«Гофманиада» – российский полнометражный кукольный мультфильм студии «Союзмультфильм» (режиссер Станислав Соколов, сценаристы Станислав Соколов, и Виктор Славкин, главный художник Михаил Шемякин, композитор Шандор Каллош, аниматоры Алла Соловьева и Ольга Панокина). Мультфильм снят по мотивам четырех сказок Эрнста Теодора Гофмана: «Золотой горшок», «Песочный человек», «Щелкунчик и мышиный король» и «Маленький Цахес, по прозванию Циннобер». Главным героем «Гофманиады» стал сам немецкий сказочник. В фильме проводятся параллели между воображаемым миром его произведений и его деятельностью в реальной жизни в качестве государственного служащего
Мультфильм находился в стадии производства на протяжении 17 лет – с 2001 года по 2018 год. «Гофманиада» стала первым полнометражным фильмом киностудии «Союзмультфильм», вышедшим в прокат за последние тридцать лет.
Премьера мультфильма прошла в московском кинотеатре «Иллюзион» 9 октября 2018 года.
Музыка продолжает оставаться центром жизни Гофмана, ей он посвятил многочисленные глубокие эссе, рецензии, которые он публиковал под именем Иоганн Крайслер. Именно благодаря музыке он нашел себя и как писатель. И литературное творчество постепенно выходит на первый план.
Днем в суде чиновник Гофман разбирает дела мелких воришек, в ночные часы писатель Гофман за рюмкой вина в трактире пишет фантастические новеллы, создает искусственный рай и населяет его сказочными персонажами. Гофман охотно принимал предложения издателей, поскольку испытывал в то время серьезные денежные затруднения. В апелляционном суде, куда его приняли на службу, он пока не получал жалованья. Ему лишь выдали единовременное пособие в размере 200 рейхсталеров.
Лишь в апреле 1816 года Гофман получает должность советника апелляционного суда с хорошим жалованьем. Он стонал под тяжестью судейского жребия, однако, несмотря на это, серьезно относился к профессии юриста. Он получил уважение в обществе, занимает престижную квартиру на Жандармском рынке, дорого одевается, тратит немалые деньги на пирушки в заведении «Люггер и Вегнер» и на обеды в ресторане «Дитрих».
Фантастика вторглась в жизнь Гофмана. Он окружает себя атмосферой, в которой чувствуется присутствие дьявола. Уверенный в могуществе своего колдовства, писатель начинает создавать фантастических персонажей и повелевать ими на листе бумаги. Он творит кошмары, которые волнуют читателей больше, чем реальные события. Музыка и необузданное воображение помогают ему превращать реальность в мистику и чертовщину. Лишь бы самому не потерять рассудок в этом океане мистификаций!
Издатели охотно печатали все, что выходило из-под пера Гофмана. Штефан Шютце, редактировавший в Веймаре «Карманную книжку для компанейских забав», в письме издателю, выразив свое неудовольствие по поводу запоздалой присылки рассказа «Datura fastuosa»[1], признавался: «Да – если бы мы не зависели так сильно от Гофмана! Один его хороший рассказ, действительно, превосходит все, что в этом роде можно прочитать в карманных изданиях» (4 октября 1819 года).
И Гофман за трактирным столиком под действием винных паров писал все больше и больше. Он вел своих читателей туда, где царит жуткая атмосфера, где добропорядочные люди впадают в безумие, навсегда теряют здравый рассудок, кончают жизнь самоубийством, где бездушная фантасмагория заменяет сентиментальный мир. Гофман сталкивает реальность с необузданной фантазией. В результате жизнь становится сказкой, страшной сказкой.
В начале лета 1819 года он начинает писать «Кота Мурра», И поздней осенью 1819 года заканчивает первый том романа, который в начале следующего года выходит в свет с весьма пространным названием: «Житейские воззрения кота Мурра с присовокуплением макулатурных листов из биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера. Издано Э. Т. А. Гофманом». Осенью 1821 года он закончил второй том романа. К написанию запланированного третьего тома так и не приступил.
