Непросто же вам будет научить их держать ручку!
– Я слушаю, – и я начинаю импровизировать: мы, актрисы с мировым именем, должны находить выход из любой неожиданной ситуации. – В… 1052 году Вильгельм Завоеватель провозгласил себя законным правителем английского престола, и так началось нормандское завоевание Англии!
– В 1052 году? – хмурится мистер Гилберт.
– В 1053-м? 54-м? 55-м?
С каждым разом его древние кустистые серые брови поднимаются все выше и выше.
– 56-м? 57-м? 58-м? 59-м? 60-м?
Брови все продолжают двигаться.
– В 61-м? 62-м? 63-м? 64-м? 65-м? 66-м?
Перестают двигаться.
– В 1066 году!
– Прекрасно. Я рад, что мы наконец добрались до этой даты, Хоуп. Жаль только, что сегодня утром у нас химия, а не история.
Я смотрю на красный учебник, лежащий передо мной на столе.
Если бы только Оливия, или София, или Мэдисон, или Новый Мальчик указали мне на эту мелкую деталь… Но, увы, они этого не сделали. Главным образом потому, что я никогда не ходила в школу. Я занимаюсь одна с учителем в нашей библиотеке, и никого из моих друзей на самом деле не существует… Вот поэтому им и сложно было предупредить меня сейчас.
– Ага, – киваю я.
Интересно, а что отвечает мама, когда не слушает, что ей говорят?
– Дорогой, я просто многозадачна.
– Давайте сначала проверим, можем ли мы справиться с одной задачей, – говорит мистер Гилберт, на секунду закрывая глаза. – И потом решим, можем ли браться сразу за несколько. И, пожалуйста, не называйте меня «дорогой».
Он выглядит усталым, и это странно, потому что еще пару лет назад он учил всех Валентайнов, а теперь осталась только я. Казалось бы, эта работа гораздо легче.
– Может быть, продолжим? – покашливает мистер Гилберт. – Мы пишем молекулярную формулу элементарного звена в квадратных скобках, вставляя n там, где…
Я начинаю блуждать глазами по комнате.
Не могу поверить, что я здесь, в окружении тысяч книг с бежевыми, коричневыми и сопливо-зелеными обложками, хотя могла бы быть там, рассказывая Variety историю всей своей жизни! И зачем будущей кинозвезде вся эта информация?! Ведь меня же не будут спрашивать про элементарные звенья для статьи в Vogue Japan, правда?
Скучным взглядом скольжу по безвкусным обоям, окнам, книгам…
Наконец останавливаюсь на маленькой картине, написанной маслом в темных серо-коричневых тонах; раньше я никогда не обращала на нее внимания, потому что в те времена еще не изобрели нормальных ярких красок.
– Она умерла? – решительно спрашиваю я. – Или спит?
Мистер Гилберт отрывается от своих поли-чего-там и вытирает лицо.
– Кто?
– Эта женщина. Та, которая лежит в лодке.
Всматриваюсь внимательнее. У нее длинные светлые волосы, ее глаза закрыты, она осыпана цветами, люди плачут… Наверное, я уже ответила на собственный вопрос.
– Это Элейн, – говорит мой учитель измученным голосом. – Она была влюблена в рыцаря Ланцелота, но он любил королеву Гвиневру, жену короля Артура.
Он говорит это спокойным тоном, как будто не понимая, что это самое интересное из всего, что он мне рассказывал.
Я наклоняюсь к нему.
– А что случилось потом?
– Ее заперли в башне, и на нее было наложено заклятие – она могла смотреть на мир только через зеркало.
– А потом?
– Ланцелот ехал верхом по дороге, и Элейн повернулась, чтобы рассмотреть его.
Мистер Гилберт неспособен правильно подать даже самую простую историю.
– Зеркало разбилось, и она умерла.
У меня забилось сердце и взгляд затуманился.
– Это самый… прекрасный… и романтический… фильм… который я…
– Это не фильм, Хоуп. Это «Волшебница Шалот» Альфреда лорда Теннисона; мы проходили эту поэму в прошлом месяце. Вы вообще хоть что-то слушали?
М-м-м… нет.
Честно говоря, я слышала много скукотищи про рожь и ячмень и решила, что это поэма на тему овощей, о таком маленьком луке. Вот именно поэтому так важны правильное название и видеоряд.
