Священник поманил меня за собой, и мы отошли в дальний конец комнаты, где нас могли слышать только хищные ловчие птицы и охотничьи псы с гобеленов, чьи пытливые взгляды, страшные когти и оскаленные пасти казались мне в этой ситуации очень символичными. Слегка нагнув голову, священник принялся строго выговаривать мне, хотя глаза его оставались добрыми. Я знала его давно, как и всех остальных из ближайшего окружения моей матери, и могла бы даже рассчитывать на сочувствие с его стороны, если бы он не отчитывал меня в данный момент по поводу совершенного греха. В руках он держал пергамент и поднятое с пола перо, как будто собирался записывать все совершенные мною глупости, которые могли бы сделать мое заявление недействительным.
– Дочь моя, ты действительно обязана рассказать мне всю правду, как на исповеди. Приступай, здесь нас никто не услышит. Я уверен, что ты ошибаешься. Что такого сказал тебе тот молодой человек, после чего ты решила, что вы с ним обручены?
Ответить на этот вопрос было проще простого.
– Он попросил меня стать его женой. И я согласилась.
– Но о вашем бракосочетании не было официально объявлено, и священник не давал вам своего благословения. Так как могло случиться, что теперь ты считаешь себя его женой?
Лично мне было хорошо понятно, как это могло произойти.
– Мы дали друг другу клятвы. Мы с ним обвенчаны, потому что оба выказали желание вступить в этот брак. Свои клятвы мы произнесли вслух, и тому есть свидетели. Томас сказал, что теперь все будет законно, и я уверена, что так оно и есть.
Священник взглянул на меня, встревоженно нахмурившись, и спросил, понизив голос:
– Может быть, тебя принудили к этому, дорогая? Если это так, ты должна сказать мне. Тебя не станут винить, если все произошло помимо твоей воли, под давлением амбициозного молодого человека и вопреки твоим убеждениям. – С сочувственным видом он коснулся кончиками пальцев моей щеки. – Что, так и было?
Я задумалась насчет нашей свадьбы. Там не было и тени какого-то принуждения. Я стала его невестой по собственному желанию.
– Нет, отче. Никакого принуждения не было. И ему не нужно было меня заставлять.
– А что ты сказала тому молодому человеку?
Я вернулась в своих воспоминаниях на полгода назад и повторила со всей точностью, на какую была способна, все то, что сказала Томасу и что он сказал мне.
– Ах!.. – только и смог произнести отец Освальд.
– Ведь тут все по закону, правда, отче? – нетерпеливо спросила его я, когда он, растерянный, задумался и еще больше нахмурился.
В ответ он смущенно покраснел.
– Вполне может быть. Но… – Священник, ненадолго замешкавшись, добавил уже более бодрым тоном: – Но, конечно, для настоящей законности нужно учитывать еще один вопрос. Вопрос консумации, доведения обряда до конца и реального вступления в супружеские отношения. Без этого, дитя мое, не может быть никакой свадьбы, независимо от того, какие клятвы были произнесены.
Глядя в его глаза, я не заметила в них какого-то смущения.
– Наше обручение было доведено до конца.
– Ты в этом уверена? Ты еще слишком юная для замужества. – Щеки его залились стыдливым румянцем. – Ты просто еще не можешь вполне представить себе, что это такое…
– Нет, отче. Я уверена. Я хорошо знаю, что требуется для консумации, и это намного больше, чем беглый поцелуй. И я уже нахожусь в брачном возрасте.
Отец Освальд заволновался и принялся так неистово теребить свое перо, что оно вскоре пришло в негодность. Он им так ничего и не записал.
– Даже если это так, твоей матери это очень не понравится. По многим причинам. – Он украдкой взглянул через плечо туда, где моя мать с дядей вели тяжелый разговор со смущенной графиней Солсбери; Уилл стоял рядом со скучающим видом. – И где он сейчас, тот самый молодой человек?
– Воюет где-то в Европе. Насколько я знаю.
Священника немного попустило, и он уже не выглядел таким напуганным.
– И все шесть месяцев ты ничего о нем не слышала?
– Ничего, отче.
– Тогда вполне может статься, что…
Я не собиралась гадать, о чем он подумал. Шесть месяцев молчания от человека, участвующего в военных действиях, могло означать все, что угодно. Я гнала от себя эти невеселые мысли, хотя в последнее время они посещали меня все чаще и чаще.
