– Это частная вечеринка. Они мои друзья. А теперь, сэр, вы ухо́дите или я должен выдворить вас силой?
Наблюдая, как головы игроков в рулетку поворачиваются, словно у зрителей теннисного матча, туда-сюда – от сеньора Альвареса к Питеру Бретуэйту, Джорджия внезапно кое-что вспомнила. Она надеялась, что снизошедшее на нее озарение никак не отразилось на ее лице. Чтобы скрыть возбуждение, она приблизилась к сеньору Альваресу и спокойно проговорила:
– Я очень сожалею обо всем этом. Прошу простить мистера Бретуэйта. Боюсь, он немного перебрал. Он еще молод. Я пыталась удержать его, но он настоял, чтобы мы пришли сюда.
– Не извиняйтесь, мадам. Это я должен извиняться за свою негостеприимность. Но вы понимаете, что мои гости…
Его старческий голос, шуршащий как шелк, потонул в учтивом жесте.
– Идемте, Питер, – сказала Джорджия. – Уверена, сеньор Альварес позволит вам поиграть в другой вечер.
– Я хочу играть сегодня. С этим прелестным шариком. Щелк-щелк, плям-плям.
Питер полагал, сообразила Джорджия, что любой ценой должен удержать завоеванный здесь плацдарм. Увидеть, как они играют в рулетку, убедиться в подлинности игры. Это была его последняя надежда. Как она могла передать ему, что в этом больше нет необходимости?
Сеньор Альварес сделал знак крупье и седоусому джентльмену, судя по выправке, военному, которые встали рядом с Питером.
– Один момент, – сказал он. – Мистер Бретуэйт, могу я спросить вас, как вы раскрыли наш безобидный маленький секрет?
– Секрет Полишинеля, старина. Все знают, что здесь играют в рулетку.
– Я не совсем ясно выразился. – Голос сеньора Альвареса по-прежнему был шелковисто-учтивым, но в нем прозвучала резкость: так потрескивает шелк, когда по нему ведут заскорузлым пальцем. – Я должен спросить, как вы нашли сюда дорогу.
Джорджия поняла, что это ловушка. Тайну раздвижной панели Питер мог узнать только от мадам Альварес, но если он слишком поспешно признает это, искренность его влюбленности в эту женщину немедленно окажется под подозрением. Джорджия не смела взглянуть на Питера. Его опьянение было настолько убедительным, что трудно было поверить, будто его мозг работает со всей ясностью. После паузы она услышала его голос:
– Я не могу вам сказать. В смысле, это произошло случайно. На днях я ковырял ту лепнину, и эта милая штучка сдвинулась у меня в руке в сторону.
От облегчения сердце у Джорджии подпрыгнуло в груди. Питер взял верный курс. В его голосе грамотно сочетались нерешительность, смущение и неубедительная откровенность.
– Моя жена случайно не…
– Что вы имеете в виду, сэр? – перебил взбешенный Питер. – Говорю вам, я обнаружил рукоятку случайно. Однажды я находился в ее кабинете, ждал ее прихода, и… Вы намекаете, что я лгу?
– Прошу вас, мистер Бретуэйт, – Альварес сделал извиняющийся жест. На туго обтянутом кожей пергаментном лице возникла улыбка, которая показалась Джорджии до странности зловещей, – поверьте мне, мы ценим ваше… благородство. Оно, если позволите мне заметить, достойно лучшего применения.
Питер стиснул кулаки:
– Я явился сюда поиграть в рулетку, а не терпеть сладкие комплименты. Джорджия, пойдемте отсюда.
– Нет. Я прошу вас остаться. Надеюсь, вы примете мое приглашение поиграть в качестве извинения за мою ненамеренную невежливость. Уверен, мои гости будут рады…
Послышался общий гул одобрения. Сохраняя собственное достоинство, слегка пострадавшее от винных паров, Питер позволил себя уговорить. Для него и его спутницы освободили место за столом. Джорджия оказалась рядом с профессором Харгривзом Стилом. Он и финансист мистер Лиминг были единственными из присутствующих, кого она видела в клубе во время предыдущих посещений. Теперь у Джорджии появилась возможность понаблюдать за ними. Седоусого мужчину представили как генерала Рэмсона. Сидел здесь человек средних лет, с меланхоличным лицом и отеками под глазами, что свойственно русской знати, – князь Орлов. Был тут и герр Шварц, с бело-розовым лицом, в тугом высоком воротничке, который врезался в его мясистую шею. Помимо мужчин играли и три дамы. Двух из них Джорджия определила как «распорядительниц благотворительных базаров». Третья, мисс Мейфилд, была моложе и более необычной женщиной. Копна льняных волос и полное отсутствие косметики на лице делали ее неуместной в данной компании. «Здоровая, крепкая, занимающаяся физическими упражнениями девушка», – подумала Джорджия, но, когда колесо снова закрутилось, эти голубые, как незабудки, глаза загорелись игорной лихорадкой.
