– Пресвятая Дева Мария… – тихо произнесла Сирша, когда репортаж закончился. – Что за жесть, Джуно?
Я посмотрела на нее. На лице у нее одновременно читалось беспокойство и замешательство.
– Я не знаю… – Впервые с момента, как подругаподошла ко мне я смогла сказать что-то связное. – Я не знаю, что это всё значит. Я не знаю, что думать. Но он мертв, Сирша. Мертв. Уехал в отпуск и умер.
Она медленно кивнула.
– Репортер сказал: «семья из Северной Ирландии». Неужели это он…
– Нет! – воскликнула я, не дав ей продолжить. – Нет, разумеется, он не говорил ничего о семье.
– Они, скорее всего, живут раздельно, – предположила она. – Или разведены.
Почему я раньше об этом не подумала? Меня окатила волна радости, смешанной с еще большим горем.
– Конечно, – выдохнула я с облегчением. – Конечно, он был разведен. Они поехали в путешествие из-за своего маленького сына. Он мне это не говорил, потому что не хотел причинить боль. Или потому, что боялся – а вдруг я не пойму? Но я бы поняла, я ведь любила его. А теперь… Теперь… – Слезы снова побежали по щекам.
Сирша дала мне поплакать некоторое время, а потом пошла к плите, сделала чай и настояла на том, чтобы я его выпила.
– С тобой кто-нибудь связывался? – спросила она.
Я глотнула чаю, хотя мне его совсем не хотелось, а потом покачала головой.
– У тебя есть номер кого-нибудь из его близких?
Я снова отрицательно покачала головой.
– Мне так жаль, – сказала она. – Я знаю, как сильно ты его любила.
– И он меня любил… – Мой голос дрожал. – Онговорил об этом, Сирша. Много раз. Он любил меня, и теперь всё стало так сложно из-за его первого брака, и…
Я знала, что ужас от того, что он был женат, как-то отвлекал меня от того, что он, вообще-то, еще и умер. Получалось, что думая о его семье, я как будто могла не думать о том, как он умирал. О том, что могло с ним случиться.
– Возможно, кто-нибудь из его коллег из клиники свяжется с тобой, – сказала Сирша. – Я помню, ты ездила в Белфаст пару раз. Где он жил?
– Мы никогда не останавливались в самом Белфасте, – сказала я. – Мы ночевали в отеле за городом.
Она ничего не ответила.
– Он хотел как лучше! – протестовала я. – Он не держал в секрете наши отношения.
Но как только произнесла эти слова, я невольно подумала о том, что никогда не встречалась с его друзьями. Или с членами его семьи. И мы никогда не гуляли по Белфасту вдвоем. В Дублине мы ходили в кино и рестораны, но тоже никогда не звали никого из моих друзей. Единственной, кто его, собственно, видел, была Сирша, и то, только мельком, когда Брэд приехал на квартиру, незадолго до того, как уехала она сама. Люди на работе знали, что у меня есть парень – и только. Я никогда не упоминала его имени.
– Мне он понравился, – сказала Сирша. – Он мне показался таким, довольно прямолинейным парнем. Но…
– Но – что? – спросила я.
– Ничего. – Она посмотрела на меня с сочувствием. – Это ужасно, Джуно. Совершенный кошмар.
На экране телевизора мелькали душераздирающие картинки. Разрушенные жилые дома, руины административных зданий, поваленные деревья, погибший город. И разбитые жизни.
Включая и мою несчастную жизнь.
Круглосуточные новости в бегущей строке и повторяющися выпуски раньше меня всегда раздражали, но я провела остаток дня перед телевизором, глядя на то, как одни и те же репортеры говорили об одном и том же, снова и снова, и надеясь, что смогу получить больше информации о Брэде. Однако я так и не узнала ничего нового, пока не включила вечером новости телеканала РТЭ.
– «Брэд Макинтайр был консультирующим рентгенологом. Работая в Белфасте, он также практиковал и в частной клинике в южном муниципальном округе Дублина, – сказал диктор. – Он пользовался авторитетом у коллег и все отзывались о нём очень хорошо…»
Сообщение прервал ролик, где сотрудник клиники в Белфасте говорил на камеру:
– «Брэд Макинтайр был великолепным рентгенологом, – сказал он. – Он прекрасно общался как с коллегами, так и с пациентами, все любили его за душевность…»
Затем появился сюжет, снятый возле клиники в Дублине.
