Глава вторая
Смерть и тишина. Только они и остались у Лео в памяти о прошедших трех месяцах. Мертвые листья лежали на улицах неубранными и гнили. Молчаливые покупатели с ничего не выражающими взглядами, слишком измученные и утомленные, чтобы поддерживать разговор обо всяких пустяках. Коричневая слякоть зимы, отобравшая у мира все краски. И все это время в ушах у Лео звучали слова одной-единственной песни:
Голоса детей эхом отражались от стен домов, когда они, во все горло распевая немудреный мотив, прыгали через скакалку на улице. А Лео обнаружила, что не может выкинуть их из головы. Она даже не могла все бросить и предаться горю: людям нужен был провизор. И вот с ноября по январь она раздавала маски и линименты, позволяя соседям выплакаться у себя на груди, когда их родные и близкие один за другим становились жертвами ужасной смерти. Тем временем собственная скорбь ждала своего часа, притаившись у нее под сердцем.
До тех пор, пока инфлюэнца наконец не отступила. Поток покупателей в аптеке обмелел, и все чаще стали случаться периоды долгого мрачного безделья, когда Лео замечала вокруг новые признаки запустения и отчаяния: толстый слой пыли на деревянных полках, которые отец соорудил сам и которые протирал каждый день. «Нет нужды ходить в модные чайные комнаты Бутса и библиотеки, если у тебя чистые полки», – говорил он. Лео слышала его голос так ясно, словно он стоял перед ней, и принималась оглядываться по сторонам, высматривая его, но потом вспоминала, что он умер и что впереди ее ожидает безрадостное будущее, в котором нет отца.
Однажды в феврале мистер Бэнкс и Джоан, которая заходила к ней почти ежедневно, застали ее плачущей на полу. Она наткнулась на штабель картонных коробок, отчего стеклянные баночки, лежавшие в них, полетели на пол и вдребезги разбились, расплескав свое красное, как кровь, содержимое.
– Ты не порезалась? – воскликнула Джоан при виде алой лужи вокруг нее.
– Это всего лишь помада для губ, – безжизненно откликнулась Лео.
– Слава богу, – сказал мистер Бэнкс и протянул ей руку, чтобы помочь подняться на ноги.
– Я приготовила ее в то утро в ноябре, – запинаясь, пояснила Лео. – Когда подумала, что эпидемия инфлюэнцы будет не очень сильной. Я собиралась выставить ее в витрине аптеки. Чтобы попытаться продать. Не могу поверить, что я думала об этом, когда должна была…
Джоан обняла ее и прижала к себе.
– Ты не могла знать, – горячо заговорила она. – Ты ни в чем не виновата.
– Но я чувствую себя виновной в том, что осталась жива, когда многие вокруг умерли. А ты разве нет?
– Твой отец был бы очень рад тому, что ты жива, Лео, – сказал мистер Бэнкс. – Иначе ради чего жил он сам?
– Не знаю, – прошептала Лео, оглядываясь на царящий кругом беспорядок: пыль, коробки, нескатанные бинты, грязную плиту, незакупоренные флаконы. Раньше все было совсем не так. По-другому. – Мне надо прибраться, – неожиданно заявила она. – Мне нужны тряпка, веник и ведро.
– Прямо сейчас? – с сомнением осведомился мистер Бэнкс.
– Мы поможем, – согласилась Джоан.
Уже через пятнадцать минут они дружно взялись за работу. Лео вытирала пыль и разбирала коробки, Джоан чистила плиту, а мистер Бэнкс выстраивал ровными рядами товары на продажу. Наконец настал черед пола, который мистер Бэнкс подмел, а Лео и Джоан сначала отскребли щетками, а потом и вымыли.
Вытирая последние следы красной губной помады, Лео произнесла:
– Только представьте, что сказала бы миссис Ходжкинс, если бы узнала, что мы спешили так сильно, что даже пол раскрасили помадой.
Джоан оглянулась на нее и ухмыльнулась, а Лео вдруг поймала себя на том, что улыбается. А потом она беспомощно рассмеялась и согнулась пополам, держась за бока и задыхаясь от смеха. Ее примеру последовала Джоан, и подруги предались безудержному веселью. В дверь задней комнаты просунул голову мистер Бэнкс и заявил:
– Я пропустил шутку, – отчего Лео расхохоталась еще сильнее.
