Анна Бейтман сидела в кабинете психотерапевта, неловко скрестив ноги, прикрытые льняной юбкой. Ее движения были неторопливыми, полными грации, как у балерины. Никки нравилось следить за Анной из-под ресниц. Ночью она видела свою пациентку во сне. Сон не имел эротического подтекста, но вполне очевидно говорил о тайном интересе. Пожалуй, навязчивое желание смотреть на Анну Бейтман доктор Робертс могла отнести к разновидности вуайеризма. Возможно, такой необычной Анну делала принадлежность к творческой профессии. Какая разница, танцует женщина или играет на скрипке? И то и другое могло придать ей неуловимую грацию и загадку, которые заставляют мужчин смотреть вслед.
– Она ходила к вам, да? Была вашей пациенткой? – спросила Анна.
– Ты же знаешь, что я не могу разглашать такую информацию, – мягко сказала Никки.
Как и все, Анна смотрела новости и сопоставила факты. Ей явно хотелось обсудить произошедшее.
– Понимаю. Можете не рассказывать. – Она сверлила взглядом свои колени. – Я и так знаю: мы часто сталкивались с Лизой в приемной. Бедняжка.
– Да.
У Никки перехватило горло. Лиза выпорхнула из ее кабинета такая счастливая, полная надежд, так уверенно смотрела в будущее… которого у нее не было.
Теперь доктор Робертс уже ничем не могла помочь Лизе Флэннаган, однако все еще могла помочь Анне Бейтман. Прекрасная, не испорченная современным обществом Анна, пожалуй, была единственной пациенткой, которой Никки хотела помочь самым искренним образом. В свои двадцать шесть Анна играла на скрипке в первом составе филармонического оркестра Лос-Анджелеса, что было немалым успехом. Однако воспитанная чересчур строго, Анна вела жизнь, не соответствующую возрасту. Подростком она постоянно моталась по гастролям, объездила полмира. Как-то почти невзначай вышла замуж за влиятельного мужчину значительно старше себя.
Анна была хороша собой – с белоснежной, как алебастр, кожей и огромными карими глазами. Милая и застенчивая, она терялась в разговорах и предпочитала сверлить глазами пол. Только скрипка меняла ее кардинально, выпуская наружу пылкую женщину, поглощенную вихрем нот. Увидев Анну на сцене, мужчины теряли голову. Ее муж также пал жертвой этого дивного сочетания невинности и страсти. Он увез красотку в огромное поместье, где осыпал подарками и дорогими вещами, носил на руках, но почти никогда не выпускал из поля зрения.
Потребовалось немалое время, чтобы Анна смогла освободиться из-под его неусыпного контроля. Нельзя сказать, что она не любила мужа, но брак был заключен так стремительно и в столь юном возрасте, что его вполне можно было отнести к ошибкам юности. Только повзрослев, она наконец поняла, что любовь всей ее жизни – музыка – настойчиво требует возвращения в Лос-Анджелес. Анна трудно переживала расставание с мужем, и поэтому решилась на терапию. За последние три месяца ей удалось почти полностью открыться чуткой Никки, и она часто приходила за советом.
– Не нужно бояться, – сказала Никки. – То, что случилось с Лизой, ужасно. Но в нашем мире случаются вещи пострашнее. Да, ты встречала ее в клинике, но это не делает вас подругами. Случайная прохожая, не более того.
– Все верно, – кивнула Анна, робко улыбнувшись. – Я все принимаю близко к сердцу, вот дурочка.
– Вовсе не дурочка, – покачала головой Никки. – Смерть страшна сама по себе, тем более смерть через насилие. Но это ужасное происшествие никак не связано с твоей личной драмой, Анна. Не стоит переживать за весь мир.
Сеанс подошел к концу. Никки встала проводить пациентку. Ее клиенты на прощание часто пожимали ей руку, но Анна обычно обнимала, как сестру. Порой Никки казалась, что она мать дочери-подростка, которая неохотно идет в новую школу. Стыдно было признаться, но зависимость Анны от встреч с ней Никки даже нравилась. Анна Бейтман была ей почти как подруга.
Однако в этот раз, когда юная скрипачка обняла ее, Никки застыла, заметив в приемной двух мужчин, сидевших на кожаном диване, которые смотрели на нее в упор.
Никки сдержанно похлопала пациентку по плечу и, кивнув гостям, спросила:
– Я могу вам помочь?