– Сэр Томас заверил меня, что наши с ним клятвы соединили нас. – Это было все, что я могла сказать. – Он заверил меня, что теперь я его жена.
– Боюсь, что я должен с ним согласиться. – Священник горестно вздохнул и, взяв меня за руку, повел обратно к мрачной компании, которая тем временем уже допивала свое вино.
– Ну и?.. – Моя мать первой повернулась нам навстречу, всем своим видом ожидая – и даже требуя – опровержения моих слов.
– Она говорит правду, миледи, – произнес отец Освальд со всей ответственностью полномочного представителя церкви Святой Богородицы. – Они с тем молодым рыцарем действительно женаты. Не тем способом, который порадовал бы нашего Отца Небесного, однако это законный союз. Полагаю, что именно таковым его признает любой суд.
– Я не верю этому.
– Тем не менее это так, миледи. – Священник был горд блеснуть собственной эрудицией, с важным видом вставив для убедительности фразу на латыни: – Это обручение per verba de praesenti[3]. – Он нервничал, но был настойчив, уверенный в своих знаниях церковных законов. – Молодые люди заявили о своих намерениях. В настоящем времени, как видно из определения, и перед свидетелями. Мне жаль, но это законный союз. – Он повернулся ко мне: – Кто ваши свидетели, госпожа Джоанна? Вы нам так и не сказали.
– Бог с ними, со свидетелями. А как насчет консумации? – Мой дядя Уэйк никогда не отличался особой щепетильностью.
– По собственным словам вашей племянницы, консумация имела место.
– Но ее можно аннулировать.
– Нет, милорд, нельзя. – Отец Освальд был непреклонен и наслаждался моментом, когда он мог продемонстрировать компетентность. – Обряд обручения был завершен. Они совершили его по доброй воле и без принуждения. Просто аннулировать его уже нельзя, даже несмотря на юный возраст леди. К сожалению, консумация делает клятву обязывающей вдвойне. Если бы этого между ними не произошло, тогда можно было бы говорить об аннулировании. А так, милорд, по словам присутствующей здесь леди…
Наступила тишина, показавшаяся еще более оглушительной, чем после моего первого скандального заявления.
Мое запястье из мягкой ладони священника мгновенно перекочевало в руку моей буквально кипевшей от ярости матери, которая вцепилась в него мертвой хваткой.
– Я исправлю эту ситуацию, – заявила она, обводя комнату устрашающим взглядом. – Наши договоренности относительно союза с Солсбери никоим образом не отменяются. Я предлагаю не обсуждать этот вопрос ни с кем, пока все не уладится, так или иначе. – Глаза ее, вспыхнув зловещим огоньком, остановились на Уилле, которого заметно распирало желание рассказать об этом всем и вся. – Было бы разумно не допустить, чтобы эта новость дошла до посторонних ушей. А теперь, госпожа Джоанна…
Вывели меня из комнаты гораздо менее деликатно, чем привели.
Перед тем как за нами закрылась дверь, я оглянулась через плечо и заметила, что выражение озлобленности и скуки слетело с лица Уилла. Теперь на нем появилось даже что-то вроде сочувствия. Но мне от этого было не легче. Мне предстояло испытать на себе гнев моей матери, хотя я с самого начала знала, что так оно и будет. В этот миг я пожалела, что не призналась ей сразу, как только это случилось. Я тогда решила иначе, потому что мне виделось, что я сделаю все сама, по своей инициативе, подобрав удобный момент, более ответственно, когда рядом со мной будет мой муж, который защитит меня и сгладит всякие неприятные нюансы. А если и не рядом со мной, то где-то не так далеко, в одной стране, по крайней мере. Теперь же я была совсем одна, пока Томас Холланд орудовал мечом и копьем против язычников в Литве на стороне тевтонских рыцарей, даже понятия не имея о последствиях нашего добровольного союза для меня здесь, в Англии. Томас был явно не из тех, кто писал или читал письма.
Поэтому мне предстояло принять на себя весь гнев и ярость своей взбешенной матери в одиночестве.
Я неправильно оценила ситуацию, мне не следовало позволять бросать себя в таком уязвимом положении, нужно было настоять на оглашении нашего поступка сразу, а не ждать, пока пройдет какое-то время. Все эти размышления, посетившие меня, пока я шла, стараясь идти в ногу с матерью, отбивавшей плоскими подошвами своих туфель стаккато по каменным плитам коридора, заставили меня внутренне поклясться, что я больше никогда в жизни не буду действовать вопреки своим правилам. Я никогда больше не позволю заставить меня отказаться от защиты своих интересов.