В конце концов она вытерла слезы и уселась на теперь уже чистый пол.
– Мне это было необходимо, – сказала она.
– Вот именно, – согласился мистер Бэнкс. – Сейчас я принесу всем чаю.
Пять минут спустя он вернулся с подносом, на котором стояли чайные принадлежности и немного хлеба с вареньем. Присев на пол рядом с Лео, он раздал всем чашки и блюдца.
Лео отпила крохотный глоточек и зажмурилась, наслаждаясь теплом.
– Как вкусно, – сказала она.
– Я заварил его так, как любил твой отец, – сказал мистер Бэнкс. – Очень крепким. А теперь съешь кусочек хлеба. Ты уже исхудала до полной прозрачности.
Лео отщипнула кусочек.
– Знаете, а ведь вы – единственные, кто разговаривает со мной о нем, – сказала она. – Остальные или кудахчут вокруг меня, словно я наседка, высиживающая цыплят, или же избегают вспоминать об отце, что еще хуже. Ведь как можно делать вид, будто его вообще не существовало?
Склонив голову к плечу, она окинула взглядом полки, на которых в строгом порядке выстроились снадобья, – все было именно так, как всегда хотел ее отец. От осознания столь простого факта ее охватила легкая грусть. Облегчение, которое она испытала оттого, что они заговорили о нем, вспомнили его и позволили ему стать больше, чем призраком, разгладило пару самых глубоких морщин у нее на лбу и сняло – пусть и отчасти – тяжесть с души.
Она продолжала говорить, и слова, торопясь, хлынули бурным потоком:
– Жители деревни, похоже, уже уверовали в то, что я стану мисс Леонорой Ист, эксцентричной провизоршей и старой девой. Они похлопывают меня по ладони, когда приходят сюда, и говорят: «Какая жалость», – словно и моя жизнь закончилась тоже.
– Твой отец не хотел бы для тебя подобной участи. Он весьма недвусмысленно выразил свои пожелания, – напомнил ей мистер Бэнкс.
Во время оглашения завещания мистер Бэнкс, являясь поверенным отца, передал ей письмо от него. Если вкратце, то оно убеждало ее предпринять следующие шаги: «Продай все. Возьми деньги и сделай что-нибудь, как всегда хотел от тебя я и чего всегда хотела ты сама. Не посвящай свою жизнь Саттон-Вени. Тебе на роду написано совершить нечто большее».
– Я уезжаю в мае, – сказала Джоан. – Пит уезжает раньше, но я сказала ему, что останусь здесь до тех пор, пока лагерь не будет расформирован. И ты должна поехать в Нью-Йорк вместе со мной. Для нас этот город – самое подходящее место, полное смеха и приятных впечатлений. Там легко можно найти работу. А еще я совершенно уверена в том, что тамошние люди придерживаются куда более широких взглядов, нежели здешние обитатели.
– Это же так далеко, – с грустью заметила Лео и умолкла. – Это же так далеко, – медленно повторила она. – Хотя, наверное, было бы неплохо уехать в такую даль.
– Да, это может быть мудрым решением, – согласился мистер Бэнкс.
Нью-Йорк. Отважится ли она отправиться туда на самом деле? Ее ведь более ничто не удерживало ни в Саттон-Вени, ни даже в Англии.
– Я обещаю подумать об этом, – сказала она.
Джоан крепко стиснула ее руку. Мистер Бэнкс ласково пожал другую. И, сидя вместе с ними на полу отцовской аптеки, Лео вдруг ощутила себя маленькой девочкой, делающей свой первый шаг, который уводил ее от прошлого и скорби. Шаг в будущее. При мысли о том, что она готова шагнуть в неизвестное, по телу ее пробежала дрожь возбуждения и страха.
Две недели спустя Лео выстроила в витрине аптеки пирамиду из маленьких горшочков, а спереди прислонила к ней табличку с надписью «Губная помада и краска для ресниц для прекрасных дам». Она улыбалась. Приготовление помады доставляло ей куда больше удовольствия, нежели смешивание порошка для прорезывания зубов у младенцев. Именно этим она хотела бы заниматься в будущем. И теперь оставалось ответить только на один вопрос: где она станет воплощать в жизнь свою давнюю мечту?