В той мере, в какой Джорджия доверяла своим чувствам, она вынуждена была признать, что в целом члены этой компании выглядели именно теми, за кого себя выдавали – богатые, скучающие, более или менее респектабельные люди, питающие слабость к госпоже удаче. Их поглощенность игрой, стандартные ужимки, с какими они ставили фишки или делали подсчеты, напряжение, которое никогда не прорывалось сквозь вежливую маску их невозмутимых лиц, – все указывало на азартных игроков. Это обескуражило Джорджию, пока она не вспомнила, что эти люди, если ее интуиция и сведения Питера не подвели, действительно были игроками – и по более высоким ставкам, нежели те, что они делали этим вечером здесь, за столом. Гораздо больше удивлял факт, что среди этих девяти лиц не было ни одного, которое напомнило бы привлекательные, незабываемые черты лица женщины в медальоне. «Ну а почему оно должно тут быть?» – уныло спросила себя Джорджия. Если медальон действительно принадлежит кому-либо из главарей заговорщиков, вряд ли он положит в медальон фотографию человека, с кем его можно связать.
Она поймала себя на том, что разглядывает украшенные драгоценными камнями часы на запястье мисс Мейфилд. В них тоже спрятан кружок «А.Ф.»? В следующее мгновение голос рядом с ней пробормотал странные слова:
– Что обо всем этом думает Джон Стрейнджуэйс?
Джорджия вздрогнула, как от внезапного пронзительного звонка телефона в темном доме ранним утром. Вероятно, она никогда не была так близка к тому, чтобы выдать себя. Прошло несколько секунд, прежде чем Джорджия сообразила, что имеет в виду профессор Стил, и ответила:
– Я не знаю. Официально, без сомнения, не одобряет.
– Надеюсь, вы не засланный к нам полицейский шпион? – произнес ученый, неожиданно одарив Джорджию игривой улыбкой.
– Я на вас не донесу. По правде говоря, я теперь мало вижу сэра Джона.
– Вы разошлись со своим мужем? Это не просто рекламный трюк?
Озорная улыбка профессора почти лишила оскорбительности даже это замечание, но Джорджия ответила ему в том же духе:
– По-моему, не профессору Харгривзу Стилу обвинять других в жажде популярности.
– Мадам, как одна жертва прессы – другой: я приношу вам свои глубочайшие извинения.
«Вот уж таинственная личность! – подумала Джорджия. – Неужели он… Да может ли он тоже быть одним из помощников сэра Джона? Или это простая случайность, что его замечание почти попало в цель?»
Больше ничего примечательного в тот вечер не произошло. Джорджия воспользовалась кратковременным везением Питера, чтобы убедить его прекратить игру. Он ушел вместе с ней, восхитительно изображая порядочного молодого человека, который превратился в возмутителя спокойствия и чувствует себя немного пристыженным. В машине Питер сидел тихо, а когда их троица отделалась от Рудольфа и приехала на квартиру к Элисон выпить, вздохнул:
– Что ж, и так бывает. Похоже, мы от души водили себя за нос.
– Почему так мрачно? – усмехнулась Элисон.
– Эти люди просто играли в рулетку. Как подумаю, что напрасно ухлестывал за мадам… А почему вы сидите с таким довольным видом, Джорджия?
– Вы заметили, как присутствующие повернулись к двери, когда мы появились? До меня не сразу дошло.
– Ну, их предупредили. Мадам нажала кнопку звонка под столешницей, видимо, сообщая, что какие-то неприятные посетители собираются ворваться в их игровую комнату.
– Неужели вы не понимаете? Между ее звонком и нашим появлением прошло несколько минут. Если бы это была настоящая игра в рулетку, единственный смысл звонка заключался бы в том, чтобы предупредить их и дать время скрыть свидетельства игры. Однако они ничего не спрятали. Они хотели, чтобы мы поверили, будто они играли в рулетку. Но они совершили ошибку, посмотрев на нас, когда мы вошли. Настоящие игроки, какими они, конечно, все же являются, были бы настолько поглощены игрой, что не обратили бы внимания на открывшиеся двери, – вспомните, шарик еще крутился. Или звонок, в который позвонила мадам Альварес, соединен с игровой комнатой, и тогда, если рулетка подлинная, они должны были спрятать ее. Или звонок соединен с другой комнатой, и в этом случае, будь они настоящими игроками, они не уставились бы на нас, когда мы вошли. Следовательно, с какой стороны ни посмотри, игра была фиктивной.