Было ли это решением эгоистичной молодой девушки? Конечно. Я понимала это и совершенно не терзалась угрызениями совести по поводу своей клятвы. От матери я усвоила, что, если женщина хочет сама распоряжаться судьбой, нужно поддерживать в форме свой ум и свои чувства. Моя мать, впутанная в заговор человеком, которого она любила, была брошена одна, чтобы выживать в этой жизни без него. Но я поступлю мудрее. Всегда надежнее полагаться на себя саму, чем на обещания мужчины, каким бы привлекательным он ни был.
Однако в настоящее время все, что я чувствовала, был только страх. Я могла казаться храброй, даже неукротимой, но что получится в итоге? Этого предвидеть я не могла. Сможет ли моя мать заставить меня сделать все так, как того хотелось ей? Я очень боялась, что сможет.
Я думала только о том, как мне сопротивляться, как упираться, как отказываться.
Пресвятая Дева! Дай мне мудрости и сил следовать своим собственным путем.
– Где он? Где этот немыслимый негодяй, принудивший тебя к этой омерзительной связи? Этот мерзавец, который вовлек тебя в светский скандал, потрясший основы нашего рода?
Мой дядя, который пошел за нами, хоть его никто и не приглашал, обрушил на меня свой гнев, неистовый, как летняя гроза, как только за нами закрылась дверь. Складывалось впечатление, будто мы с ним можем сейчас каким-то волшебным образом призвать сюда к ответу Томаса Холланда. Он источал невероятную злобу, которая, казалось, усиливалась, отражаясь от стен комнаты, так что я чувствовала ее привкус на своих губах.
Пальцы его угрожающе сжимались в кулаки, взлохмаченные волосы в беспорядке падали на грозно нахмуренный лоб.
– Где он? Клянусь, он еще познает гнев короля, который лишит его рыцарского звания, как только он ступит на землю Англии! Это поступок, недостойный рыцаря! Увлечь юную девушку на супружеское ложе без согласия родителей, опекунов или священника! Он еще ответит за это! – Дядя обернулся в мою сторону, пугающе нависнув надо мной. Ему уже не удавалось контролировать свою речь. – Подозреваю, что он придумал этот фокус с супружеским ложем, чтобы придать видимость законности этой комедии. – Губы его скривились в горькой ухмылке. – Или же ваша консумация свелась к торопливым неуклюжим ласкам где-то за колонной или грязной гардиной, как будто ты какая-то кухарка и лучшего не достойна. А может быть, это и вовсе было изнасилование…
– Том… – предостерегающе одернула его моя мать.
Но он не обратил на это внимания.
– Холланд ответит за это, – повторил он. – Я затравлю его…
Я стояла между матерью и дядей, чувствуя на себе всю тяжесть их совместного отвращения. Что ж, сейчас на сострадание рассчитывать не приходилось. Впрочем, я и не ждала его от них. Мой выбор в тот день, мой собственный выбор, потому что Томас не подбивал меня ни на что такое, чего я не хотела бы сама всем своим сердцем, балансировал на шаткой грани между пристойностью и скандальной непристойностью. Я всегда знала, какие ожидания связываются со мной, и всегда отметала это в сторону. Сознательно. С искренней радостью и удовольствием.
Но в этих четырех стенах радости не было и следа. Не видела я радости и в своем будущем, ближайшем или отдаленном. Ну что ж, я сделала это. И пути назад уже нет.
И я ровным голосом возразила, упирая на единственный факт в этом сложном хитросплетении обстоятельств, в котором была абсолютно уверена:
– Томас Холланд не соблазнял меня, сэр.
Это не так уж и трудно, решила я, чувствуя прилив храбрости. Спина моя выпрямилась, как валлийская стрела, подбородок гордо поднялся, руки свободно опустились по бокам. Я была из династии Плантагенетов, в моих жилах текла королевская кровь, и моему дяде меня не запугать. Под его гневом я не стану растекаться дрожащей лужицей раскаяния и сожалений. Королева Филиппа приложила немало сил, чтобы привить мне свою мягкость хотя бы частично, но безуспешно. Это было против моей натуры. И сейчас я призвала на помощь весь свой бунтарский дух, несмотря на то что поклялась себе держать свой непростой нрав на коротком поводке.