– «Я не могу поверить, – говорила молоденькая медсестра. – Макинтайр был здесь на прошлой неделе, рассуждал о новом оборудовании и… – Она тряхнула короткими волосами. – Это ужасная трагедия. Погибла его красавица-жена, остался сиротой сын. Каково это, потерять родителей таким образом!»
И в конце еще один ролик, снова из Белфаста.
– «В лице Брэда мы потеряли бесценного члена семьи, – говорил высокий, хорошо сложенный светловолосый мужчина с темно-серыми глазами. В его речи слышался акцент, чуть более южный, чем у Брэда. На нем был черный костюм, и он уверенно выговаривал слова. – Брэд всегда участвовал во всех делах семьи вместе со своей чудесной женой Александрой и очаровательным сыном Диланом. Нас совершенно сломило происшедшее, и мы всем сердцем молимся, чтобы Дилан полностью выздоровел. Брэд и Александра поехали в Сан-Алессио с сыном, чтобы навестить родственников Александры. Они ездили туда каждый год. Брэдлюбил этот город, его там хорошо знают. Он считал визиты в Сан-Алессио важной частью своей жизни. Я хочу отдать дань памяти ему и Александре, и также поблагодарить итальянских спасателей, которые сделали всё возможное, чтобы спасти их. Я бы также хотел поблагодарить за своевременную госпитализацию Дилана. Все наши мысли и молитвы обращены к малышу и к другим людям, пострадавшим в этой ужасающей трагедии».
Начался новый новостной сюжет, а я еще долго сидела, уставившись в экран.
Брэд мертв.
И его жена тоже.
Его сын серьезно пострадал.
А я не понимаю, как мне жить дальше. Я женщина, о которой никто ничего не знал. Женщина, о которой он никому ничего не рассказывал. Брэд был не свободен. Он был женат. Скорее всего, он не считал меня своей девушкой. Для него я была любовницей.
И я об этом ничего не знала.
Глава 4
Я завершила свой обход виллы «Наранха» и вернулась в дом через кухонную дверь. Пока ходила вокруг дома, я заметила, что есть еще одни двойные двери, которые вели непосредственно в гостиную. Войдя в дом, я подошла к ним и подёргала деревянные скрипучие ставни. Я вдруг поняла, что когда-то главный вход был именно здесь. Я открыла дверь и впустила внутрь жаркий воздух в помещение.
Тут я услышала тихий явный шум позади себя…
Я резко повернулась. Дверь на кухню была открыта. Холодок страха коснулся моей спины и я поёжилась. Я явственно слышала, как будто кто-то стремительно пробежал за моей спиной и исчез за дверью. Краем глаза я успела заметить серебристо-серый хвост. Я пошла следом.
Рядом с чашей пустого фонтана сидел упитанный кот и смотрел на меня янтарными глазами.
– Ты до смерти меня перепугал, – сказала я мышелову, медленно приближаясь к нему. – Это ты был в доме прошлой ночью? Ты, мерзавец, уронил стакан?
Кот проигнорировал мои вопросы и стал мыть мордочку лапой.
– Как тебя зовут? – не отставала я.
Кот проигнорировал и четвертый вопрос. Я подошла чуть ближе. Я всегда любила кошек, хотя мама их терпеть не может и в детстве не разрешила мне подобрать тощего уличного кота, который часто приходил к нашему дому. Я умоляла ее: «Он же черный, он приносит удачу, – настаивала я. – Ты говорила, что черный кот в доме к удачному спектаклю». – «Это не относится к моему дому. Кошка должна быть где-нибудь в зале в день премьеры, – сообщила мама. – В моем доме ей не место. Высокомерные и своенравные создания».
Она даже не разрешила кормить котишку, и он, решив, что на нас рассчитывать нечего, отправился на более щедрые пастбища – к миссис Якобс, через три дома вниз по улице. Но я люблю кошек именно за их надменность. Они ведут себя так, как будто им никто не нужен. Иногда я сама хотела бы быть такой.