Тот, что был моложе и выше, поднялся, протянул ей руку и вежливо представился:
– Детектив Лу Гудман, полиция Лос-Анджелеса. А это мой напарник, детектив Мик Джонсон.
Никки коротко пожала руку Гудмана.
– Вы насчет Лизы, верно? Ужасный случай.
Она протянула ладонь второму копу, но тот неприязненно пожал плечами и рявкнул, покосившись на Трея:
– Не тут! В кабинете.
У Никки появилось ощущение, что толстый полицейский ей смутно знаком, но она и бровью не повела.
– Как вам будет угодно.
Она широко распахнула дверь, предлагая мужчинам пройти в кабинет.
Детектив Мик Джонсон слушал доктора Робертс, не сводя с нее пристального взгляда. Вопросы задавал его напарник. Ответы были краткими.
– Когда вы в последний раз видели Лизу Флэннаган?
– В день смерти.
– На сеансах Лиза говорила, что ей угрожают или что она опасается за свою жизнь?
– Нет.
– Знаете ли вы кого-то, кто мог желать Лизе смерти?
– Нет.
Гудман задавал вопросы вежливо и ни разу не попросил дать более развернутый ответ. Казалось, односложные фразы Никки его устраивали. Он смотрел в блокнот и делал пометки.
Джонсона такой допрос раздражал. Он не верил Никки. Она никогда не нравилась ему. Проклятая сучка даже не вспомнила его! А вот он ее не забыл. Глядя теперь, как эта самоуверенная дрянь держится – едва ли не надменно, – с каким нарочитым презрением поправляет каштановые волосы и пожимает плечами, Джонсон чуть не лопался от бешенства.
– Миссис Робертс, может статься, что вы последняя видели мисс Флэннаган живой, – заметил Гудман и подался вперед, глядя на нее в упор. – Вы же понимаете, какое значение может иметь каждая деталь. Поэтому нам важны любые мелочи, они могут навести на след.
– Я понимаю, детектив, – ответила Никки. – Но не уверена, что могу вам помочь. После сеанса Лиза казалась весьма довольной собой и уходила в отличном настроении. Она недавно рассталась со своим парнем…
– Парнем? – ядовито переспросил Джонсон. – Вы про ее сладкого папика Уильяма Бадена?
В голосе толстяка сквозило презрение. Сама мысль, что красивая молодая женщина ложилась под грязного старика, наполняла его ядом.
– Да, – опять односложно ответила Никки.
– Давайте называть вещи своими именами. Она крутила интрижку со старым богатеньким папиком, к тому же женатым. И все, что вашей пациентке было нужно, – это его тугой кошелек. – Джонсон сделал вид, что не заметил осуждающего взгляда Гудмана. – Эта Лиза была первоклассной шлюхой, не так ли?
– Не берусь судить, почему моя пациентка встречалась с Уильямом Баденом. Я не имею права оценивать своих пациентов, детектив. – Никки говорила с прохладцей, пытаясь не поддаться на провокации чертова сексиста. – Могу лишь повторить слова Лизы, что она предприняла шаги к расставанию с Уиллом и, похоже, радовалась собственной решительности.
– А она не говорила, что спешит на какую-нибудь встречу после сеанса? С другом например? Может, ее кто-то подвозил? – вмешался Гудман, взглядом остановив попытки напарника встрять в разговор с комментариями.
– Нет. Она уходила одна. Если сеанс выпадал на среду, Лиза была без машины.
Копы переглянулись.
– Почему?
Никки пожала плечами.
– Простите, я не в курсе. Но в тот день шел дождь и я одолжила ей плащ, чтобы не промокла.
Детектив Джонсон внезапно перестал лопаться от бешенства и недоуменно уставился на доктора.
– Что вы сказали? На убитой был ваш плащ?
– Да.
– Можете его описать, доктор Робертс?
Никки ответила, что плащ был самый обычный, но оба полицейских пришли в возбуждение.
– Благодарим вас, миссис Робертс, – тепло улыбнулся Гудман. – Вы нам очень помогли.
У него была занятная манера говорить, подаваясь вперед и глядя в глаза, словно, кроме него и Никки, в кабинете никого не было. Слова он произносил со значением, даже если они были простой формальностью.
