Аргумент о том, что крепостные девки имеют право выходить замуж, даже если для этого приходится покидать родное имение, оказался внушительным. Понимание этого поможет разобраться в том, как в XVIII в. русские крестьяне, будь они крепостного или иного состояния, и дворяне относились к крестьянскому браку. Крепостные, выдвигавшие подобный аргумент, не имели, конечно же, в виду, что их дочери должны сами выбирать себе мужей. Устоявшееся представление о том, что в крестьянской семье отец и мать выбирали супругов своим детям, не обращая внимания на предпочтения самих детей, несомненно является преувеличением. Тем не менее в начале XVIII в., когда браки в крестьянской среде заключались фактически между детьми – девочками и мальчиками, зачастую не старше 15 лет, – родительское мнение оставалось, как правило, решающим115. Не было у крепостных и обычая, чтобы девушки сами решали, выходить им замуж или нет в принципе. Как мы поймем из 2 главы, крепостные в поисках невест для своих сыновей нередко требовали, чтобы их владельцы принудили других отцов отдать замуж своих противящихся браку дочерей. С крестьянской точки зрения, выход замуж был, в зависимости от обстоятельств, либо дочерним правом, либо обязанностью.
Вред, на который ссылались крестьяне и который был понятен Шереметеву и монахам Александро-Невской лавры, был почти наверняка морального порядка: девки, «век не сочетавша браками». Вредно было именно засидеться в девках: все девки (так же как все парни) должны были вступать в брак. Крестьянские пословицы и поговорки, собиравшиеся в основном в XIX в., но вряд ли сильно изменившиеся с 1700 г., выставляют девку-вековуху злобной старой бабой, даже и не настоящей бабой вовсе, потому что не стала она ни женой, ни матерью. Этнографические записи XIX в. свидетельствуют, что к бобылкам относились как к дармоедкам, не имевшим определенной роли в семье и посему не заслуживавшим уважения, как к никчемным и отверженным, если только безбрачие не было с их стороны сознательным решением или правдоподобной имитацией оного – сохранить целомудрие по религиозному призванию116. Обречение женщин на противоестественный образ жизни должно было казаться крестьянам начала XVIII в. настолько в корне несправедливым, что они положили это в основу своих челобитных – Шереметеву, который немедленно пошел на уступки, и монахам Александро-Невской лавры, которые – вероятно, в силу собственного религиозного призвания – сначала отклонили просьбу, но в конце все-таки тоже уступили. Моральный довод потому возымел действие, что вотчинники разделяли мнение своих крестьян о противоестественности незамужнего состояния для взрослой женщины. Они ведь тоже стремились найти подходящих женихов своим дочерям.
Крестьянское убеждение, что старая дева – существо не просто несчастное, но и явление противоестественное, оправданно в таком обществе, где взрослые незамужние женщины были действительно редкостью и если не вели затворнический, религиозный образ жизни, то являлись умственными или физическими калеками. Более того, в тех многих больших деревнях, где все до одного мужчины и женщины состояли в браке, в их числе должны были быть и ограниченно дееспособные. Универсальный брак и боязнь, что дочери могут остаться в девках, были тесно взаимосвязаны.
Моральное обоснование ходатайств крепостных к своим владельцам об отмене выводных сборов, грозивших оставить их дочерей в девках, было настолько убедительным, что действовало даже без страшащей перспективы бунта, который подкрепил требования британских рабочих XVIII в. о помощи, когда взлетели цены на хлеб. Моральный довод был столь весом, что действовал даже тогда, когда жалоба на причиняемый якобы вред была заведомо безосновательной. Когда вощажниковские крепостные говорили Борису Шереметеву, что некоторые из их дочерей никак не могли найти женихов в родной вотчине, они почти наверняка грешили против истины. Вощажниково было огромным имением с населением в 1910 крепостных мужиков, 1911 женщин в 1765 г. и, вероятно, порядка 2500–3000 крепостных в начале XVIII в.; его деревни были раскиданы по территории более 130 квадратных километров117. Поскольку имение было по площади столь обширным, естественно, что многим из его крепостных удобнее было свататься к соседям по другую, близкую сторону вотчинной границы, чем искать невест в отдаленных деревнях того же имения. Однако с населением такого размера демографическая автаркия представляется вполне реальной. Фельдмаршал от споров на этот счет воздержался.
