– Серьезно, что ты там разглядывал в лупу? – спросил Мими.
– Проверял, могу ли получить ответ на заданный вопрос.
– А именно?
– Отвечу тебе вопросом. По-твоему, две вещи, изготовленные в одно время, но попавшие в разные места и разные условия – скажем, два велосипеда, – могут износиться, потерять детали, прохудиться одинаковым образом и в одних и тех же местах?
– Не понял.
– Еще один пример. Представь: две женщины пошли на рынок и купили две одинаковые кастрюли. Спустя тридцать лет мы находим одну. Побитая, без левой ручки, со сколами эмали, в донышке две дыры – одна три миллиметра, вторая – два с половиной, на расстоянии четырех сантиметров. Ясно?
– Ясно.
– А потом находим в мусорном баке вторую кастрюлю с теми же самыми приметами: нет левой ручки, скол, две дыры и так далее и тому подобное. По-твоему, возможно, чтобы две старые кастрюли, которыми пользовались две разные женщины, скорее всего с разной частотой, выглядели одинаково?
– Невозможно.
– А вот нашим куклам это, похоже, удалось. В том и загвоздка. Взгляни-ка сам.
– Уже. Все равно ничего не понимаю.
– Знаешь, какое тут единственно возможное объяснение?
– Сам скажи.
– У первой куклы, той, что нашли у Пальмизано, ветхость, потеря деталей, дыры – все это с ней случилось, скажем, по естественным причинам, в силу износа от частого использования. А у второй – той, что из ящика, – все дефекты созданы нарочно.
– Да ты шутишь!
– Ничуть. У кого-то была такая же кукла, как у Пальмизано, но в лучшем состоянии. Он увидел передачу «Телевигаты», записал и использовал как инструкцию, чтобы воссоздать те же дефекты на своей кукле.
– Почему ты так думаешь?
– Четко видно, что у куклы из мусорки глаз удален при помощи кругового надреза, выполненного лезвием, а у куклы Пальмизано резина глазницы истрепалась и обветшала сама собой, отчего глаз и выпал. И еще: на кукле из мусорки дырки проделаны шилом: если приглядеться через лупу, все они выглядят одинаково. А на первой кукле все дырки разные, одна побольше, другая поменьше…
– И зачем кому-то понадобилось тратить время на такое бессмысленное занятие?
– Может, какой-то смысл в этом есть, даже наверняка есть, просто мы его пока не отыскали.
4
Они снова уставились на кукол. Потом Монтальбано спросил:
– Ты что-нибудь знаешь про такие игрушки?
– Никогда в них не нуждался, – вскинулся Мими, задетый за живое.
– Даже не ставлю под сомнение. Твои таланты петуха в курятнике были и остаются бесспорными. Мне просто нужна общая информация.
Ауджелло призадумался.
– Один раз я видел документальный фильм по спутниковому ТВ. Эти две – устаревшие, примитивные образцы. Сейчас их делают из других материалов, типа пористой резины, они уже не надувные и выглядят как настоящие женщины. Очень впечатляюще.
– А эти две когда были сделаны?
– Ну, лет тридцать назад.
– Томмазео сегодня спрашивал, где их продают. Я вот не знаю, а ты?
– Ну, в интернете…
– Да при чем тут интернет! Я про эти спрашиваю. Про интернет ты скажи Томмазео, раз он загорелся завести себе такую. А тридцать лет назад где их можно было купить?
– Вряд ли их делали в Италии. В сдутом виде они ведь почти не занимают места. Так что наверняка их пересылали из-за границы бандеролью, так, чтобы никто не понял, что внутри, может, с надписью «одежда» или вроде того. Главное было сообщить адрес, куда отправлять заказ.
– Подытожим. Двое из Вигаты, Грегорио Пальмизано и некий другой тип, заказали с доставкой, почти одновременно, лет тридцать назад, две одинаковые куклы.
