– Идем.
Открыл дверь, и ветер ударил ему в лицо. У Армана перехватило дыхание. Он закрыл глаза и сморщился: снежные шарики, хлеставшие в лицо, начисто ослепили его.
Звук стихии был оглушающим.
Воющее, лупящее, яростное движение. Оно обрушилось на них, подавило собой. Мир разбушевался. И они оказались в самом эпицентре этого буйства.
Снег налипал на лицо Гамаша, и ему пришлось отвернуться. Он увидел Бенедикта, яростно борющегося со снегом лопатой: он освобождал машину Мирны из образовавшегося вокруг нее сугроба. Не успевал молодой человек очистить какой-то участок, как снег уже снова залеплял его.
Единственным небелым предметом, видимым глазу, была шапочка Бенедикта; ее длинный, в красно-белую полоску помпон казался пятном крови на снегу.
Мирна очищала лобовое стекло.
Грузовичок Бенедикта был уже весь засыпан, а машина нотариуса исчезла полностью.
Когда Арман добрался до остальных, его ботинки и рукава были полны снега, который набился и под шапочку, и за воротник.
Мирна пыталась открыть дверь машины, но ветер дул с такой силой, что она не могла этого сделать.
– Снег слишком глубок! – крикнул Арман в ухо Мирны. – Оставьте это! – Потом он подошел к Бенедикту, орудовавшему лопатой сзади, ухватил его за руку. – Даже если мы сумеем откопать всех, дороги слишком плохи. Мы должны держаться вместе. Ваш грузовичок, пожалуй, лучшее, что у нас есть.
Бенедикт посмотрел на свою машину, потом снова на Армана.
– В чем дело? – прокричал тот, чувствуя, что тут что-то неладно.
– У меня нет зимних покрышек.
– Нет зим… – Но Гамаш оборвал себя на полуслове. Когда горит дом, искать виноватых – неподходящее время. – Ладно. – Он повернулся к Мирне и Люсьену. – Моя машина немного защищена машиной Мирны, которая действует как щит. Мою нам, вероятно, удастся откопать.
– Но я должен вернуться в Шербрук, – сказал Люсьен, показывая на свою машину, которая теперь представляла собой еще один сугроб во дворе.
– И вернетесь! – прокричала Мирна. – Только не сегодня.
– Но…
– Выкапывайте, – сказала Мирна, показывая на «вольво» Армана.
– Чем?
Арман показал на портфель Люсьена.
– Нет, – сказал нотариус, прижимая портфель к себе, как плюшевого мишку.
– Отлично, – сказала Мирна.
Она выхватила портфель из его рук и принялась спихивать им снег с дверей; Бенедикт тем временем работал лопатой, а Арман оторвал деревянные планки с крыльца дома, подсунул их под задние колеса, ботинками надежно забил их подальше.
Люсьен продолжал стоять.
Наконец им удалось открыть двери. Мирна силой затолкала нотариуса на заднее сиденье, села рядом с ним.
– Вы за рулем! – прокричал Бенедикт Арману, показывая на водительское сиденье. – Я буду толкать.
– Non. Когда мы начнем двигаться, мы не должны останавливаться. Мы опять застрянем. Тот, кто толкает, останется здесь.
Бенедикт задумался.
«Бог ты мой, – подумал Арман. – Он и в самом деле думает, не остаться ли ему».
– Садитесь! – приказал он.
Молодой все еще в нерешительности уставился на пожилого.
– Все получится, – сказал Гамаш. На сей раз он говорил мягче, а снег продолжал падать, и драгоценные мгновения уходили. – Садитесь.
Бенедикт протянул было руку к водительской двери, но Арман остановил его.
– Садитесь, – с улыбкой сказал он и показал на пассажирскую дверь.
Мирна во второй раз проверила, пристегнулась ли она, потом закрыла глаза и вздохнула. Глубоко. И помолилась.
Машина начала сдавать назад: Гамаш очень медленно и осторожно нажимал педаль глаза.
Автомобиль словно задумался, преодолевая уступ досок.
Колеса поднялись приблизительно на дюйм снежной массы со льдом и оказались на деревянной поверхности.
Обретя сцепление, машина двинулась. Дюйм. Шесть дюймов. Фут.
Бенедикт выдохнул. Мирна выдохнула. Нотариус пытался дышать глубоко.
