Голодная степь: Голод, насилие и создание Советского Казахстана - Камерон Сара

Сара Камерон

Голодная степь Голод, насилие и создание Советского Казахстана

Карта 1. Казакская АССР в 1933 году

ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

Народы и места, о которых идет речь в этой книге, неоднократно переименовывались как в царское, так и в советское время. В годы Российской империи русские источники говорили о «Киргизской степи». Кочевых обитателей степи они именовали киргизами, хотя сами эти народы называли себя казаками. В ранний советский период русские источники стали называть степь Казакской, а ее кочевых жителей – казаками. В 1936 году Москва приняла другую орфографию для обозначения республики и ее титульного народа, назвав их Казахстаном и казахами. Для простоты я именую народы, о которых написана эта книга, казахами. Я использую термин «Казахская степь», рассказывая о степи в дореволюционную эпоху, и термин «Казахстан», когда речь идет о советском периоде, а также о периоде после обретения независимости. В своих цитатах я сохранила оригинальную орфографию. Для названия книги я выбрала термин «Голодная степь», хотя, строго говоря, это словосочетание относится лишь к части изучаемого мной региона. Голодная степь, также известная как Бетпак-Дала (или «Несчастливая степь»), – это огромное плато, расположенное в самом сердце Казахстана, к югу от Караганды.

Территория, которую впоследствии будут именовать Казахстаном, оформилась в советскую эпоху. Вначале она была известна как Киргизская Автономная Социалистическая Советская Республика (Киргизская АССР), а в 1925 году была переименована в Казакскую АССР. Будучи АССР, Казахстан входил в состав Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР). В 1936 году он приобрел статус союзной республики, Казахской ССР. Невзирая на все эти административные изменения, я называю республику просто «Казахстан».

Карты к настоящей книге начертил Натан Бёрч – при помощи программы ArcGIS 10.4.1 for Desktop от Esri Inc. Для создания карт непосредственно использовались топографические данные из «Global Multi-Resolution Terrain Elevation Data 2010 (GMTED2010)» (earthexplorer.usgs.gov) и данные о реках из ESRI. World Major Rivers // Data and Maps for ArcGIS (2016). Города удалось локализовать при помощи информации об их географических координатах, представленной в Википедии. Однако во всех остальных случаях данные, использовавшиеся при создании карт, являются приблизительными – в силу отсутствия точных источников для периода, которому эти карты посвящены. Сведения о водоемах взяты из трудов: Bregel Y. The Principal Geographic Features and Provinces [map] // An Historical Atlas of Central Asia. 2003. P. 3; ESRI. World Water Bodies // Data and Maps for ArcGIS. Источником данных о растительных зонах стали: Bies L. Cartography [map]. 2003; Bregel Y. The Principal Geographic Features and Provinces; Demko G.J. Natural Regions of Kazakhstan [map] // The Russian Colonization of Kazakhstan, 1896–1916. 1969. P. 12; Global Multi-Resolution Terrain Elevation Data. Информация об административных границах почерпнута из: Bregel Y. The Principal Geographic Features and Provinces; Map Trust of the Moscow Department of Public Works, Map of the Asiatic Part of the USSR [map]. 1935; United Nations Environment Program (http://ede.grid.unep.ch/). Данные о железных дорогах – из: Bregel Y. The Principal Geographic Features and Provinces.

ВВЕДЕНИЕ

«Я был еще ребенком тогда, но я никогда этого не забуду, – говорит Ж. Абишулы (Ж. Әбiшұлы) о казахском голоде 1930–1933 годов. – До костей пробирает дрожь, когда я вспоминаю». Советские чиновники отняли у семьи Абишулы скот и зерно, оголодавшие люди бежали кто куда. Родственники его отца вообще покинули Cоветский Казахстан, перейдя китайскую границу. Для тех, кто остался, голод стал, по словам Абишулы, «молчаливым врагом». Он вспоминал арбу, которая собирала тела умерших, а затем вываливала их в братские могилы неподалеку от деревни. Много лет спустя, в годы Второй мировой войны, Абишулы довелось сражаться на передовой в рядах Красной армии. Несмотря на это, он считал, что «пережить голод было не легче, чем пережить войну»1. Нурсултан Абдиганиулы (Нұрсұлтан Әбдiғаниұлы), тоже переживший голод, помнит, как осенью 1932 года, когда он был семилетним мальчиком, несколько близких родственников умерли от голода прямо у него на глазах. Другие родичи бежали в Киргизию и погибли в горной долине. Абдиганиулы вспоминает, как в начале 1933 года «пришли настоящие черные тучи голода». Его семья переехала к югу, в Узынагаш, где его отец возглавил районную инспекцию. Хотя бабушка Абдиганиулы велела ему не вылезать из-под одеял, пока они будут путешествовать, потому что голодающие вполне могли похитить и съесть ребенка, Абдиганиулы выглядывал из-под одеял и видел разбросанные по земле трупы – мрачные вестники ужаса, царившего повсюду2.