Глава 2
ДВОРЯНЕ ОБНАРУЖИВАЮТ СОПРОТИВЛЕНИЕ КРЕСТЬЯНОК БРАКУ И РЕАГИРУЮТ НА НЕГО
До 1750-х гг. мало кто из дворян чинил препятствия замужеству своих крепостных женщин за пределами своих владений или проявлял интерес к возрасту, в котором их крепостные вступали в брак. После 1750 г. многие помещики – по крайней мере, владельцы крупных имений, составлявшие подробные инструкции по их управлению, – напрямую вмешивались в браки своих крепостных и в общих устанавливаемых правилах, и в конкретных случаях. Их могло беспокоить то, что их крепостные девки не выходят замуж или что выходят недостаточно рано, тормозя таким образом образование тягла, ядром которoго в большинстве имений являлась супружеская пара. Проблема эта не была вымыслом душевладельцев: когда выяснилось, что в некоторых имениях женщины действительно отказываются выходить замуж, многих помещиков это побудило ввести правила terminus ante quem. В этих правилах иногда устанавливался предельный возраст вступления в брак и для мужчин, но большинство мужиков и так были не против жениться. Когда соседские девки противились замужеству, женихи обращались к своим владельцам за помощью. Зачастую именно эти просьбы открывали помещикам глаза на существование проблемы женского отношения к браку. Весьма возможно, что некоторые помещики начали требовать, чтобы их крепостные девки выходили замуж в своих вотчинах, потому что их тревожили трудности мужиков в поиске невест: выход замуж на сторону мог еще усугубить нехватку незамужних девок.
Петр Бестужев-Рюмин (1664–1743) – единственный вотчинник, о котором известно, что в первой половине XVIII в. он ввел правило относительно возраста выхода замуж. Проблема, которую он таким образом думал решить, состояла не в нежелании крепостных девок выходить замуж, а в их добрачном блуде. Бестужев узрел эту проблему лишь потому, что впал в немилость при дворе. В 1712 г. Петр I определил его гофмейстером к своей племяннице, вдовствующей герцогине курляндской Анне Иоанновне118. Бестужев заведовал финансами Анны, «присматривал» за соблюдением интересов России в герцогстве и в какой-то момент попал к Анне в любовники. В 1727 г. он был вызван в Санкт-Петербург для расследования обвинения в обогащении за счет Анны Иоанновны. К его возвращению назад место в кровати Анны уже было занято Эрнстом Бироном. В 1728 г. Бестужев был арестован после того, как Анна обличила его в расхищении ее имения (тут она как минимум преувеличила) и в дворцовой интриге, в которой была замешана его дочь. После вступления на трон, с Бироном в свите, в 1730 г. Анна сослала 66-летнего Бестужева в «дальние селения», которыми оказалось его имение вдоль северного участка р. Шексны на севере Новгородской губернии. Бестужеву там принадлежали обширные владения. В двух селах были приходские церкви, и он жил по очереди то в одном, то в другом: в Люковеси в 10 километрах на запад и в Городище в 8 километрах на юг от маленького городка Череповца – оба на берегах Шексны. Более мелкие деревни были разбросаны промеж них в густых лесах, частично уходя глубже в чащу119.
Бестужев-Рюмин, вероятно, до этого в своих вотчинах не бывал и по приезде, похоже, имел мало представления о жизни крепостных. Он служил как минимум тридцать лет без сколь бы то ни было продолжительного отпуска, не считая периода расследования; время же, когда он мог оторваться от политических дел, проводил, скорее всего, в своей усадьбе под Москвой. Когда в 1731 г. он выпустил Инструкцию своему пошехонскому приказчику, единственное правило, касавшееся брака, звучало несколько противоречиво: «Девок крестьянских на сторону не отдавать, а кому отпускная подписана будет, вывод брать наперед по 5 рублей, а смотря по состоянию и по 3 рубля». Далее он добавил, что если брак заключается в своей вотчине, то отдавать следует без вывода120. Толковать это правило можно следующим образом: по возможности не позволяй девкам выходить замуж на сторону, если же позволил, бери по 5 рублей, но я согласен и на 3.
В августе 1737 г. Анна простила Бестужеву-Рюмину его прегрешения и разрешила жить в Москве или в любом другом его поместье. Вероятно, он написал свою Инструкцию 1737 г. до или сразу же после отъезда из Пошехонья. В ней он не только расписал обязанности приказчика, но и составил частичную этнографию жизни своих крепостных душ. Они занимались подсечно-огневым земледелием («Также в подсеках работали и чистили по вся годы») и жили в разбросанных на большой площади починках, типичных для крестьян, которым приходилось каждые несколько лет расчищать пригодные для пахоты участки леса. Они должны были держать больше лошадей и скота и употреблять навоз в удобрение. За непоявление в церкви к воскресной обедне или на ежегодную исповедь полагался штраф – 1 копейка. Отмечать праздник с варением пива можно было не больше двух-трех дней121. Все это было добавлено к его Инструкции 1731 г. Он также внес две поправки в свой наказ о браке. Во-первых, в правило о том, чтобы девки замуж на сторону не выходили, он добавил слова «без прошения»122. Может быть, Бестужев-Рюмин исправлял противоречие в правиле от 1731 г., а может, до него дошло, что для некоторых крепостных из далеко заброшенных дворов обмен дочерьми с чужими крестьянами неизбежен. Во-вторых, он постановил девок отдавать замуж не позже 20 лет. Этому требованию предшествовало объяснение: ребята и девки, мол, войдя в возраст, делают что хотят, то есть развратничают. Родители их работать не заставляют, и «от того своевольничания и безстрашия ребята пристают к воровству, а девки впадают в блуд <…> а девки в блудном деле, которых уже девок и брюхатых за муж выдали, а другие и родили в девках, которые и наказаны при собрании всех людей кошками… И для того крестьянам детей своих содержать бы в крепости и страхе и наказании и для того отцам и матерям дочерей своих в девках выше 20 лет не держат, отдават за муж, а ежели прежде 20 лет от безстрашия отцова и несмотрения матерня впадет в блуд, и за то отцу и матери и девке, и блуднику, которой с ней сблудит, ежели изобличается при собрании людей жестоко кошками наказаны будут»123.