Арман включил переднюю передачу и немного повернул рулевое колесо, и теперь они двигались назад к проезду, высаженному соснами.
– О merde, – сказал Бенедикт.
Мирна просунулась вперед между сиденьями и увидела то, что видел он.
Выезд блокировала снежная стена. Такая высокая, что дорогу за ней они не увидели.
– Все в порядке, – сказал Гамаш. – Это означает, что тут недавно прошел снегоуборщик. Это хорошо.
– Хорошо? – переспросил Бенедикт.
– И посмотрите, что он сделал, – сказал нотариус, обретя свой голос. Или чей-то еще. Голос звучал неестественно высоко и прерывисто. – Нам через нее не проехать.
Снегоуборщик перекрыл выезд с дорожки, создал препятствие. Невозможно было сказать, насколько оно широкое, плотное. И что там, по другую его сторону.
Но выбора у них не оставалось. Проверить можно было только одним способом.
– Держитесь, – сказал Арман и нажал педаль газа.
– Вы уверены? – сказал Бенедикт, видя, как машина приближается к барьеру.
– О черт, – сказала Мирна, вжимаясь в кресло.
А потом они врезались в стену.
Снег взорвался, налип на лобовое стекло, ослепив их, а машина резко дернулась сначала в одну, потом в другую сторону.
Потом, к ужасу Бенедикта, Арман откинулся на спинку сиденья.
– Тормозите! – вскрикнул Бенедикт.
Он потянулся было рукой к рулю, но Гамаш вцепился в его запястье такой железной хваткой, что молодой человек поморщился.
Снежный пласт отвалился с лобового стекла, и теперь они увидели лес, надвигающийся на них.
Бенедикт охнул, уперся руками в приборную панель; Арман же смотрел перед собой, ждал. А потом, когда казалось, что уже поздно, осторожно нажал тормозную педаль.
Машина замедлилась. Потом остановилась. Ее капот почти прикасался к наносу по другую сторону.
В машине стояла мертвая тишина, потом послышались долгие выдохи.
Они стояли поперек дороги, перегораживая ее. Арман быстро посмотрел в одну сторону, в другую, убедился, что других машин на дороге нет.
Только дураки выезжают в такую метель.
Раздался тихий, легкомысленный смешок.
– О черт, – вздохнула Мирна.
Арман сдал назад – поставил теперь машину носом к дому. Включив аварийку, он вышел оценить понесенный ущерб.
– Что это была за фигня? – потребовал ответа Бенедикт, который тоже вылез из машины и обошел ее с другой стороны, чтобы высказать претензии Арману. – Вы сдались. Вы нас чуть не убили.
Арман обеими руками показал на машину.
– Да! – прокричал Бенедикт. – Чистое везение.
– Не без этого.
Если бы на дороге оказалась другая машина или если бы возвращался снегоуборщик…
– Вы не знали, что делать! – прокричал Бенедикт Арману, который начал счищать снег с решетки радиатора машины. – Я же все видел.
– Похоже, то, что я сделал, и то, что видели вы, – две разные вещи. Иногда лучшее, что мы можем сделать, – это не делать ничего.
– Что это еще за дзеновская фигня?
Бенедикт сердито смотрел на Гамаша, снег крутился вокруг него, кулаки молодого человека сжимались.
– Вас никто не учил ездить по снегу? – прокричал Гамаш в метель.
– Я умею это делать лучше, чем вы.
– Тогда вы сможете преподать мне урок. Но вероятно, не сегодня.
Они вернулись в машину, Гамаш включил передний ход.
– И чтобы вы знали… – сказал он, сосредоточившись на дороге. – Я никогда не сдаюсь.
– Куда мы едем? – спросил Люсьен с заднего сиденья.
– Домой, – ответила Мирна.
Глава шестая
– Мы приехали? – спросил нотариус. В очередной раз.
– Oui.
– Правда?
Ответ был таким неожиданным, что Люсьен замолчал. Он рукавом стер конденсат с окна машины и посмотрел наружу. И увидел… что там ничего нет.
А потом ветер на мгновение сдул снег, и на долю секунды сквозь разрыв в метели нотариус увидел дом. Жилье.
Дом, сложенный из плитняка, через окна со множеством переплетов испускал мягкий свет.
А потом он исчез, проглоченный метелью. Видение было настолько кратким, что Люсьен в отчаянии решил: это его воображение выстроило сказочный коттедж.