Как видно из подобных воспоминаний, период с 1930 по 1933 год был в Советском Казахстане, тогда известном как Казакская Автономная Социалистическая Советская Республика, временем невообразимого горя. Голод погубил полтора миллиона человек, или четверть всего населения республики, и опустошил территорию размером с Европейский континент3. Он уничтожил жизни и семьи и привел к разрушительным последствиям. Под воздействием голода более миллиона жителей Казахстана бежали на соседние территории Советского Союза (в Киргизию, Узбекистан, на Среднюю Волгу и в Западную Сибирь), а также в Китай (в особенности в западную провинцию, известную как Синьцзян), спровоцировав беспрецедентный по масштабу региональный кризис4. Некоторые из них так и не вернулись в Казахстан. Поэтому и в наши дни в Синьцзяне, России, Узбекистане и Кыргызстане продолжает жить немалое число казахов – зачастую это потомки тех, кто бежал от голода5. Некоторые перебрались в другие районы Казахстана. К концу бедствия более половины населения республики сменили место жительства.

До голода многие казахи практиковали подвижное скотоводство, с началом нового времени года откочевывая по заранее определенному маршруту со своим скотом – овцами, лошадьми и верблюдами6. Этот образ жизни господствовал в Степи на протяжении более чем четырех тысячелетий7. Он позволял приспособиться к нехватке хороших пастбищ и воды. Кроме того, это был важнейший показатель национальной идентичности, позволявший определить, кто в степных землях является «казахом», а кто – нет8. Но голод заставил казахов осесть на землю или отказаться от кочевого скотоводства как от экономической практики. Это не только привело к кардинальным изменениям в экономической жизни Степи, но и полностью трансформировало казахскую культуру и идентичность.

Для тех, кто выжил, годы голода стали глубокой травмой. «Сегодня я говорю людям, что не помню голод», – сказал Д. Ауелбеков (Д. Әуелбеков), который, по его словам, почувствовал «вкус голода», пережив бедствие маленьким ребенком9. Одним из самых ярких последствий голода стало то, что выжившие казахи превратились в национальное меньшинство в собственной республике. На протяжении советской эпохи у казахов в Казахстане было своеобразное положение: они были одновременно титульной национальностью и национальным меньшинством. В последовавшие после голода десятилетия несколько волн переселенцев прибыло в Казахстан. Так демографическая политика властей привела к дальнейшему сокращению доли казахов в населении республики10. Лишь по переписи 1989 года казахи обогнали по численности русских (39,7 и 37,8%), и только перепись 1999 года, проведенная спустя восемь лет после распада СССР, зафиксировала, что казахи составляют более 50% населения Казахстана, к тому времени уже независимого государства11.

С точки зрения людских потерь голод в Казахстане, безусловно, был одним из самых гнусных преступлений сталинизма. Но история этого голода в большой степени осталась скрытой как в Казахстане, так и на Западе. Настоящая книга является попыткой рассказать эту историю и ответить на два вопроса, тесно связанные друг с другом: каковы были причины казахстанского голода 1930–1933 годов и как сведения об этом голоде, который долгое время практически не учитывался в нарративах о сталинской эпохе, влияют на наше понимание советской модернизации и национального строительства? Книга начинается с предпосылок голода, уходящих корнями в последние десятилетия Российской империи, и заканчивается медленным восстановлением республики в середине 1930-х, в годы, последовавшие за голодом. Я утверждаю, что причиной голода 1930–1933 годов в Казахстане стала решительная попытка Москвы превратить тюркоязычных мусульман-кочевников, известных как «казахи», вместе с конкретной территорией, Советским Казахстаном, в современную советскую нацию. Я прихожу к выводу, что казахский голод стал жестоким средством, позволившим создать Советский Казахстан как стабильную территорию с четко очерченными границами и как неотъемлемую часть советской экономической системы, а также выковать новую национальную идентичность казахов.

Однако эта проводимая государством модернизация была очень неравномерной. Во многих вопросах Москва так и не смогла достичь своих целей. Хотя в результате бедствия, в полном соответствии с целями московского «национального строительства», национальность стала главным маркером казахской идентичности, альтернативные формы этой идентичности исчезли не полностью. Да, казахские кланы трансформировались под влиянием голода и утратили связь со своими корнями, уходившими в систему кочевого скотоводства, но приверженность казахов тому или иному клану продолжала играть важную роль и после голода. Москва стремилась превратить Казахстан в центр производства мяса, способный соперничать с Чикаго, но радикальная программа преобразований под руководством государства привела к полному коллапсу скотоводческой экономики в республике12. К осени 1933 года более 90% животных в Казахстане погибли – удивительный поворот событий на территории, которая прежде была самым главным центром скотоводства в Советском Союзе13. Москва потратила более трех десятилетий на то, чтобы восстановить численность овец и крупного рогатого скота в республике до прежнего уровня14. В конечном счете, впрочем, ни Казахстан, ни казахов не удалось интегрировать в советскую систему в соответствии с первоначальными пожеланиями. Шрамы, оставленные событиями 1930-х годов, не давали покоя республике в советское время и способствовали ее трансформации в независимое государство в 1991 году.