– Ты голоден? – спросила я у серебристо-серого пушистика. – Хочешь есть?
И почти сразу же я поняла, что сморозила глупость. Мне нечего предложить котику, кроме кляклых булок, которые я прихватила с собой из самолета. В доме нет еды. Ни крошки. Раньше меня это не беспокоило, потому что обычно я не чувствую голода. Однако сейчас, к моему удивлению, я проголодалась.
Датские булки, когда я вытащила их из сумки, оказались совсем развалившимися и еще менее аппетитными, чем были вчера. Единственная еда, которая нашлась в кухонном шкафу – это макароны и кофе. Я сварила себе кофе и пригубила напиток, сидя на ступеньках крыльца и наблюдая за котом, который теперь растянулся во всю длину в тени фонтана. Интересно, приходит ли он сюда каждый день? Надеюсь, что так. Хотя изначально я мечтала только об уединении и одиночестве, сейчас я стала сомневаться, смогу ли долго продержаться в этой всеобъемлющей пустоте виллы «Наранха»?
Допив кофе, я встала, чтобы поставить чашку на столик. Котофей тоже вскочил и пулей рванул к апельсиновым деревьям. Я подумала, а не последовать ли за ним, но приказала себе не делать глупостей. Я подошла к ближайшему дереву и подняла с земли апельсин. Счистив кожуру, я отломила дольку и отправила ее в рот. Апельсин оказался сладким, сочным, не похожим на те, что я покупала в супермаркете или в магазинчике за углом, рядом с квартирой.
– Но на падалице я долго не протяну… – сказала я себе, хотя тут же усомнилась, будет ли корректно считать плоды падалицей, если даже намека на ветер не было?
Да, нужно купить еды, как бы равнодушна я к ней не была. И мне требуется освоиться в доме, тогда я смогу погостить тут пару недель. Мне нужны эти недели. Я должна обрести себя заново. В Дублине у меня был жалкий вид, всё падало из рук, и все видели в каком я состоянии. Тут, во всяком случае, я могу побыть и неудачницей, и в одиночестве.
Я поднялась на второй этаж и подошла к зеркалу. До прошлого года мои каштановые волосы были длинными и кудрявыми, но я побрила голову в связи с ежегодным мероприятием по сбору средств для больниц. И пусть к настоящему моменту волосы уже отросли, это была прическа боб, лишь слегка закрывающая уши – длина ни туда, ни сюда. Волосы торчат во все стороны.
Я причесалась, надела черепаховый обруч, чтобы усмирить пряди. Только обруч помогал мнесохранять более-менее приличный вид, а не ходить растрёпой. Правда есть неприятный момент – у меня стали появляться седые волосы. До сей поры я выдирала их сразу же, как только находила, но у меня зрело неприятное подозрение, что однажды мне придется принять более серьезные меры. За исключением легких экспериментов с розовыми прядями, когда мне было лет двадцать, я никогда не думала об окрашивании, потому что в наследство от мамы мне достался насыщенный каштановый цвет волос, а мама любила похвалиться своими шикарными кудрями. Теперь ее волосы были утонченного серебристого цвета, едва заметно подкрашенные, чтобы подчеркнуть блеск, но мне пока совершенно не хотелось, чтобы они становились серебристыми.
Справившись с прической, я намазала лицо кремом от загара. Крем для лица обязателен – это то, что мама вбила мне в голову с детства. Я всегда прислушивалась к ее советам по уходу за собой, хотя часто не делала то, что отнимает много времени.
Я закрыла дверь на замок и села в машину. Ехать по сельской дороге днем было гораздо спокойнее, чем вчера ночью, и я поняла, что вилла «Наранха» вовсе не так изолирована, как мне показалось. Были и другие дома, о которых я не знала. Они мелькали среди апельсиновых, лимонных и оливковых рощ. Многие из них, как и вилла «Наранха», были удалены от дороги и прятались за массивными железными воротами.
Через пять минут я была в Бенифлоре. И снова была удивлена. Я представляла себе маленький забытый богом городок, но на главной улице, которая разветвлялась на узкие тротуары между домами, находилось множество заведений, включая пару магазинов мобильной связи, три кафе, аптеку и цветочный магазин.