Постепенно сложился союз друзей – таких же фантазеров-романтиков, как и сам Гофман, назвавших свой кружок «Серапионовы братья» в честь ясновидящего пустынника Серапиона. На имени Серапион друзья остановили свой выбор, потому что 14 ноября 1818 года, когда возобновленное общество собралось впервые, был днем памяти святого Серапиона. Идею подсказала жена Гофмана Миша, у которой для таких случаев был наготове церковный календарь. Устав дружеского кружка гласил: свобода вдохновения и фантазии и право каждого быть самим собой. Их веселые и серьезные беседы об искусстве, о тайнах человеческой души и прочих предметах воплотились в четырехтомный цикл новелл Гофмана «Серапионовы братья» (1819–1821).
Перемещение по службе в Высший апелляционный сенат в октябре 1821 года принесло Гофману больше досуга для литературных трудов, обеспечив одновременно повышение жалованья. Шесть бутылок составляли его дневную норму, что, казалось, не вредило ему, и он вечером в трактире продолжал свои литературные труды. Только вот его здоровье не выдержало.
На сорок седьмом году жизни жизнь Гофмана начала угасать, его разбил паралич. Но назло всем приступам болезни он продолжал работать с поразительным упорством. Писатель не смог осуществить планы создания крупных эпических произведений. Жизнь его так и осталась во многом незавершенной. Но вплоть до самой смерти ему был чужд покой. Несмотря на тяжелейшие страдания, которые приходилось выносить, он противопоставил последнему натиску болезни привычный ему юмор и стойкое мужество. Завершился жизненный путь великого художника 25 июня 1822 года, когда он намеревался продолжать диктовку очередного рассказа. Его неповторимое смелое творчество явилось свидетельством поиска гармонии и человечности в течение всей жизни.
Гофмана всегда беспечно относился к деньгам и часто был в долгах. После его кончины друзья и сослуживцы собрали в складчину 61 экю, чтобы заплатить резчику по камню Мозеру за памятник на могиле покойного писателя. На памятнике написано: «Он был одинаково хорош как юрист, как литератор, как музыкант, как живописец».
Через несколько дней после похорон кредиторы распродали с торгов вещи Гофмана: мебель, платье, шитый мундир советника, гитару, скрипки, золотые часы, книги, гравюры Калло. Знаменитый писатель не смог оставить супруге ничего, кроме долгов. Лишь один кредитор, владелец винного погребка «Лютера и Вегнера», простил долги писателя – своим остроумием и даром собирать вокруг себя компанию Гофман привлек столько посетителей, что заведение стало самым популярным в округе.
Щелкунчик и мышиный король
Сочельник
Целый день двадцать четвертого декабря детям советника медицины Штальбаума было запрещено входить в гостиную, а также в соседнюю с нею комнату. С наступлением сумерек дети, Мари и Фриц, сидели в темном уголке детской и, по правде сказать, немного боялись окружавшей их темноты, так как в этот день в комнату не внесли лампы, как это и полагалось в сочельник. Фриц под величайшим секретом рассказал своей маленькой семилетней сестре, что уже с самого утра слышал он в запертых комнатах беготню, шум и тихие разговоры. Он видел так же, как с наступлением сумерек туда потихоньку прокрался маленький закутанный человек с ящиком в руках, но что он, впрочем, наверное знает, что это был их крестный Дроссельмейер. Услышав это, маленькая Мари радостно захлопала ручонками и воскликнула:
– Ах, я думаю, что крестный подарит нам что-нибудь очень интересное.