– Вроде так, да.
– Потом, спустя тридцать лет, тот, другой, увидел по телевизору куклу Пальмизано и подрихтовал свою, чтобы она стала точь-в-точь как та.
– Допустим, так, Сальво, но мы по-прежнему не можем ответить на вопрос, зачем он это сделал.
– И зачем избавился, выкинув в мусорный бак, – добавил комиссар.
Помолчали.
– Слушай, – вдруг произнес Мими, заглядывая в глаза Монтальбано. – А может, тебя опять заклинило?
– На чем?
– Да на куклах этих. Сейчас решишь замутить расследование, как тогда, с убитой лошадью.
– Ладно тебе, придумаешь тоже. Просто надо чем-то время занять.
Он говорил неправду. Что-то в этом деле его не отпускало.
Уже собирался вызвать Галло, чтобы тот подбросил его в Маринеллу, но подумал: не стоит оставлять кукол в конторе. Вдруг Катарелла в его отсутствие приведет в кабинет посетителя. Вот будет конфуз! На склад их, что ли, определить? Или вообще выкинуть…
Но что-то внутри него говорило: куклы еще могут пригодиться.
Велел сунуть их в багажник и отвез к себе.
Дома комиссар убрал кукол в чуланчик, где Аделина держала швабры и прочий инвентарь для уборки.
Еще раз присмотрелся.
Нет, кукла из ящика не была точной копией своей товарки.
Теперь, когда они стояли рядом, разницу было легче заметить. Сиська второй куклы тоже морщила, но складок было меньше. Этот дефект оказалось труднее всего воспроизвести. Получилось так себе.
Может, потому-то он и выкинул ее на помойку?
А значит, будет еще одна попытка?
Где же он возьмет третью куклу?
Полез за сигаретами и зажигалкой в карман пиджака – нащупал конверт. Достал, взглянул.
Тот самый, что накануне подобрал под дверью. Совершенно о нем забыл.
Охота за сокровищем.
Пошел на кухню, открыл холодильник и приуныл.
Немного сыра качокавалло, четыре вяленые оливки, пять сардин в масле и пучок сельдерея. Негусто. Хорошо хоть Аделина свежего хлеба прикупила.
Открыл дверцу духовки и буквально взвыл от восторга.
Бадья на четверых с пармиджаной из баклажанов[11], по всем правилам кулинарного искусства!
Включил духовку, чтобы разогреть ужин, пошел на веранду, накрыл на стол и достал бутылку хорошего вина.
Дождался, пока пармиджана как следует нагреется, отнес на стол прямо в противне, не перекладывая на тарелку.
Спустя полтора часа противень можно было даже не мыть. Он старательно подъел весь вкуснейший соус, промокнув корочкой хлеба.
Встал, убрал со стола, сходил за письмом и авторучкой и снова уселся на веранде.
Монтальбано написал число 9.
Написал 36.
9 плюс 36 будет 45.
Ему было 57, так что получилось 9364557. Номер телефона, ясен перец. Без кода – значит, местный, в провинции Монтелузы.
И что теперь?
Выкинуть к черту эту хренотень или продолжить игру?
Любопытство победило. Да и свободного времени завались. Уже много лет ему не случалось целыми днями бить баклуши.
Встал, пошел в комнату, набрал номер.
– Алло! – ответил мужской голос.
– Это Монтальбано.
– Синьор комиссар, это вы?
– Простите, с кем я говорю?
– Не узнали? Я Тано, бармен в «Маринелле».
– Извини, Тано, видишь ли…
– Так вы зайдете?
– Зачем?
– За письмом. Вчера для вас оставили. Не сообщили вам разве?
– Нет.
– Хотите, домой занесу, ближе к часу ночи, как закроемся.
– Нет, спасибо, я зайду через полчасика.
Перед выходом проверил запасы виски.
Полбутылки.