Словно для контраста, его напарник всем видом изображал одновременно презрение и гнев, будто заранее обвинял собеседника во всех грехах. Вопросы Джонсона были провокационными, а о вежливости детектив имел весьма смутное представление. Но даже он, услышав о плаще, как-то внезапно притих.
Но ведь это был самый обычный дождевик!
Едва полицейские ушли, в дверь постучался Трей.
– Простите, док, не уверен, что вел себя правильно. Знаю же, что нельзя прерывать сеанс, поэтому и заставил их ждать. Кажется, тому толстяку это не понравилось.
Никки похлопала его по плечу.
– Все хорошо, Трей. Ты поступил совершенно правильно. Ты сам в порядке? Тебе ведь нравилась Лиза.
– Я взял себя в руки, – пробормотал парнишка, – но до сих пор в шоке.
– Как и я.
– Она была такой красивой.
– Да, очень.
– В такие моменты мне не хватает доктора Дугласа, – выпалил Трей. – Понимаете?
У Никки сжалось сердце. Губы дрогнули.
– Ой, зря я это сказал! Простите!
– Не извиняйся. Ты скучаешь по нему, и это нормально. Я тоже скучаю. Имя моего мужа вовсе не под запретом. Это не табу.
Позже, когда Трей уехал домой, Никки еще долго сидела в кабинете, и она думала о Дугласе, представляла, как бы он отнесся к смерти Лизы, что бы сказал на это. Потом размышляла о самой Лизе, о сердитом копе, который назвал Лизу шлюхой.
Никки не осуждала толстяка за гнев. После смерти мужа она и сама очень долго жила во власти гнева и знала, как трудно контролировать эту эмоцию.
Никки достала из кармана визитку детектива Гудмана. Того, что играл роль хорошего копа.
Лу Гудман.
«Лу». Ну и ну…
Внезапно Никки стало любопытно, увидятся ли они снова.
Глава 6
Медицинский эксперт Дженни Фойл расстегнула молнию пластикового пакета и повернулась к детективам. Ей было не меньше пятидесяти, но лишенное привлекательности лицо казалось угловатым, как у подростка, и стрижку она носила мальчишескую – боб, который, правда, в силу возраста окрасился в оттенок «соль с перцем». Косметикой она не пользовалась.
– То есть одна из этих ран оказалась смертельной? – уточнил Мик Джонсон, глядя на мертвое тело Лизы Флэннаган.
– Та, что была нанесена в сердце, – подтвердила Дженни. Она считалась опытным экспертом, а ее отчеты порой потрясали воображение детальностью. – Остальные были поверхностными. Их наносили для того, чтобы причинить боль, но не убить.
Лу Гудман нахмурился.
– Восемьдесят восемь несмертельных ранений?
Дженни кивнула.
– Так и есть.
Большинство людей предпочитали общаться с Лу, настолько раздражительным нравом обладал его напарник. Гудман слыл обаяшкой, тогда как Джонсон всегда был чем-то недоволен и не скрывал своих эмоций. Джонсона недолюбливали все, кроме Дженни Фойл. Лу Гудман казался ей скучным занудой. Видимо, брали свое ирландские корни мисс Фойл – мягкие, понимающие мужчины казались ей слабаками. То ли дело Джонсон! Да, не красавец, да и выглядит потрепанным в своих застиранных рубашках, зато его грубоватый юмор и хамоватые манеры говорили о том, что перед вами настоящий мужик. А «настоящий мужик» и «политкорректность» – понятия несовместимые.
Одним словом, Дженни любила, когда Мик заходил в лабораторию.
– Значит, ее пытали? – спросил Джонсон. – Ты об этом?
– Именно. Над ней измывались, и довольно долго. Давали отползти, вселив надежду, а потом все начиналось снова. Ребята, Лизу Флэннаган зверски мучили. Зверски.
В повисшей тишине Дженни с жужжащим звуком застегнула молнию пакета, скрыв изувеченное тело, по которому едва можно было понять, мужчина это или женщина.
Первым заговорил Гудман:
– Продолжительность пыток и время смерти установлены?
– Да. Между первым ударом и последним, ставшим для мисс Флэннаган смертельным, прошло несколько часов. Не стану вдаваться в детали, но уровень потери крови и рубцевание порезов говорят о том, что денек у девушки выдался чудовищный, – между делом сказала Дженни.
– Следов сексуального насилия нет?
– Ни единого.