Как получилось, что история казахского голода, одного из самых ярких следствий сталинской модернизации, оказалась оттеснена на задворки истории? Отчасти дело в том, что коллективизация, повлекшая опустошительный голод на Украине, в Казахстане, в бассейне Волги, на Дону и на Кубани, рассматривалась в основном с точки зрения земледельцев. В 1929 году Иосиф Сталин объявил первую пятилетку – радикальный план, согласно которому Советскому Союзу предстояло пройти индустриализацию и «догнать» капиталистический Запад. Основой этого модернизационного плана была коллективизация сельского хозяйства. Принуждая сельских жителей отказаться от своей земли и скота и вступить в колхозы, Москва стремилась взять под контроль продовольственные ресурсы страны и увеличить производство мяса и зерна, в первую очередь пшеницы. Введение колхозов позволяло Москве уничтожить местные учреждения, разорвать существующие связи между жителями и прочно установить советскую власть в сельской местности, так долго ускользавшей от контроля большевиков.

Рассмотрению этой атаки была посвящена обширная литература, сосредоточенная почти исключительно на советских крестьянах15. Подобный подход вполне оправдан: земледельцы составляли подавляющее большинство жителей СССР. Накануне Октябрьской революции 1917 года крестьяне насчитывали более 85% населения страны, в то время как доля промышленного пролетариата едва достигала 3%16. Большевики, захватив власть во имя «рабочего класса», обнаружили, что находятся во главе страны, по большей части состоящей из земледельцев. Во время нэпа (1921–1928) «крестьянский вопрос» был главной заботой большевиков, старавшихся обеспечить стабильные поставки хлеба из деревни в город и обсуждавших, как включить в государственные структуры эту идеологически подозрительную часть населения. Коллективизация была запущена Сталиным в разгар продовольственного кризиса, вызванного нехваткой зерна на государственных рынках, и имела целью заставить непокорных крестьян повиноваться власти.

Но из-за повышенного внимания к земледельцам другие грани коллективизации оказались в тени. На окраинах бывшей Российской империи большевики столкнулись с жизненными укладами, сильно отличавшимися от крестьянского: на Крайнем Севере преобладали охотники и собиратели, значительную часть населения Дальнего Востока составляли рыбаки и охотники, большинство населения Казахстана, Киргизии, Туркменистана, Кара-Калпакии, Бурят-Монголии и Калмыкии занималось кочевым скотоводством17. Если рассматривать историю коллективизации более широко, включая в нее и эти области, мы увидим, что Советский Союз был не только европейской, но и азиатской державой. Проводя коллективизацию, советская власть стремилась не только увеличить производство зерна, но и уйти от пастушеского скотоводства с далекими откочевками, заменив его сетью мясокомбинатов и скотобоен18. Подобно другим державам в межвоенный период, Советский Союз старался усилить государственный контроль над засушливыми областями и преобладавшими там кочевыми сообществами19.

Рассказы о голоде, который породила советская коллективизация, по большой части – особенно на Западе – посвящены украинцам20. Этому есть несколько причин. Прежде всего, от голода умерло больше украинцев, чем представителей какой-либо другой национальности. По подсчетам ученых, в годы коллективизации жертвами голода стали от 5 до 9 миллионов человек21. Многие из них были украинцами, составлявшими большинство населения Украины, а также значительную часть жителей Кубани. Считается, что только на территории Украины умерло от 2,6 до 3,9 миллиона человек (как украинцев, так и представителей других этносов)22. В абсолютных цифрах Украина в годы коллективизации пострадала больше всех.

На Западе внимание к украинскому голоду поддерживается украинской диаспорой. С точки зрения многих украинцев, голод сыграл решающую роль в формировании национальной памяти. Значительная часть работ ученых об украинском голоде посвящена вопросу, использовал ли Сталин это бедствие, чтобы покарать украинцев как этническую группу, и дискуссии по этому вопросу часто переходят в яростную полемику, подогреваемую как идеологическими разногласиями, так и политической напряженностью, царящей в нынешних российско-украинских отношениях23. Прозвучали призывы к международному сообществу признать украинский голод геноцидом и потребовать от России компенсации за страдания24. Дабы заявления, что Сталин использовал голод для наказания украинцев как этнической группы, звучали более убедительно, некоторые ученые стремятся подчеркнуть «уникальность» страданий украинцев, принижая или вовсе обходя молчанием ужасные беды, выпавшие в тот же период на долю других групп населения, в частности казахов25.