Друг дома советник Дроссельмейер был очень некрасив собой; это был маленький сухощавый старичок с множеством морщин на лице. Вместо правого глаза был у него налеплен большой черный пластырь; волос у крестного не было, и он носил маленький белый парик, удивительно хорошо сделанный. Но, несмотря на это, все очень любили крестного за то, что он был великий искусник, и не только умел чинить часы, но даже сам их делал. Когда какие-нибудь из прекрасных часов в доме Штальбаума ломались и не хотели идти, крестный приходил, снимал свой парик и желтый сюртук, надевал синий передник и начинал копаться в часах какими-то острыми палочками, так что маленькой Мари даже становилось их жалко. Но крестный знал, что вреда он часам не причинит, а наоборот, – и часы через некоторое время оживали и начинали опять весело ходить, бить и постукивать, так что все окружающие, глядя на них, только радовались. Крестный каждый раз, когда приходил в гости, непременно приносил в кармане какой-нибудь подарок детям: то куколку, которая кланялась и мигала глазками, то коробочку, из которой выскакивала птичка, словом, что-нибудь в этом роде. Но к Рождеству приготавливал он всегда какую-нибудь большую, особенно затейливую игрушку, над которой очень долго трудился, так что родители, показав ее детям, потом всегда бережно прятали ее в шкаф.
– Ах, как бы узнать, что смастерит нам на этот раз крестный? – повторила маленькая Мари.
Фриц уверял, что крестный, наверно, подарит в этот раз большую крепость с прекрасными солдатами, которые будут маршировать, обучаться, а потом придут неприятельские солдаты и захотят ее взять, но солдаты в крепости станут храбро защищаться и начнут громко стрелять из пушек.
– Нет, нет, – сказала Мари, – крестный обещал мне сделать большой сад с прудом, на котором будут плавать белые лебеди с золотыми ленточками на шейках и петь песенки. А потом придет к пруду маленькая девочка и станет кормить лебедей конфетами…
– Лебеди конфет не едят, – перебил Фриц. – Да и как может крестный сделать целый сад? Да и какой толк нам от его игрушек, если у нас их сейчас же отбирают?.. То ли дело игрушки, которые дарят папа и мама! Они остаются у нас, и мы можем делать с ними, что хотим.
Тут дети начали рассуждать и придумывать, что бы могли подарить им сегодня. Мари говорила, что любимая ее кукла, мамзель Трудхен, стала с некоторого времени совсем неуклюжей, беспрестанно валится на пол, так что у нее теперь все лицо в противных отметинах, а о чистоте ее платья нечего было и говорить; как ни выговаривала ей Мари, ничего не помогало. Зато Мари весело припомнила, что мама очень лукаво улыбнулась, когда Мари понравился маленький зонтик у ее подруги Гретхен. Фриц жаловался, что в конюшне его недостает хорошей гнедой лошади, да и вообще у него мало осталось кавалерии, что папе было очень хорошо известно.
Дети отлично понимали, что родители в это время расставляли купленные для них игрушки; знали и то, что сам младенец Христос весело смотрел в эту минуту с облаков на их елку, и что нет праздника, который бы приносил детям столько радости, сколько Рождество. Тут вошла в комнату их старшая сестра Луиза и напомнила детям, которые все еще шушукались об ожидаемых подарках, что руку родителей, когда они что-нибудь им дарят, направляет сам Христос, и что Он лучше знает, что может доставить им истинную радость и удовольствие. А потому умным детям не следует громко высказывать свои желания, а, напротив, терпеливо дожидаться приготовленных подарков. Маленькая Мари призадумалась над словами сестры, а Фриц не мог все-таки удержаться, чтобы не пробормотать: «А гнедого рысака да гусаров очень бы мне хотелось получить!»
Между тем совершенно стемнело. Мари и Фриц сидели, прижавшись друг к другу, и боялись вымолвить слово, им казалось, что будто над ними веют тихие крылья и издалека доносится прекрасная музыка. По стене скользнула яркая полоса света; дети знали, что это младенец Христос отлетел на светлых облаках к другим счастливым детям. Вдруг зазвенел серебряный колокольчик: «Динь-динь-динь-динь!» Двери шумно распахнулись, и широкий поток света ворвался из гостиной в комнату, где были Мари и Фриц. Ахнув от восторга, остановились они на пороге, но тут родители подхватили их за руки и повели вперед со словами:
– Ну, детки, пойдемте смотреть, чем одарил вас младенец Христос!