– Вы уверены? – спросил он.
– Абсолютно.
Не прошло и часа, как Арман и его гости приняли душ и облачились в сухую чистую одежду. Только Люсьен отказался от всех предложений.
Они сидели за длинным сосновым столом, а печка в дальнем конце комнаты выдавала тепло на-гора. Снег за окнами доходил до рам по обе стороны очага, отчего выглянуть на улицу было затруднительно.
Бенедикт надел хозяйскую футболку, свитер и слаксы; он уже успокоился после дороги. Горячий душ и обещание еды подняли ему настроение.
Молодой человек огляделся.
Коттедж не сотрясали порывы ветра, окна не дребезжали, несмотря на ярость разбушевавшейся стихии. «Дом построили на века, – подумал Люсьен, – и он простоял уже не меньше века. А то и двух».
Даже если бы он и постарался, очень постарался, ему вряд ли удалось бы построить такой надежный дом.
Мерсье посмотрел на мадам Гамаш, которая подавала бульон, на Армана, нарезавшего хлеб. Время от времени они обменивались словами. Их тела соприкасались на манер столь же случайный, сколь и сокровенный.
Бенедикт спрашивал себя: если бы он постарался, очень-очень постарался, смог бы он построить отношения такие же прочные?
Он поскреб грудь и поморщился.
Несколькими минутами ранее, стоя под горячей струей душа, Арман спросил у Рейн-Мари:
– Тебе имя Берта Баумгартнер о чем-нибудь говорит?
– Это не какой-то мультяшный персонаж? – спросила Рейн-Мари. – Нет, та из комиксов про Дагвуда. А она не негодяйка из комиксов про «Дунсбери»?
Он выключил душ, вышел из кабинки, взял из ее рук полотенце.
– Merci. – Вытирая волосы, он весело посмотрел на нее, но увидел, что она серьезна. – Нет, она была вроде как соседкой.
Гамаш надел вельветовые брюки, свитер, объяснил, почему его пригласили на эту одиноко стоящую ферму.
– Душеприказчик? Вероятно, ты ее знал, Арман. Иначе почему бы она тебя выбрала?
– Понятия не имею.
– И Мирна ее не знает?
– И парнишка этот тоже не знает. Бенедикт.
– И как ты это объясняешь? – спросила она.
– Никак.
– Угу, – сказала Рейн-Мари.
Поставив для них на стол кружки с бульоном, сэндвичи и пиво, Рейн-Мари оставила их и со своим ланчем ушла в гостиную.
Сидя у очага рядом с Грейси, их маленьким найденышем, Рейн-Мари смотрела в огонь и повторяла:
– Берта Баумгартнер. Берта Баумгартнер…
Нет, это имя ни о чем ей не говорило.
– Итак, – сказал Люсьен, поправляя очки на носу, – вы все согласились стать исполнителями воли покойной Берты Баумгартнер. Верно я говорю?
Бенедикт произнес нечто похожее на «верно», но, поскольку рот его был набит сэндвичем с ростбифом, получилось нечто несуразное.
Анри, лежавший у ног Армана, насторожился, навострил уши, его хвост прошелся разок туда-сюда.
– Верно вы говорите, – сказала Мирна, подражая тону нотариуса, хотя он этого, казалось, и не заметил.
Стул под ней заскрипел, когда она с кружкой горохового супа в руках откинулась на спинку. Ей хотелось взять пива, но кружка доставляла ей такое удовольствие, что она не желала выпускать ее из рук.
Арман час назад высадил ее у дверей бистро, поскольку дверь ее магазина оказалась засыпанной снегом, и она через внутреннюю дверь прошла к себе, где, прежде чем отправиться к Гамашам, приняла горячий душ и переоделась.
– Господи боже, – сказала ее подруга Клара, прижав Мирну к себе. – Мы так беспокоились.
– Я – нет, – сказал Габри, хотя тоже крепко обнял ее. – Ты в порядке? – спросил он. – Видик у тебя говенный.
– Могло быть и хуже.
– Где ты побывала? – спросил Оливье.
Мирна не видела причин скрывать от них.
– Берта Баумгартнер? – сказал Габри. – Берта Баумгартнер? Правда? Здесь жила женщина по имени Берта Баумгартнер и я ее не знал? Кто она была?
– Ты не знаешь? – спросила Мирна.