Заодно надо купить еще. Время он рассчитал плохо, пешком до бара «Маринелла» оказалось идти все сорок минут.
Когда вошел, Тано клал трубку на рычаг.
– Минутой раньше пришли бы – сами бы с ним поговорили.
– С кем?
– С типом, что оставил для вас письмо.
Вряд ли тот жаждет с ним говорить.
– Он что, звонил?
– Вот только что.
– Чего хотел?
– Узнавал, зашли вы или нет. Я ответил, что скоро будете.
– А голос какой?
– Вы что же, не знакомы?
– Нет.
– По мне, голос пожилого синьора. Но, может, он и притворяется. Не поздоровался, только хотел знать, приходили вы или нет. А вот и письмо.
Достал из-под прилавка и протянул комиссару.
Такой же конверт, как предыдущий, адрес написан так же, сбоку такая же приписка: «охота за сокровищем». Он сунул конверт в карман, попросил бутылку виски, заплатил и вышел. Обратный путь занял около часа: он шел не спеша, стремясь получить удовольствие от прогулки. Вернувшись, снова устроился на веранде и вскрыл конверт. Снова листок со стишком.
Стихи, конечно, отменная дрянь с точки зрения ритма и рифмы. И ничего не понятно.
Кое-что, впрочем, он понял. Что автор сих виршей – напыщенный индюк. Это сквозило уже из обращения «любезный Монтальбано»: будто его визави чуть ли не сам Господь Вседержитель.
И в любом случае с разгадкой придется повременить до утра. Нужна карта местности. Так что лучше всего лечь и поспать.
Спал он плохо, ему снились странные вещи: надувные куклы, мучившие его загадками, ответа на которые он не знал.
Галло заехал в полдевятого.
– Не в службу, а в дружбу: как высадишь меня, сгоняй в муниципалитет, добудь там топографическую карту Вигаты. А еще лучше – дорожный атлас. Если у них нет, попроси копию нового плана городской застройки. А может, у них есть фото местности, снятые сверху.
– Ай, синьор комиссар! – вскричал Катарелла, едва Монтальбано переступил порог комиссариата. – Там до вас один синьор, желает побеседовать с вами лично и персонально.
– Как зовут?
– А имя его, значится, Жиромо Какаццоне, так он сказал.
– А мы уверены, что его именно так зовут?
– Кто уверен, синьор комиссар? Я, вы или Какаццоне?
– Ты.
– Я-то? Уж я-то уверен, еще как уверен! Может, он сам не так уверен, что его звать Какаццоне, а уж я уверен, еще как!
– Ладно, пригласи его в кабинет.
Спустя пару минут появился старик лет восьмидесяти с совершенно белой шевелюрой – то ли из-за возраста, то ли потому, что был альбиносом. Среднего роста, в потертом костюме, стоптанных ботинках, из тех, что вечно не в своей тарелке, даже у себя дома. Для своего возраста вроде неплохо сохранился. Только руки слегка дрожат.
– Я Джироламо Каваццоне.
Кто бы сомневался!
– Вы хотели со мной поговорить?
– Да.
– Садитесь, слушаю вас.
Старик поднял на него мутный взгляд – словно его неожиданно разбудили, и он никак не мог сообразить, где находится.
– У вас был ко мне вопрос? – подбодрил его комиссар.
– Ах, да-да, простите. Я, скажем так, позволил себе обеспокоить вас визитом, чтобы спросить совета. Возможно, вы не самое подходящее лицо, но поскольку я не знаю, к кому…
– Слушаю вас, – прервал затянувшуюся тираду Монтальбано.
– Вы, конечно, не в курсе, но я племянник Грегорио и Катерины Пальмизано.
– Ах, вот как! Не знал, что у них имеется родня.
– Мы не общаемся больше двадцати лет. Семейные распри, наследство… В общем, моя мать ничего не унаследовала, все досталось лишь двоим, Грегорио и Катерине, и тогда…
– Прошу вас, излагайте по порядку.