– Она хотя бы сопротивлялась? – спросил Джонсон.
Дженни выгнула бровь и со щелчком сняла перчатку.
– Сначала я решила, что она даже не пыталась бороться: возможно, ее парализовало от ужаса, – однако, уже завершая осмотр, обнаружила кусочки кожи под ногтями. Образец крохотный. И знаете… довольно неожиданный.
Оба детектива подались вперед.
– Понимаете, эпителий очень странный. Я прежде такого не видела. Похоже на частицы кожи трупа.
– Трупа? – переспросил Гудман внезапно осипшим голосом.
– Да. Понимаете, как будто убийца… гнил заживо.
Джонсон прищурился.
– Что за ерунда? Ты хочешь сказать, что эту девку убил мертвяк?
– Конечно, я так не думаю! – оскорбилась Дженни. – Это же бред!
– Тогда что ты имела в виду?
– Лишь то, что эпителий очень странный. Разлагающийся. Но при детальном анализе мы точно не ошибемся, сравнивая образцы из-под ногтей с образцами, взятыми у подозреваемого, если его удастся поймать.
– Ага, какого-нибудь зомби! – Мик Джонсон игриво хлопнул эксперта по плечу. – Бродячий труп ищет новую жертву.
Дженни хохотнула.
– Теперь ты знаешь, кого искать, Микки! Если встречу подозрительного мертвяка, сразу тебе наберу. Ладно, ребята, – посерьезнела мисс Фойл, – мне пора писать отчет. Держите меня в курсе.
Выйдя из лаборатории, детективы молча обдумывали услышанное. Конечно, комментарий Джонсона про зомби был глупой шуткой, однако наводил на неприятные мысли. Как частицы кожи трупа могли попасть под ногти мисс Флэннаган? Странное дело.
Гудман первым нарушил молчание:
– Итак, пытки, издевательства, убийство. Я ничего не упустил?
– Уже немаленький набор, – буркнул Джонсон.
– Сосредоточимся на этом, а образцы из-под ногтей пока отложим.
– Это разумно, – проворчал Джонсон и сплюнул под ноги.
Порой «правильный» напарник раздражал его, но разногласий у них не случалось. Лу Гудман обладал цепким умом, был внимателен к деталям и терпелив к дурному нраву Джонсона. Этого оказалось достаточно для плодотворной совместной работы.
Они сели в машину и собрались уезжать, когда на дорожке показалась Дженни Фойл, которая изо всех сил махала руками, привлекая к себе внимание.
Джонсон опустил окно.
– Что случилось? Новые детали? Или ты просто соскучилась? – прыснул он. – Может, укусы вампира на шее несчастной?
– Очень смешно, – фыркнула Дженни и махнула каким-то листком. – Кажется, Мик, кому-то здорово повезло. Я отправила образцы кожи на анализ. Так вот, пришел отчет: у нашего зомби есть имя.
Глава 7
Лу Гудман ехал вдоль Пасифик-Палисейдс. Еще в начале их совместной работы они с Джонсоном договорились, что каждый будет заниматься допросом своего контингента: это сэкономит время и нервы. Таким образом Гудман ездил в дома к богатым и наделенным властью свидетелям, которых он называл «голубая кровь», а его напарник – презрительно – «богатенькие ублюдки». Джонсон же предпочитал общаться с теми, кому, по мнению Гудмана, не так повезло в жизни, а по словам Мика, подфартило, что вообще дышат. Как правило, это были латинос и прочие мигранты. С ними у Джонсона хватало выдержки вести себя корректно. Однако его «лояльность» не распространялась на черных парней, которых он не переносил на дух, и когда вел допрос, с трудом удерживался от расистских оскорблений.
Но сегодня речь не шла ни о черных, ни о мигрантах.
Машина Лу Гудмана катила по уютным улочкам богатого пригорода, где за массивными воротами возвышались дорогие особняки местных миллионеров.
– Сверните направо, на Капри-драйв, – велел безликий женский голос навигатора.
Гудман повиновался и проехал мимо нескольких вычурных ворот с золотыми львами. Здесь не употребляли слово «поместье», но только так можно было описать владения богачей, для которых пятнадцать гостевых спален в доме были отнюдь не пределом. Служанки в униформе, садовники, приводившие в идеальный вид газоны и клумбы, породистые борзые на выгуле… скромные убежища для сильных мира сего.