Габри и Оливье знали всех.
– И ты не знаешь? – спросила Клара, провожая ее до двери, соединяющей бистро и книжный магазин.
– Понятия не имею. Ни малейшего.
Мирна остановилась, посмотрела в их удивленные лица.
– Ты говоришь, что и Арман стал душеприказчиком? – спросил Оливье. – Он должен ее знать.
– Нет. Никто из нас не знает. Даже нотариус.
– И она жила тут неподалеку по дороге? – спросила Клара.
– Минутах в двадцати езды отсюда. Вы уверены, что вам это имя незнакомо?
– Берта Баумгартнер, – повторил Габри, явно наслаждаясь звучанием имени.
– Не смей, – сказал Оливье, а потом, обращаясь к Кларе и Мирне, добавил: – Он ищет новое подходящее имя, чтобы подписать приглашение премьеру Трюдо на карнавал. Мы подозреваем, что имя Габри Дюбо уже попало в черный список.
– Да, я ему послал несколько писем, – признался Габри. – И пару фотографий.
– И?.. – спросил Оливье.
– И прядь волос. В мою защиту скажу: не свою, а Оливье.
– Что? Вот сукин сын!
Оливье потрогал свои редеющие волосы. Каждая светлая прядь была на счету.
Спустившись через двадцать минут в теплой, сухой одежде со своего чердака в бистро, она обнаружила, что Габри и Оливье на улице – расчищают дорожки.
– Они не Рут откапывают? – спросила Мирна у Клары.
Откопать Рут было все равно что выпустить на свободу химеру. Такое с легким сердцем не делаешь. К тому же и загнать ее назад нелегко.
– Боюсь, что да. Они ее еще и кормят. Они налили бульон в бутылку из-под виски, надеясь, что она не заметит разницы.
– Рут, может, и не заметит, а вот Роза сразу почувствует.
Утка у Рут была разборчивая.
– Ты куда собралась? – спросила Клара, следуя за ней к двери.
– К Арману. Читать завещание.
– А мне можно?
– А ты хочешь?
– Конечно, я же предпочитаю гулять в метель, чем сидеть у огня с книгой и виски.
– Я так и думала, – сказала Мирна, распахивая дверь.
Сгибаясь от встречного ветра, она потопала по глубокому снегу.
Мирна не знала Берту, но ее неприязнь к этой женщине все увеличивалась. В геометрической прогрессии.
Арман стоял в кабинете, прижав к уху телефонную трубку.
Сквозь разрывы в метели он видел фигуру Мирны, пробирающейся к его дому по деревенской площади.
Рейн-Мари сказала ему, что телефон не работает, но он решил проверить, не восстановили ли линию.
Не восстановили.
Арман посмотрел на часы. Они показывали половину второго; если бы Гамаш этого не знал, то решил бы, что уже полночь.
Три с половиной часа прошло с того момента, когда ему позвонили в машину перед домом Берты Баумгартнер. Три с половиной часа после того сердитого обмена словами.
Когда он думал об этом, к нему возвращался запах влажной шерсти, шепот снежинок, падающих на крышу его машины.
Он сказал, что перезвонит им. Заставил их пообещать ничего не делать, пока он с ними не свяжется. А тут это.
Рейн-Мари приветствовала Мирну, а Арман, положив мертвую трубку, вернулся в кухню – к бульону, сэндвичам, пиву и чтению завещания.
– По радио говорят, что метель накрыла весь Южный Квебек, – сказала Мирна, проводя рукой по волосам. – Но закончится к ночи.
– На такой большой территории? – спросил Арман.
Рейн-Мари всмотрелась в его лицо. Вместо озабоченности он, казалось, чувствовал облегчение.
Свет в окнах квартиры Анни и Жана Ги в монреальском квартале Плато замигал.
Они оторвались от своих занятий и уставились на лампы в потолке.
Свет мигал. Мигал.
Но устоял.
Анни и Жан Ги переглянулись и вскинули брови, потом вернулись к разговору. Жан Ги рассказывал ей о своей встрече сегодня утром с расследователями.
– Они тебя просили что-нибудь подписать? – спросила Анни.
– Откуда ты об этом знаешь?
– Значит, просили?
Он кивнул.
– И ты подписал?
– Нет.
– Хорошо.
Перед его мысленным взором возникли листы бумаги на столе перед ним, их выжидающие лица.