– Простите, я так подавлен… Родители моей матушки, Анджело и Матильда Пальмизано, спустя год после женитьбы произвели на свет дочь Антонию. Надо сказать, что бабушка Матильда родила Антонию, когда ей еще не исполнилось девятнадцати лет. Антония в восемнадцать вышла замуж за Марио Каваццоне, и у них родился я. Так вот, спустя восемнадцать лет после рождения Антонии бабушка Матильда – а было ей в ту пору тридцать семь – неожиданно родила сына, Грегорио. А потом и дочку, Катерину. Не знаю, удалось ли мне объяснить…
– Вы отлично все объяснили, – заверил Монтальбано. На середине рассказа он потерял нить, но не хотел, чтобы его снова утомляли генеалогией.
– Так вот, поскольку являюсь ближайшим родственником, хотел бы узнать у вас… раз уж дела обстоят таким образом, что… со всей очевидностью… но, само собой, при полном соблюдении законов…
– Простите, о каких делах вы говорите?
– Понимаете, мне бы не хотелось выглядеть так, будто я решил воспользоваться… Несчастье есть несчастье, боже упаси, и надобно относиться с уважением, да… но поскольку… и само собой, на законных основаниях… – Остановился, набрал воздуха и выпалил: – Можно считать их умершими?
– Кого?
– Моих дядюшку и тетушку, Грегорио и Катерину Пальмизано.
– Они безумны, не мертвы.
– Но ведь они признаны невменяемыми, а значит…
– Слушайте, синьор Какаццоне… – перешел в наступление Монтальбано, нарочно коверкая фамилию посетителя.
– Каваццоне…
– Хотите начистоту? Вы пришли узнать, можете ли наследовать имущество живых родственников, раз их объявили невменяемыми. Так?
– Ну, в некотором смысле…
– Нет, синьор Каваццоне, это единственно возможный смысл. Так я вам скажу, что в этом вопросе не разбираюсь. Обратитесь к адвокату. Всего хорошего!
Дряхлый старикан, одной ногой в могиле – и туда же, решил поживиться за счет двух несчастных психов. Комиссар негодовал.
Старик встал с видом еще более растерянным, чем когда зашел в кабинет.
– Всего хорошего, – и вышел.
– В муниципалитете, – заявил Галло, входя в кабинет, – нет карты Вигаты. Ни дорожного атласа, ни фотографий с воздуха.
– Что, совсем ничего нет?
– Есть карты нового градостроительного плана, на шести больших листах, там весь город, но план не окончательный, и карты не могут предоставить для ознакомления.
– В смысле не дадут посмотреть?
– Нет, для ознакомления – так они сказали.
– А что значит «для ознакомления»?
– Посмотреть.
Еще одно жуткое словцо, до кучи к «утилизации» и прочей прелести.
– А для ознакомления, как сказал служащий, надо подать письменный запрос на бланке компетентного учреждения.
– Какого еще учреждения?
– Например, нашего.
– Да, но в чем компетентного?
– Может, в том, что оно является учреждением?
– Ладно, сейчас напишу запрос, а ты отнесешь.
– Синьор комиссар, там до вас на телефоне сынок синьоры Чибирриччо.
Не иначе Паскуале, сынок Аделины, известный преступник и вор. К комиссару он питал столь теплые чувства, невзирая на судимости, что пригласил быть крестным отцом своего первенца. Что стало поводом для ссоры с Ливией, которая, с ее северным менталитетом, никак не могла взять в толк, как может комиссар полиции якшаться с матерым рецидивистом.
– Хорошо, переключи на меня.
– Комиссар, это Паскуале Чирринчо.
– Выкладывай, Паскуале.
– Я тут матушку в больницу отвез.
– Господи! Что стряслось-то?
– Ее такой испуг пробрал у вас дома в Маринелле.