– Этого не может быть, он должен был это сделать. – Мой дядя отмел мое спокойное суждение, резко рубанув рукой воздух. – Это должно было произойти против твоей воли, потому что, видит Бог, иначе это полностью идет вразрез со всеми моральными устоями твоего воспитания.
– Это было совсем не против моей воли. Я сама этого хотела. Мы оба хотели.
– Тебя растили не для того, чтобы ты стала шлюхой, Джоанна.
Губы его брезгливо скривились, и на моих щеках от унижения проступил густой румянец.
– Я не шлюха.
– Ты обручилась с человеком без роду без племени, да к тому же еще не получив на то разрешения. Как можно быть такой опрометчивой и легкомысленной?
От этих слов все мои благие намерения держаться скоропостижно скончались. Мгновенная вспышка ярости за то унижение, когда он назвал меня шлюхой, подтолкнула меня к немедленной и неуместной мести.
– Я не первая в нашей семье, кто выходит замуж без разрешения, сэр.
Моя мать застыла как изваяние, а дядя пришел в бешенство. Видимо, это был день особых пауз с красноречивым взрывоопасным молчанием. Чувствуя за собой справедливость, я не стала дожидаться их реакции и продолжила атаку, обратившись сначала к матери:
– Вы сами, мадам, вышли замуж за моего отца, не получив на то разрешения его брата, короля. И королю, насколько я слышала, это очень не понравилось. А вы, сэр, – перевела я взгляд на своего дядю, – женились на Бланш Ланкастерской без разрешения ее отца. В свете этих малопристойных поступков не вам упрекать меня в том, что я сделала то же самое, что и вы сами.
Вероятно, это было не самое мудрое из моих решений – дразнить двух разъяренных львов в их логове. Но ведь все это было правдой. Оба этих брачных союза были заключены далеко не так, как следовало бы. И оба подвергались осуждению из-за того, что роду Уэйков не хватало для их заключения знатности происхождения.
Но в моих доводах было слабое место, и дядя тут же использовал его.
– Не нам тебя судить? Муж твоей матери был сыном короля. А моя жена была дочерью графа. Мы-то сделали хороший и правильный выбор. И обручились очень удачно. А человек, с которым связала себя ты, даже не стоит нашего рассмотрения. Так что твои аргументы не выдерживают критики, Джоанна.
– Зато меня, по крайней мере, нельзя упрекнуть в завышенных высокомерных амбициях, сэр. Я вышла за Томаса Холланда благодаря его личным качествам. Говорят, что вы и моя мать, вступая в брак, думали только о достижении превосходства. Меня же хотя бы нельзя винить в самовозвеличивании.
На миг мне показалось, что он сейчас ударит меня, но я не отступила. И тут, подняв брошенную мною перчатку и приняв вызов, на поле боя выступила моя мать.
– Оставь нас, Том.
– Не раньше, чем мы вобьем в голову твоей дочери хоть немного здравого смысла.
– Если и вбивать в нее здравый смысл, то не тебе. А теперь иди и предоставь это мне.
Обиженный, он удалился грубо и неучтиво. Как только дверь за ним с грохотом захлопнулась, атака на меня возобновилась. Каждое свое гневное слово мать произносила очень громко и отчетливо.
– Ты что, до сих пор не понимаешь, что натворила? Не сознаешь, насколько возмутительно и бездумно себя повела? Ты ведь знаешь, какими честолюбивыми амбициями руководствуются молодые люди простой крови и без знатного происхождения. Они готовы на все, готовы рисковать, чтобы отыскать для себя подобающую нишу, чтобы обрести земли и власть, а ты так чудесно сыграла на руку этому человеку. Я знаю, кто он такой. Младший сын в семье, без права на наследство, без каких-либо заслуг, какой-то малозначительный рыцарь из какого-то отдаленного поместья на севере, если я ничего не путаю. Один из множества придворных рыцарей, которым самим нужно пробиваться в жизни: красивое лицо и солдатское искусство, но никаких перспектив, кроме тех, что он может завоевать на поле брани. Его отец прославился беспрецедентной изменой в бою, за что был убит своими же бывшими друзьями. А ты, со своей королевской кровью в жилах, добровольно связываешь себя с такой недостойной семьей и тратишь себя на человека без имени и без состояния.