Ее косметические нововведения были встречены гробовым молчанием. В течение следующих трех дней порог ее аптеки переступили всего несколько покупателей, причем подвигла их на это лишь крайняя необходимость. Горшочки оставались в неприкосновенности и вызвали интерес лишь у нескольких медицинских сестер, все еще остающихся в военном лагере. Деревенские же жители лишь украдкой поглядывали на витрину, но потом поспешно отводили глаза да перешептывались с теми, кто оказывался рядом, осуждающе качая головами. Хотя она и ожидала чего-то подобного, такое отношение уязвляло ее куда сильнее, чем она была готова признать. Весь труд и любовь, которые она вложила в каждую баночку, оказались никому не нужны. Их сторонились и избегали, как чумы. Нет, хуже: их презирали.
– Видел бы твой отец, что ты наделала. – Миссис Ходжкинс заполнила собой дверной проем, после чего окинула презрительным взглядом витрину и Лео.
Лео посмотрела на одну из законодательниц общественного мнения викторианских матрон Саттон-Вени и поняла, что ни за что на свете не согласится стать похожей на нее. Как и жить в будущем, сообразуясь с правилами прошлого.
– Завтра тебе следует прийти на мессу, – заявила миссис Ходжкинс. – Поговорить с отцом Лоуренсом.
Лео улыбнулась. Не из чувства благодарности, а потому, что миссис Ходжкинс пробудила в ней способность принимать решения самостоятельно.
– Нет, благодарю вас. Полагаю, мой отец гордился бы мною.
Выпроводив миссис Ходжкинс, она заперла аптеку и зашагала прочь, выпрямив спину и расправив плечи. Уверенность в собственной правоте крепла в ней с каждым шагом, и вскоре она не выдержала и сорвалась на бег. Она пробежала через всю деревню, миновала убогие солдатские бараки, похожие на детские постройки из игрушечных кубиков, и оказалась в самом конце Госпитального проулка.
– Я еду! – выкрикнула она, едва увидев Джоан. – Я еду с тобой в Нью-Йорк.
– Ох, Лео… – Джоан положила локти на стол на посту медицинской сестры и покачала головой. – Пит обманул меня. Он везет с собой в Нью-Йорк другую девушку. Не меня. А я, скорее всего, вернусь в Сидней после того, как закончу свои дела здесь.
Лео крепко обняла подругу.
– О нет! С тобой все в порядке?
Джоан устало кивнула.
– Да, все нормально. Думаю, что я куда сильнее расстроилась из-за того, что не еду в Нью-Йорк, чем из-за Пита, – призналась она. – Особенно теперь, когда едешь ты. Ты, кстати, еще не передумала?
Лео заколебалась. Поедет ли она одна, без Джоан?
– Я хочу поехать.
Уныние сгущающихся сумерек притупило сверкающие острые грани энтузиазма Лео, когда она возвращалась домой. Было бы намного лучше, если бы в Нью-Йорке рядом с ней была Джоан, но Лео полагала, что сможет отправиться туда и в одиночку. Она совершенно определенно не могла остаться в деревне и позволить своему миру уменьшиться до ничтожных размеров, когда любая новинка кажется угрозой. С таким же успехом она могла и умереть, как и многие другие.
Мысли теснились у нее в голове, и она невольно замедлила шаг. Дойдя до главной улицы, она направилась прямиком к дому мистера Бэнкса. Пожалуй, он сможет помочь ей.
Не успел он отворить дверь, как Лео обрушила на него поток слов:
– Так получилось, что Джоан не едет в Нью-Йорк. Как раз в то самое время, когда я твердо решила, что поеду. Я хочу производить косметику. Я могла бы открыть магазин. Но мне необходимо определиться с тем, как я смогу туда добраться.
– Замечательная идея, – сказал мистер Бэнкс. – Входи. Кажется, у меня есть решение.
На кухне он даже не стал дожидаться, пока закипит чайник, а заговорил сразу:
– Ты помнишь мою племянницу Матти?
Лео задумалась. Ага, леди Матти, припомнила она. У мистера Бэнкса имелась племянница-аристократка. Когда Лео было пять или шесть лет, Матти приезжала навестить своего дядю, и Лео показала ей, как найти подходящее место, чтобы съехать по грязи с вершины холма позади дома мистера Бэнкса до самого низа без остановки. Впрочем, подобные шалости не произвели на Матти должного впечатления, поскольку она лишь испачкала платье да испортила прическу, в которую были уложены ее тщательно завитые кудряшки.