Бестужев-Рюмин утверждал также, что его пошехонские крепостные женят малых своих ребят на взрослых девках, а другие женятся в одинаковом возрасте и что мужья с женами начинают ненавидеть друг друга, живут порознь и занимаются прелюбодеянием124. Неясно, то ли он считал причиной прелюбодеяний женитьбу мальчиков на девках старше их, то ли равенство возраста, то ли и то и другое, а возможно, не то и не это.
Эти положения Инструкции 1737 г. стали прямым результатом наблюдений Бестужева-Рюмина за крепостными во время его опалы. Он требует, чтобы девки выходили замуж к 20 годам, в попытке побороть половую безнравственность, процветавшую при попустительстве родителей. Такое отношение родителей к добрачному сексу вполне естественно, если в течение какого-то времени подобное считалось нормой в данной местности. Возможно, это тот самый случай: эта часть Пошехонья находилась в том районе, где – по утверждению Маркелла, архиепископа Вологодского и Белозерского в 1658 г., – незаконные браки и наложничество были повальным явлением125. Принимая во внимание глухие леса, низкую плотность населения и расстояния между многими лесными поселенцами и их священниками, это неудивительно. В конце XIX в. крестьяне вспоминали времена, когда, по их словам, пошехонская молодежь предавалась свальному греху126. Но поведение, отмечаемое Бестужевым-Рюминым, могло быть одним из побочных результатов раскольничества. Пошехонские леса в те времена и позже изобиловали староверами беспоповского толка, и недоверие к институту брака вполне могло проявиться у крестьян в описываемом Бестужевым-Рюминым виде127. В Инструкции 1737 г. он нигде не упоминает старую веру, но в самой первой статье речь идет о нерегулярном посещении церкви. Хотя мы не можем сказать, насколько распространены были тенденции, отмеченные Бестужевым-Рюминым, и чем они объяснялись, мы можем утверждать, что, если бы он не провел какое-то время в своем пошехонском имении, ему о них ничего не было бы известно.
Князь Михаил Михайлович Щербатов (1733–1790) оказался среди первых (возможно, самым первым), кто установил своим крепостным девкам предельный возраст выхода замуж, поскольку считал, что многие из них не пойдут замуж без принуждения. Щербатов владел несколькими тысячами крепостных душ. Он прославился пламенными речами в Уложенной комиссии Екатерины II в 1767–1768 гг. в защиту дворянских привилегий и призывами к их расширению, в которых нападал на купечество и клеймил любые намеки на облегчение доли крепостных как гибельные для России и для самих крепостных. Он занимал ряд руководящих постов в правительстве, в том числе в Сенате; был удостоен звания официального историографа и стал автором истории России в пяти томах; написал знаменитое сочинение с критикой социально-политических нравов в царствование Екатерины II и утопический роман, в котором монарх царствует, а управлением занимается благодетельное высшее дворянство.
В Генеральной инструкции 1758 г. для приказчикa своих близко друг к другу расположенных имений, Михайловское и Кузмодемьянское в Ярославском уезде, он велел, чтобы крепостные девки выходили замуж к 17, а мужики женились к 20 годам. И объяснил это следующим образом: «Понеже усмотрено во многих деревнях, что многия крестьяне до престарелых лет доходят холостыя и не женятся, также и девки стареются не замужем, отчего: 1. Домы пустуют, 2, и менше душ становится и следственно все поборы, как государевы, так и госпоцкие, тягостнея крестьянем бывают. И для сего наблюдать, чтоб конечно девка не более семнатати лет сидели в девках, развя которому крестьянину необходимая нужда в работнике, да и такому можно принять в дом зятя, а мущины женились дватцети лет»128.
Часть юности Щербатов провел в Михайловском – родовом поместье семьи. Прослужив два года в Семеновском гвардейском полку в Санкт-Петербурге (1755–1756), он вернулся в Михайловское с молодой женой и маленькой дочкой, но вскоре был опять вызван на службу в связи с Семилетней войной. Щербатов сочинил Генеральную инструкцию в июле 1758 г. во время службы в Санкт-Петербурге и вносил в нее поправки вплоть до 1762 г.129 Он воспользовался освобождением дворян в 1762 г. от обязательной службы, чтобы уйти из армии, много времени проводил в Михайловском в период с 1762 по 1767 г. и затем опять после выхода в отставку в середине 1780-х. Щербатов хорошо знал своих михайловских крепостных, о чем свидетельствует его обильная переписка с приказчиками.