Питер хлопнул себя по колену в приливе восторга.
– Клянусь Юпитером, вы правы! – воскликнул он и, взяв Джорджию за руки, закружил ее по комнате.
Глава 6. Игривый ученый
Следующий день для Джорджии тянулся медленно. Ее одолевали сомнения. Питер передаст сэру Джону информацию о присутствовавших вчера вечером в игровой комнате. Их прошлая жизнь будет изучена, за их передвижениями, вероятно, проследят. Но ведь наверняка вся эта история обман? Джорджия сознавала, насколько шатки доводы, какие она выстроила на основании прерванной игры в рулетку. Невероятно, чтобы такие люди, как мистер Лиминг и профессор Стил, личности с международной репутацией, вовлечены в мелодраматический, тайный, всецело гипотетический заговор. Ну, возможно, не гипотетический. Сэр Джон не склонен к паникерству. У Питера и Элисон, видимо, есть доказательство того, что клуб «Теймфорд» не совсем то, чем кажется, и ее собственная интуиция выступает против сеньора Альвареса. К тому же вчера вечером Элисон сообщила им, что герр Шварц является иностранным корреспондентом одной нацистской газеты, а было хорошо известно, что подобные журналисты занимаются в Англии не только своими прямыми обязанностями. Однако в личной миссии сама Джорджия никуда не продвинулась. Более того, если эти приличные игроки были членами «А.Ф.», то ей будет очень сложно попасть в их организацию. Теперь трудно было представить, что спектакль Питера мог их одурачить.
Мягким апрельским днем во время прогулки по Гайд-парку, который цвел вокруг нее тюльпанами, нежными ветками с набухшими почками и криками детей, виснувших на ограде или беспорядочно носившихся по траве, Джорджия ощутила отчаяние одиночества. Осведомленность как бы отсекла ее от всего этого неведения и веселья. Женщина чувствовала себя пророчицей, которая видит неминуемый конец, но обречена на молчание. Тяжесть этого знания давила на сердце. Задумчивость Джорджии прервал лай и прыжки у ее ног – палка, которую она рассеянно подобрала на траве и держала в руке, заинтересовала какого-то керри-блю-терьера. Джорджия уже хотела швырнуть палку, когда ее остановила владелица собаки, приближавшаяся к ней по-деревенски широким шагом. Это была мисс Мейфилд – в туфлях на низком каблуке, твидовой юбке и голубом, как барвинок, джерси. Здесь она выглядела гораздо более уместно, чем в клубе «Теймфорд».
– Хорошо, что Джип вас нашел, – сказала она.
– Вы меня искали?
– Нет, не особенно. Однако это приятное совпадение, правда?
Мисс Мейфилд покраснела, немного сердясь на себя за то, что не может предложить такой знаменитости, как Джорджия Стрейнджуэйс, ничего кроме банальностей.
– Вы ведь не живете в Лондоне? – спросила Джорджия.
– Откуда вы узнали? Ну не живу, по правде говоря. В смысле, не так много. У моего отца дом в Беркшире. Он тренер. – Она выпалила все это одним духом. Джорджия заметила, что это, наверное, увлекательно – верховая езда, открывающаяся перед тобой панорама холмов. – Мне стало скучно, надоели мужчины, которые ничего не делают, а только занимаются пустяками. Полагаю, вы недоумеваете, что я делала в том паршивом притоне прошлым вечером?
– Играли в рулетку, – сухо произнесла Джорджия.
– Вам-то хорошо! – воскликнула мисс Мейфилд, увлекая собеседницу на скамейку. – Я хочу сказать, вы можете заниматься исследованиями, вы свободны как ветер. Вы должны понимать, что такое жаждать приключений… переживаний любого рода. А мир сейчас – унылое, скучное место, правда? – Она раскинула руки, показавшись в своем порыве прекрасной, нордической богиней. – И я хочу что-нибудь делать. Но папа… ну вы знаете, каковы отцы. Он хороший, однако жутко старомодный. Он хочет, чтобы я ездила в дамском седле, а по вечерам сидела дома с книгой в руках.
– Рулетку он не одобрил бы?