– В общем, – сказал мистер Бэнкс, – в скором времени Матти со своими родителями едет в Нью-Йорк. У них возникли некоторые финансовые затруднения, и они слышали, что в Америке с обедневшими английскими дворянами обращаются как с особами королевской крови, в отличие от нас. Я напишу сестре и спрошу, нельзя ли тебе сопровождать их. Я уверен, что ты станешь прекрасной попутчицей для Матти.
– Это было бы замечательно, – сказала Лео. – Но согласятся ли они взять меня с собой? Матти – настоящая леди, а я – всего лишь деревенская девчонка.
– Дорогая моя, ты никогда не была деревенской девчонкой. Я напишу им сегодня же вечером.
– Я еду в Нью-Йорк! – воскликнула Лео и от волнения едва не выронила чашку.
– За тебя, Лео. – Мистер Бэнкс приподнял свою чашку. – Желаю тебе приятных приключений.
Приключения… Лео широко улыбнулась. Надо же, прошло всего несколько месяцев, а какие перемены уже случились за это время! Вместо того чтобы беспокоиться о войне и смерти, она с нетерпением ожидала начала новой жизни на новом месте. Там, где у нее будет собственный магазин. Там, где, возможно, ей будет легче показать людям, что если женщина хочет сделать себе скромный макияж, то это не грех, не преступление и не привычка проститутки. Потому что если ее косметические средства купят достаточно женщин, и не просто купят, а еще и попробуют применить, то традициям и условностям придется отойти в сторонку. Нью-Йорк и станет таким местом, где она выяснит, кто же такая на самом деле Лео Ист. И кем она может стать.
Глава третья
Уже в самом конце мая, непривычно холодным и пасмурным днем, когда по небу яростно неслись грозовые тучи, Лео сделала свой первый шаг из Саутгемптона на пути в Нью-Йорк. С момента ее разговора с мистером Бэнксом минуло два месяца, на протяжении которых стряпчий отца искал и таки нашел покупателя на лавку и квартиру. Немногим людям была нужна аптека в Богом забытой и пострадавшей от войны деревне. В результате у Лео появилось немного денег, хотя и куда меньше, чем мистер Бэнкс рассчитывал изначально.
Вагонные колеса отстукивали прочь-прочь, прочь-прочь, и мимо промелькнула долина Уайли-Вэлли: сначала Уорминстер, потом Хейтсбери, Кодфорд и Уайли. Ночь она провела в Солсбери, где дождь обрушил свою ярость на крышу гостиницы, а ветер стучал в оконные стекла. На следующее утро рассвет едва успел заняться, как солнце уже закрыла черная туча. Вновь оказавшись в поезде, Лео вскоре провалилась в сон, который бежал от нее всю прошлую ночь, но ее разбудило внезапное ощущение падения, падения со своего места на пол, когда поезд резко затормозил.
Кондуктор принес свежие новости:
– Ураган повалил половину деревьев в Гемпшире. Пути заблокированы, и расчистят их не раньше, чем к завтрашнему полудню. До Данбриджа, где можно будет переночевать, придется идти пешком. Багаж можете оставить здесь.
С большой неохотой Лео вышла из вагона, раздосадованная опозданием. Уже через несколько секунд она насквозь промокла под проливным дождем, оказавшись в неровной цепочке пассажиров, бредущих по щиколотку в воде. В ее дорожных башмаках хлюпала вода, а над головой змеились огромные молнии. Дорога до Данбриджа заняла почти два часа, а там к услугам пассажиров нашлась одна-единственная гостиница.
Толпа людей до отказа запрудила крошечное фойе. Лео оказалась зажатой в последних рядах, едва сумев протиснуться внутрь, и потому не слышала, что говорила владелица. И вдруг она увидела, как ко входу подошел какой-то темноволосый мужчина, вежливо стряхнувший целый водопад с полей своей шляпы на лужайку вместо того, чтобы занести ее внутрь, хотя остальная его одежда промокла настолько, что это уже не имело никакого значения.
– Чертова погода, – проворчал он, подходя к ступенькам.