Я свернула налево к небольшому супермаркету, у которого оказались несколько свободных парковочных мест, и припарковалась. На магазине висели рекламные плакаты, сообщающие, что цены на некоторые продукты снижены. Имея всего пять испанских слов в словарном запасе я понятия не имела, чем могут оказаться «cerezas», «remolacha» или «pulpo», и будут ли они мне нужны со скидками или без.
Я вышла из машины и отправилась в магазин, чтобы это выяснить.
«Cerezas» оказалось вишней. Внушительная корзинка по скидке, цена чуть больше одного евро, так что я положила эту «cerezas» в пластиковую корзину, которую прихватила у дверей. В нее же отправилась половинка дыни по столь же низкой цене. «Возможно, во время пребывания в этой местности я превращусь в сумасшедшую вегетарианку, – подумала я, увидев зеленую фасоль за мизерные центы. – И быть может, из этого выйдет что-то хорошее».
Я печально вздохнула. Разумеется, ничего хорошего в моей жизни не будет, мое сердце разбито человеком, погибшем при трагических обстоятельствах вместе с двухсотпятьюдесятью пострадавшими, включая его жену, о существовании которой я ничего не знала. Сын его был спасен из-под завала с серьезными травмами.
Я радовалась, что никто не знал о наших с Брэдом отношениях. На работе были в курсе, что мой парень погиб при несчастном случае, но никто не связал это с землетрясением в другой стране. Конечно, все говорили о моей личной трагедии, подходили ко мне, сообщали как они мне сочувствуют, хотя многие из них даже не знали, что я вообще с кем-то встречалась. Но постепенно всё сошло на нет, как это обычно и бывает, не считая разве что нашего отдела, где коллеги понимали, что я убита горем, а начальница Дрина, возможно, понимала больше, чем показывала.
Я бродила по супермаркету, который оказался довольно большим, с приличными мясным и кулинарно-гастрономическим отделами. В рыбном тоже был хороший выбор. Я выяснила, что «remolacha» – это свёкла, а «pulpo» – осьминог, и ни один из этих продуктов не был допущен в мою корзину. Остальные продукты я выбирала случайным образом: фильтрованный кофе, потому что я не видела на кухне кофемашины, а растворимый кофе я не очень люблю, большая бутылка воды, круассаны, сэндвичи-роллы, ветчина из гастрономического отдела. Немного салата и томатов, а затем несколько соусов в банках. В передачу «Мастер-шеф» меня бы не взяли, даже гипотетически. Большая часть моих кулинарных потуг – это еда из банок или замороженные обеды, а зная, какой у меня беспорядочный график, чаще всего всё заканчивается банальным заказом еды на вынос. Но в отделе замороженных продуктов в этом супермаркете не было готовых блюд, поэтому мне пришлось добавить в корзину упаковку куриных грудок и пачку риса. Рис шел в маленьких упаковках, на которых синими буквами было напечатано слово «arroz». Я опознала его по картинке: рисовые зерна в облаке пара.
Учитывая, что на завтрак у меня были только безвкусный кофе и апельсин, я почувствовала легкий голод. Несколько недель после землетрясения я нередко чувствовала голод, но не могла съесть ни кусочка, даже когда еда попадала мне в рот. Но раз уж здесь, я решила посмотреть город и найти место, где можно выпить кофе. Я купила пакет для замороженых продуктов на кассе, положила в него куриные грудки и ветчину, затем закинула все пакеты в багажник машины, которая, к счастью, находилась в тени.
Я пошла пешком по улице, по которой приехала, до знакомого поворота к ромбовидной площади. Она была выложена гладкой плиткой и украшена кадками с красными и желтыми цветами. Цвета растений перекликались с флагом на каком-то явно официальном здании. На площади стояла белоснежная церковь с темно-синим куполом, увенчанным шпилем. Тут же рядом распахнули двери магазины одежды, бар и пастелерия – кондитерская, под названием «Кафе Флор».
Я села под синий зонтик за столик на свежем воздухе. Почти сразу появилась симпатичная рыжеволосая девушка в неприлично коротких шортах и укороченной футболке, и улыбнулась мне. На какую-то долю секунды она замешкалась, но затем спросила на английском что я желаю.