Я назвала бы ее «Любовница Ланцелота мертва», и это было бы круто.
– Ну хорошо. – Мой учитель вздыхает и качает головой. – Где мы остановились? Атомы водорода, Хоуп. Сколько у них электронов?
Убейте меня.
– Пять?
Мы с мистером Гилбертом на одной волне: он явно тоже не прочь меня убить.
– Один. И так как им нужен еще один, чтобы заполнить первую оболочку, они ищут другие доступные атомы, чтобы вступить с ними во взаимодействие; а это означает, что они слабее и менее стабильны…
– А что если дело не в этом? – Я наклоняюсь вперед и тыкаю пальцем в страницу. – Вдруг они так созданы, мистер Гилберт, чтобы быть с другими атомами? Что если они этого хотят? Может быть, это их атомное предназначение?
– Что-то вроде того, – кивает учитель с неожиданно довольным видом. – Но только применительно к химии. Очень хорошо.
Я сияю от радости, хотя очевидно, что я говорила о самой себе.
– Итак, – продолжает он, – и пероксид водоро…
Слышится тихий стук в дверь.
– О нет! – вскрикиваю я и вскакиваю на ноги. – Это, наверное, кто-то из Variety хочет прервать такие важные уроки! Они поняли, что я – неотъемлемая часть интервью и без меня у них ничего не получается. Какой неожиданный поворот! Что же мне делать?
Появляется голова Эффи.
– Простите за вторжение, мистер Гилберт. – Потом она смотрит на меня с кислой миной. – Ничего не вышло, По. Я изо всех сил старалась уговорить бабушку, но… ты ведь знаешь, какая она. Если тебе станет легче: я не могу ответить ни на один вопрос, чтобы Макс и Мерси не прервали меня.
Я со вздохом сажусь на свое место.
– По крайней мере, ты не острик.
Фейт моргает.
– Острик?
– Да, – печально киваю я. – Моя собственная семья подвергла меня острикизму.
– Ты имеешь в виду: остракизму?
– Ну да, я так и сказала.
Полностью открыв дверь, Фейт со смехом и шуршанием (на ней блестящий золотой наряд) идет ко мне через комнату и целует меня в лоб.
– Ты моя любимица, – шепчет она мне на ухо.
– Все наконец закончилось? – с надеждой спрашиваю я, приглаживая хвостик. – Можно мне выйти? А… ассистент фотографа пока не ушел? Я просто подумала, что… ему может понадобиться… помощь. С его маленькой черной коробочкой или другими фотоштуками.
По здравом размышлении я готова дать ему второй шанс.
Не всех же можно очаровать с первого раза!
– Мы пока не закончили, – говорит Фейт, слегка скривившись. – Они просто… – Она протягивает мне пакет с моими мятыми джинсами и футболкой. – Солнышко, им нужно отдать платье.
Я в отчаянии смотрю на прекрасное фиолетовое платье от Веры Вонг.
Неужели даже химию я не могу учить в безупречном виде?
Со вздохом прячусь за полкой, битком набитой книгами, и влезаю обратно в свои джинсы и футболку. «Четыре месяца, всего четыре месяца, но, честно, если моя семья не перестанет привлекать к себе столько внимания, к тому времени мы уже прилично поизносимся».
Я отдаю сестре прекрасное платье.
– Хочешь замутить что-нибудь сегодня вечером? – спрашиваю, когда Фейт уже направляется к двери. – Может, посмотрим вместе «Волны времени»? А потом можем расспросить папу обо всем, что происходило за пределами съемочной площадки, и узнать, почему же там нет ни единого поцелуя.
– Я бы с радостью. – Эффи слегка улыбается. – Но Ноа готовит для нас ужин, так что мне нужно оказаться у него раньше, чем газеты начнут копаться в его вещах в поисках доказательств, что мы расстались.
Покорно киваю. Ведь я знаю: Макс будет в театре, а Мерси поедет развлекаться.
– Круто, – говорю, когда дверь уже закрывается. – Это круто.
В такие моменты мне действительно не хватает Лучика.
– Ну хорошо, – говорит мистер Гилберт, похлопывая по учебнику. – На чем мы остановились? Пероксид водорода.
10
♋ Рак: 21 июня – 22 июля
Юпитер проходит в вашем знаке, что принесет вам удачу и рост. Но как водный знак при восходящих Рыбах вы можете на этой неделе ощущать себя особенно чувствительными, а потому постарайтесь избежать ненужных столкновений и найти гармонию.
Не могу назвать эту неделю образцовой. Честно говоря, если бы по моим дням с понедельника по четверг поставили фильм, я бы не дала ему больше одной звезды («Где сюжетная линия? В каком направлении развиваются события?») и давно уже его выключила. Я бы попыталась спасти ситуацию, остановившись на вечере пятницы – когда была премьера маминого нового фильма (третьего по стоимости в истории кинематографа).
Во вторник утром наконец-то просыпаются Марс с Сатурном, и я получаю свой приятный сюрприз:
Прости, меня завалило снегом! Примчусь к выходным. Люблю тебя! Папа.Ну наконец-то.
Почти на два дня позже, да, но я не буду придираться. У вселенной каждый день полно дел, так или иначе связанных с движением планет.
В любом случае папа прилетит из Америки первым классом днем в пятницу, как раз вовремя, чтобы забрать маму из реабилитационного центра, отправиться с ней за новым платьем и слегка перекусить в The Ivy, а потом вместе приехать на церемонию. В этот момент произойдут великое единение семьи, фотосессия и официальное заявление, которое уничтожит все слухи и вправит мозги папарацци.
Очевидно, я тоже должна там быть.
Маме было тринадцать, когда она впервые пошла на премьеру. У нее на прикроватном столике есть фото, где она стоит рядом с бабушкой на красной дорожке – худая, немного смущенная и сияющая (на два года точно моложе, чем я сейчас), и если это не доказательство того, что одна звездная вечеринка никак не повредит мне в жизни, то не знаю, какие еще нужны доказательства.
– Нет, – говорит Макс, когда мне наконец удается выловить его в пятницу вечером. Его почти не было дома всю неделю, и я понятия не имею, чем он занимался, потому что его роль длится ровно двадцать шесть секунд. – Не-а.
Я открываю рот.
– Не получится.
– Но…
– Не-а.
– Если бы только…
– Не, никак.
– Я только хочу…
– Не-е-ет!
Мой брат ест арахисовое масло прямо из банки и смеется. Он размахивает ложкой у меня перед носом, как дирижер – палочкой.
– Но ты даже не знаешь, что я хочу сказать!
– Знаю, Пудель, потому что ты очень прозрачно намекала на это всю неделю. Сейчас ты просто хочешь прямо высказать просьбу взять тебя сегодня на премьеру «хоть на секундочку», потому что тебе уже совсем почти шестнадцать, а маме было только тринадцать, и вообще мы все уезжаем без тебя, и это нечестно, «говорю тебе, это нечестно, нечестно, нечестно».
– Пф-ф-ф, – говорю я, с достоинством выходя из кухни, – я собиралась сказать «это нечестно» только два раза. Идиот.
Поднимаюсь по лестнице и встаю перед дверью в комнату Мер.
На секунду мне кажется, что я вижу маленькую девочку с глупой улыбкой, безумной прической, как у кудрявого облака, и без одного носка. Я моргаю и решительно стучу в дверь.
– Ну что там? Я занята.
Моя старшая сестра неожиданно стала совой: она спит весь день, пропадает всю ночь, а о ее передвижениях каждое утро сообщают таблоиды. В четверг заголовки гласили, что она «немилосердно прожигает жизнь».
Я быстро собираю все свои актерские таланты.
Как говорила мама, когда готовилась играть Анну Болейн в «Олд Вике»: нельзя притворяться, что ты Обреченная королева, можно только в нее превратиться, найти способ влезть в ее шкуру и так и ходить. Фейт называет эту актерскую технику «быть апельсином». Сестра говорит, что если можешь убедить себя, что ты апельсин, значит, ты кого угодно можешь убедить в чем угодно.
– Ой, – смотрю в замочную скважину, – ты там готовишься к сегодняшнему приему, да? Я тоже. Так сложно правильно одеться на премьеру, правда? И так важно сделать нужный акцент!
Тишина, потом дверь открывается.
– Ты никуда не идешь!
– Вообще-то, иду.
Хоуп, ты апельсин.
– Утром я была у мамы, и она мне разрешила, так что…
– Прекрати прислоняться к дверным косякам. – Мерси сердито смотрит на меня. – Это не выглядит небрежно. И никто не давал тебе разрешение, потому что в пятницу в клинике нет посещений, ты мелкая лгунья. Даже не надейся, что опять разрешу тебе сморкаться в мой свитер, Десперадо. Найди кого-нибудь, у кого есть лишний.
Она захлопывает дверь, и я снова стучу.
– Проваливай, идиотка.
Я не теряю решимости (этот номер прошел совершенно ожидаемо), прохожу дальше по коридору и стучу в дверь к Фейт. Мерси была просто репетицией, а Фейт – моя премьера.
СВЕТ: ХОУП, ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ…
– Ну что, – когда дверь открывается, говорю я, небрежно прислонившись к дверному косяку. – Как мы с тобой будем готовиться к шикарной вечеринке сегодня вечером? Ведь мы обе туда пое… Как, ты еще не собрана?!
Эффи смотрит на свое бесформенное кислотно-зеленое платье-футболку.
– Разве я что-то не то надела?
– Конечно, не то. Выглядишь как раздутая лягушка.
Уперев руку в бок, вхожу в ее комнату.
– Ох, Фейт, Фейт, Фейт, Фейт. Так много сырого материала, так много естественной красоты, но ты совсем не умеешь всем этим пользоваться. Боже, что о нас подумают люди?!
Эффи моргает в недоумении, а потом начинает смеяться.
– Прекрасный выход, мышонок, очень впечатляюще!
Понятия не имею, кого я должна была впечатлить, но все же киваю.
– Спасибо, – с гордостью говорю я и смотрю на часы. Сейчас семь, а вечеринка начинается в восемь. – Но нам некогда веселиться без дела, Эфф, так что давай подумаем, какие еще есть варианты. Позволь мне быть твоим гуру в мире стиля.
Сестра с виноватым видом показывает на кровать. Она завалена блестящими нарядами от Valentino, Armani, Dior, Givenchy и Chanel в голубых, розовых и фиолетовых тонах (стоимостью несколько тысяч фунтов, и все достались бесплатно), но моя сестра, как обычно, выбрала то, что выглядит как старая ночнушка.
– Снимай это, – командую я, – ты не Шрек. Вместо этого… – я беру красивое ярко-желтое платье от Эли Сааб, с лямками на шее и большим вырезом. – Надень это. Пригладь волосы. И не смей разговаривать со мной дерзко, Фейт Валентайн.
Эффи кивает, и я вижу, что ноздри у нее дрожат.
– Даже и в мыслях не было, бабушка.
Она переоделась, и я начинаю рыться в своей большой косметичке с Отвергнутой косметикой (все то, что надоело Мерси и что я собираю по всему дому). Потом наношу основу и крашу, пудрю, добавляю хайлайтер, провожу линии и достаю румяна, тени, блеск. Теперь у Эффи красивые дымчатые тени, розовая помада, огромные накладные ресницы и брови, которые гораздо больше подходят к ее форме лица, чем те, что ей дала природа.
Затем в творческом порыве разглаживаю тугие кудряшки сестры сывороткой для волос и завершаю ее образ бриллиантовой диадемой, добавив также шесть колец, восемь браслетов, ножной браслет, колье, длинные сережки и тонкий золотой пояс. И наконец пара сверкающих туфель на высоких каблуках цвета электрик, немного блестящего спрея и по три кристалла на каждую щеку. Все, готово.
Потом гордо вывожу ее из комнаты, веду по коридору и вниз по лестнице, как пони, получившую первое место на скачках.
– Господи! – из кухни появляется Мерси в черном смокинге и с винной помадой на губах. – Посмотри на себя!
– Да, – строго говорит Эффи, приподнимая свои красивые, совершенно новые брови. – Посмотри на меня: какой образ так старательно создала наша младшая сестра, в которой столько доброты и терпения.
Мерси с сомнением смотрит на меня, потом кивает:
– Хорошая работа, Пудель.
Честно говоря, я так собой горжусь, что могу лопнуть.
Мои сестры похожи на ангелов, но можно подумать, что одна – ангел света и радости, а другая – тьмы и боли (не удивлюсь, если у Мерси в черных сапогах на шпильках спрятан баллончик с перечным спреем).
– Приветик, – говорит Макс, вылетая из своей комнаты и сбегая по лестнице; на нем черные брюки и белая рубашка, и он старается на ходу завязать бабочку. – Увидимся на…