Подарки
Обращаюсь к тебе, мой маленький читатель или слушатель, – Фриц, Теодор, Эрнст, все равно, как бы тебя ни звали, – и прошу припомнить, с каким удовольствием останавливался ты перед рождественским столом, заваленным прекрасными подарками, – и тогда ты хорошо поймешь радость Мари и Фрица, когда они увидели подарки и ярко сиявшую елку! Мари только воскликнула:
– Ах, как хорошо! Как чудно!
А Фриц начал прыгать и скакать, как козленок. Должно быть, дети очень хорошо себя вели весь этот год, потому что еще ни разу не было им подарено так много прекрасных игрушек.
Золотые и серебряные яблочки, конфеты, обсахаренный миндаль, и великое множество разных лакомств унизывали ветви стоявшей посередине елки. Но всего лучше и красивее горели между ветвями маленькие свечи, точно разноцветные звездочки, и, казалось, приглашали детей скорее полакомиться висевшими на ней цветами и плодами. А какие прекрасные подарки были разложены под елкой – трудно и описать! Для Мари были приготовлены нарядные куколки, ящички с полным кукольным хозяйством, но больше всего ее обрадовало шелковое платьице с бантами из разноцветных лент, висевшее на одной из ветвей, так что Мари могла любоваться им со всех сторон.
– Ах, мое милое платьице! – в восторге воскликнула Мари. – Ведь оно точно мое? Ведь я его надену?
Фриц между тем уже успел трижды обскакать вокруг елки на своей новой лошади, которую он нашел привязанной к столу за поводья. Слезая, он потрепал ее по холке и сказал, что конь – лютый зверь. Ну, да ничего: уж он его вышколит! Потом он занялся эскадроном новых гусар в ярко красных, с золотом мундирах, которые размахивали серебряными сабельками и сидели на таких чудесных белоснежных конях, что можно было подумать, что и кони были сделаны из чистого серебра.
Успокоившись немного, дети хотели взяться за рассматривание книжек с картинками, которые лежали тут же, и где были нарисованы ярко раскрашенные люди и прекрасные цветы, а также милые играющие детки, так натурально изображенные, что, казалось, они были живые и в самом деле играли и бегали. Но едва дети принялись за картинки, как вдруг опять зазвенел колокольчик. Они знали, что это. Значит, пришел черед подаркам крестного Дроссельмейера, и они с любопытством подбежали к стоявшему возле стены столу. Ширмы, закрывавшие стол, раздвинулись, – и что же увидели дети! На свежем, зеленом, усеянном множеством цветов лугу стоял маленький замок с зеркальными окнами и золотыми башенками. Вдруг послышалась музыка, двери и окна замка отворились, и через них можно было увидеть, как множество маленьких кавалеров с перьями на шляпах и дам в платьях со шлейфами гуляли по залам. В центральном зале, ярко освещенном множеством маленьких свечек в серебряных канделябрах, танцевали дети в коротких камзольчиках и платьицах. Какой-то маленький господин, очень похожий на крестного Дроссельмейера, в зеленом плаще изумрудного цвета, беспрестанно выглядывал из окна замка и опять исчезал, выходил из дверей и снова прятался. Только ростом этот крестный был не больше папиного мизинца. Фриц, облокотившись на стол руками, долго рассматривал чудесный замок с танцующими фигурками, а потом сказал:
– Крестный, крестный! Позволь мне войти в этот замок!
Крестный объяснил ему, что этого никак нельзя, и он был прав, потому что глупенький Фриц не подумал, как же можно было ему войти в замок, который со всеми его золотыми башенками был гораздо ниже его ростом. Фриц это понял и замолчал.
Посмотрев еще некоторое время, как куколки гуляли и танцевали в замке, как зеленый человечек все выглядывал в окошко и высовывался из дверей, Фриц сказал с нетерпением: