрузилась в хаос, ландшафт восстановился. Многие итальянские кардиналы, принцы, военачальники и даже папы умирали от малярии, но у них было достаточно известных врагов, чтобы смерть списали на мышьяк.
Популярный пример «малярийной путаницы» – история папы Александра VI Родриго Борджиа и его жестокого сына, военачальника Чезаре Борджиа. В начале августа 1503 года оба ужинали на свежем воздухе с кардиналом Адриано да Корнето в его виноградниках за пределами Рима. 12 августа все трое слегли с болезнью: вероятно, их покусал один и тот же малярийный комар. Папа умер 18 августа, но Чезаре и кардинал выжили. Ходили слухи, что папа и Чезаре пытались отравить Корнето, но фляги с вином перепутались, так что они выпили яд по ошибке. Кажется, никто в то время еще не понимал, что отравление мышьяком не может проявиться спустя неделю – в отличие от малярии[8].
Придворные в Северной Европе были хорошо осведомлены о таинственных смертях при итальянском дворе, а также о «фабриках яда» во Флоренции и Венеции, которые спонсировал сам государственный аппарат. Так что в случае неожиданной смерти какого-либо королевского сановника в первую очередь подозрение падало на ближайшего итальянца из его свиты. В Англии XVI века даже возник локальный термин: вместо «травить» использовали слово «итальянить».
В «Дьявольском пире» (The Devil's Banquet), сборнике проповедей образца 1614 года, английский священник Томас Адамс утверждал: «Замечено, что иные грехи свойственны определенным народам, то есть самобытны для них, подлинны, буквально вплавлены в их плоть и кость… и доведись нам расселить грехи в определенных местах, то отравление мы непременно разместили бы в Италии».
Граф Томас Нэш в своем романе 1594 года «Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона» (The Unfortunate Traveler) суммирует свойственные англичанам представления об итальянцах в одной фразе, называя их зависимыми от «искусства блуда, искусства отравления и искусства содомии».
Оставляя в стороне утверждения о блуде и содомии, трудно судить, были ли итальянцы склонны подсыпать мышьяк в вино врагам более, чем граждане других стран. Конечно, свидетельства из Тосканского и Венецианского архивов подтверждают, что правители Италии неоднократно пытались применить яд в отношении политических противников. Однако возможно, что и другие монархи не гнушались травить неугодных – просто тому не осталось никаких доказательств. Точно известно лишь, что в иностранном суде итальянца могли привлечь к ответственности по обвинению в отравлении, основываясь – частично или в полной мере – на его национальности.
В 1536 году итальянский придворный граф Себастьяно Монтекукколи был признан виновным в отравлении наследника французской короны, восемнадцатилетнего Франциска, герцога Бретани – только потому, что держал в руках кувшин с водой, из которого принц пил незадолго до болезни. Хотя вскрытие и показало наличие аномальных образований в легких Франциска, король был убежден, что это итальянец отравил его сына, и приказал четвертовать виновного. Теперь мы точно знаем: что бы ни убило дофина[9], это определенно не яд, поскольку он бы не вызвал жара.
К XV веку были проведены вскрытия тел большинства королевских особ, дабы определить причину смерти и – смею надеяться, что это так – все-таки развеять слухи об отравлении. Придворные врачи, как правило, неплохо представляли себе, как выглядят органы, подвергшиеся влиянию яда, но помимо этого они искали доказательства естественной смерти. Однако, что бы им ни случилось обнаружить, причиной смерти обычно объявляли болезнь во избежание конфликта с правящей фракцией или хуже того – войны с родиной отравителей-иностранцев.
Если медики находили в трупе нечто, напоминавшее яд, пораженный орган скармливали собаке и смотрели, что произойдет.
В процессе вскрытия многочисленные королевские лекари исследовали тело снаружи, а также осматривали все внутренние органы (и особенно мозг) на предмет повреждений или признаков болезни – как делают и современные медицинские эксперты. Однако сегодня мы во многом полагаемся на токсикологический анализ, который способен выявить яд. Вплоть до разработки этого теста в XIX веке патологоанатомы искали пену или кровь в ротовой полости, чересчур резкий трупный запах, почерневшие ногти, слезающие с пальцев, багровые пятна на коже, эрозию пищевода и желудка, темные пятна на стенках кишечника и свернувшуюся кровь вокруг сердца и в желудке. Как правило, врачи отмечали и другие необычные метаморфозы внутренних органов, однако понятия не имели, что они значат.
Так было в 1571 году, когда Оде де Колиньи – бывший французский кардинал-католик, который обратился в протестантство, женился на любовнице и бежал в Англию – скончался от мучительной боли в животе на постоялом дворе в Кентербери. Священник-перебежчик как раз возвращался во Францию, намереваясь примкнуть к армии гугенотов. Ходили слухи, будто слуга, подкупленный королевой-матерью Екатериной Медичи, которая слыла ревностной католичкой, подсыпал отраву в вино де Колиньи.
Мать покойного требовала вскрытия, которое подтвердило, что «печень и легкие повреждены», что указывало на болезнь. Однако также в отчете упоминались пятна на стенках желудка, перфорация желудка и разрыв тканей. Старший лекарь сообщил матери кардинала, что эти симптомы – результат действия разъедающего реагента, попавшего в пищеварительный тракт, однако врачи, изучавшие отчет о вскрытии де Колиньи уже в XX веке, предположили, что у кардинала попросту была язва желудка, которая разорвалась. Содержимое желудка попало в брюшную полость, что и стало причиной смерти.
Если медикам, проводившим вскрытие, случалось обнаружить нечто, напоминавшее яд, то поврежденный орган скармливали собаке, чтобы посмотреть, не начнет ли животное выть от боли и не скончается ли в муках.
Многие официальные отчеты о вскрытии сохранились в национальных архивах. Вот один, оставленный Амбруазом Паре: «Мсье де Кастеллан, королевский лекарь, а также мастер Жан Д'Амбуаз, королевский хирург, и я были посланы провести вскрытие тела человека, которого полагали жертвой отравления. До ужина он не выказывал жалоб, однако уже после ужина пожаловался на сильную боль в животе, начал кричать, что задыхается, тело его пожелтело и опухло. Он действительно задыхался, словно пес, пробежавший много миль, поскольку его диафрагма (которая служит основным инструментом в процессе дыхания) не могла двигаться естественным образом, отчего он делал вдохи и выдохи с удвоенной частотой. Затем у него закружилась голова, последовал спазм и отказ сердца, что и привело к смерти».
Королевский лекарь продолжает: «Поутру нам привезли мертвеца, чье тело совершенно распухло… Д'Амбуаз сделал первый надрез, и я отступил назад, зная, что за этим последует усиление трупного запаха – что и произошло, и присутствующие едва смогли вынести это: кишечник и прочие внутренние органы были сильно раздуты и наполнены воздухом. Таким образом, мы обнаружили, что большое количество крови попало в брюшную полость и в полость грудной клетки – и пришли к выводу, что упомянутый человек мог быть отравлен».
8 сентября 1682 года врач из Лиона Николя де Бленьи был вызван для расследования предполагаемого случая отравления. «Сей отчет исполнен нами, мастерами-хирургами… Мы направились на улицу де Ланд, в дом, что отмечен изображением святой Маргариты, чтобы осмотреть мертвое тело Сюзанны Перне, настоятельницы. Найдя тело внешне нетронутым, мы приступили к вскрытию и начали с живота. Сделав надрез, мы обнаружили, что желудок содержит черную жидкость со взвесью, объемом примерно с куриное яйцо, и дно его обожжено».
Черная жидкость и некротизированное дно желудка – все это само по себе навевало подозрения, а затем врачи получили ясное подтверждение версии об отравлении.
Когда де Бленьи поместил органы «в металлический сосуд, они окислили металл, как это сделала бы кислота или иные едкие жидкости». Затем он скормил небольшое количество тканей собаке, и это «оказало на нее серьезное воздействие, если судить по вою и скулению, что заставило нас предположить, что упомянутая Перне была отравлена мышьяком, сублиматом [химическим соединением ртути и хлора] либо иным едким ядом минерального происхождения… более всего мы утвердились в этом мнении, обнаружив превосходное состояние всех прочих внутренних частей кишечника, брюшины, груди и головы – все их мы также вскрыли и не нашли иных доказательств насильственной смерти».
Глава вторая
Рог единорога и помет петуха: детекторы яда и противоядия
Многие века при королевских дворах разрабатывались различные способы обнаружения яда, а также – в случае, если яд уже был принят – средства предотвращения летального исхода. Большинство препаратов не приносили никакой пользы с медицинской точки зрения, а методы покажутся нам сегодня чрезвычайно бестолковыми, однако в них верили люди из самых влиятельных и образованных в Европе.
Одной из самых ценных вещей в коллекции любого монарха считался рог единорога. Отчасти по причине редкости: по утверждениям, его встречали лишь несколько путешественников, приехавших из экзотических стран Азии и Африки. Однако главным образом монархи так ценили рог единорога за удивительную способность обнаруживать яд во всем – будь то питье, еда, одежда, бумага или мебель. Королевские особы были бы весьма расстроены, если бы знали, что «рога единорога» из их коллекций на деле были бивнями среднего размера арктического кита, называемого нарвалом – это неуловимое существо ученые описали только в XVIII веке. До того момента морякам оставалось только удивляться, отчего столько единорогов предпочитали умирать на холодных северных пляжах.
Прежде чем монарх клал в рот хотя бы крошечный кусочек еды, дегустаторы – в дополнение к пробе пищи и многочисленным поцелуям, оставленным на салфетках и столовом серебре, – медленно махали рогом над королевским столом, а иногда опускали его в еду или питье. Считалось, что, приближаясь к яду, рог единорога потеет, меняет цвет и трясется. Правда, учитывая пытки, которые грозили обвиненному в попытке отравления королевской особы, слуги, которые держали рог, были гораздо более склонны потеть, бледнеть и дрожать.
Многие верили даже в то, что рог единорога способен нейтрализовать яд. Лекари дожа[10] Венеции бросали «рога» на дно дворцовых колодцев, чтобы предотвратить отравление воды. В 1490-х годах великий инквизитор Томас де Торквемада, поставивший своей целью искоренить и сжечь всех еретиков, сознавал, что многие из них с удовольствием подсыпали бы ему что-нибудь в вино, а потому брал в дорогу рог единорога и на всякий случай опускал его в еду и питье.