– О боже, нет! Да он бы с ума сошел! Послушайте, вы ведь никому об этом не расскажете? Если это дойдет до отца, мне придется туго.
– Моя дорогая, зачем мне кому-то рассказывать? Я и сама играла. Однако это не кажется мне, – Джорджия выбирала слова с изящно замаскированным презрением, – достаточно… ну… декадентской формой переживания. Я бы решила, что вы способны на большее. Вы много играете?
Как она и надеялась, ее слова задели мисс Мейфилд. Она резким, некрасивым движением тряхнула своими льняными волосами.
– Это возбуждает, – угрюмо проговорила она.
– Возбуждает? В компании богатых повес в этом парнике? Следя, как скачет по кругу дурацкий шарик?
– Может, в этом больше приключения, чем вы предполагаете. – Мисс Мейфилд прикусила губу и быстро добавила: – В смысле, когда денег у вас немного, вы по-настоящему волнуетесь из-за выигрыша… или проигрыша. В любом случае, они не повесы, не все из них.
Джорджия подняла брови, и беседа ненадолго прервалась. «Может, в этом больше приключения, чем вы предполагаете…» Не чересчур ли мисс Мейфилд простодушна? Или она действительно настолько фанатична, насколько выглядит? Теперь Джорджия понимала, каким образом заговор «А.Ф.» может привлечь подобную девушку. Это будет казаться не столько заговором, сколько крестовым походом. Фанатики необходимы – и опасны – для любого революционного движения. Здесь легко нащупать еще одно слабое звено.
Джорджия умело повернула разговор к нацистской Германии, с притворным восхищением рассказывая о том, что там видела. И была вознаграждена блеском в глазах девушки, ее участившимся дыханием.
– Да, – кивнула мисс Мейфилд, – это чудесно. Я никогда там не была, но могу это вообразить – дух молодости, уверенности и культ героев античности. Порой я жалею, что у нас нет ничего такого в Англии – не фашизма, конечно, но чего-то приспособленного к нашему национальному характеру. Хочется избавиться от всех этих трясущихся от старости политиков, слащавых евреев и агитаторов.
– Совершенно с вами согласна. Мы дали демократии шанс, а она нас подвела. Это великий идеал, осмелюсь заметить, но в современном мире нам приходится быть реалистами. Пусть правят лучшие люди – даже Платон так говорил, – и в конечном счете остальные будут гораздо счастливее.
Джорджия настолько привыкла понапрасну забрасывать приманку такого рода, что едва не утратила душевное равновесие, когда мисс Мейфилд ее заглотила.
– Кстати, а вы не член «Английского флага»?
– «Английского флага»? Нет. А что это?
Мисс Мейфилд ей поведала. Разумеется, она говорила о безобидной организации, которую уже описал Джорджии сэр Джон; говорила с таким наивным энтузиазмом, что Джорджии трудно было поверить, будто девушка знает, для чего создана данная структура. Однако когда мисс Мейфилд пригласила ее погостить у них в Беркшире и посетить собрание «Флага», Джорджия охотно согласилась. Было в этой застенчивой, резкой, пылкой девушке нечто большее, чем казалось на первый взгляд…
На следующий день беседа под апрельскими деревьями вылетела из головы Джорджии, поскольку события приняли внезапный драматический оборот. Когда она завтракала, зазвонил телефон. Это был Питер Бретуэйт, просивший ее немедленно приехать к нему домой. Джорджия одним глотком допила кофе и взяла такси до Сент-Джонз-Вуда. Питер поджидал ее в холле многоквартирного дома; на его загорелом добродушном лице отражалась тревога.
– Объявилась мадам Альварес. Я в большом затруднении, – прошептал он. – Я немного успокоил ее… она была почти в истерике, но в десять часов мне надо быть на стадионе, тренировать мальчиков. Вы можете немного побыть с ней? Я не сумел дозвониться до Элисон.
Они поднялись наверх, в квартиру Питера. Он не преувеличил. Женщина находилась в состоянии полного упадка сил. Ее величественные манеры исчезли. Лицо без макияжа приобрело землисто-серый оттенок и осунулось; у нее был изможденный вид человека, целую ночь ехавшего в переполненном железнодорожном вагоне. Глаза ввалились и лихорадочно блестели, похоже, от страха.
– Мне жаль, мадам Альварес. Вы плохо себя чувствуете? Хотите, мы вызовем врача?
– Я туда не вернусь, – пробормотала она. – Обратно я не вернусь. Не позволяйте им забрать меня обратно.