Окна спальни были задрапированы занавесками из чинца[25] в бело-розовую полоску. Им же были отделаны нижняя часть стен, туалетный столик, кровать и балдахин. Выглядело чудовищно.
– Как мило! – проговорила Альва.
Миссис Вандербильт с облегчением улыбнулась.
– Как же я рада, что вам понравилось. Надеюсь, вам здесь будет хорошо.
– Конечно! Вы столько сделали ради меня, я этого совершенно не заслужила. Мне не хватает слов, чтобы выразить вам свою признательность.
Это, по крайней мере, было правдой.
Одетая в ловко перешитое свадебное платье матери, Альва зашла в комнату отца попрощаться.
Он сел и посмотрел на нее.
– Фиби…
– Нет, папа, я Альва. Ваша дочь.
Отец в недоумении заморгал, потом прищурился.
– Я… – Он потер лицо, снова моргнул и облокотился на подушки, не отрывая от нее взгляда. Через несколько мгновений узнал: – Да, точно, Альва. – Он замолчал. – У тебя сегодня свадьба?
– Свадьба. – Она сжала его руку. – Через минуту я отправляюсь в церковь.
– Простишь мне, что я все пропускаю?
– Папа, ну что вы такое говорите! Я ведь знаю – вы непременно поехали бы, если бы могли.
– Жаль, что твоя мать сейчас не с нами. Ты так на нее похожа в этом платье.
Мисс Донован сделала юбку менее пышной, избавившись от двух рядов оборок и изящно задрапировав турнюр, добавила белый шлейф из тончайшего, почти прозрачного шелка. Он же пошел на рукава-крылышки и отделку по линии декольте. Ни бантика, ни ленточки, ни кружева – безукоризненно простое платье, как того и требовало событие. Надев его, Альва почувствовала себя настоящей невестой из сказки.
– Похожа, я знаю, – прошептала она и поцеловала отца.
В вестибюле ее ждали Армида и Лулу, которая протянула Альве букет со словами:
– Золотарника здесь нет.
Альва улыбнулась:
– Лулу, как же я буду скучать по твоему командирскому тону.
– Теперь вы будете командовать собой самостоятельно. Помню, как вы забрались на фонтан в Тюильри, вам было лет десять, раскинули руки в стороны и заявили: «Я буду императрицей!» А потом повернулись и упали спиной прямо в воду. Другая девочка расплакалась бы, но только не вы – вы тут же встали в промокшем платье, с прилипшими к лицу волосами, и произнесли: «Лулу, une serviette, s’il vous plaît»[26].
Альва рассмеялась:
– Я этого не помню, ты выдумываешь!
– Все так и было! Идите же, извозчик Вандербильтов не будет ждать весь день.
– Конечно, – кивнула Альва. Она глубоко вдохнула и выдохнула. – До встречи! Мы с Мэри будем присылать вам открытки из Саратога-Спрингс!
Прибыв в церковь, сестры встретили в притворе Консуэло и ее отца, который любезно согласился провести мисс Смит к алтарю. Он взял Альву под руку, Армида же присоединилась к Дженни, Джулии и другим подружкам невесты, ждавшим в церкви.
– Да ты вся сияешь! – заметила Консуэло. – Неужели и правда влюбилась?
Альва оставила вопрос без ответа. Ее сияние было обманчивым – она не чувствовала того волнующего тепла, которое наполняло Элизабет Беннет при мысли о мистере Дарси, и не считала, что ее с Уильямом союз превратится в идиллическое единение родственных душ. Скорее наоборот – Альва начинала сомневаться в необходимости брака с кем бы то ни было. В церкви ее ждал привлекательный, но совершенно неинтересный джентльмен, которому через несколько минут, согласно Закону Божьему и законам этой страны, она будет принадлежать. Он сможет делать с ней все, что посчитает нужным. В «Джейн Эйр» мистер Рочестер, узнав, что жена сошла с ума, запер ее на чердаке, а сам стал искать внимания других женщин. Если через несколько часов, когда наступит ночь и они останутся наедине, Уильям захочет заняться непотребством (что бы это ни значило), что она с этим поделает? Ничего. Если ему что-то не понравится, вдруг он запрет ее или прогонит? И даже ударит?
«Нет, он ни за что меня не ударит. Уильям Киссэм Вандербильт – хороший человек».
Она должна полюбить его. Будь сейчас на месте Альвы Тереза Фэйр, у нее голова бы кружилась от счастья. Что ж, может быть, и у Альвы закружится, только немного позже. Она ведь старше Терезы Фэйр, многое повидала, ее не так легко вывести из равновесия, как молоденькую девушку. Просто нужно время, чтобы получше узнать друг друга, вот и все.
Раздались звуки органа. Двери отворились, Консуэло произнесла: «Начинаем!» – и выступила в проход между рядами.
Представители высшего общества заполнили все скамьи. По случаю свадьбы они облачились в лучшие весенние наряды. Банты и бутоньерки из белых лент виднелись на каждом ряду. Подружки невесты были хороши, как ангелочки, друзья жениха – безупречно элегантны. Сам Уильям светился от радости. После мессы они будут принимать поздравления от десятков гостей в доме ее новоиспеченных родственников. Упряжка из шести лошадей повезет из церкви украшенный лентами экипаж сначала домой, а потом на Центральный вокзал, где они с Уильямом сядут в личный вагон Вандербильтов и отправятся в Саратога-Спрингс.
Мистер Изнага взял Альву под руку:
– Прошу?
Быть может, причина ее учащенного пульса и сбивчивого дыхания не только нетерпение, но и любовь? Просто она еще не научилась ее распознавать. Интересно, что сейчас чувствует Уильям? Что, если, пройдя в двери, а затем к алтарю, она обнаружит, что пока она сама завоевывала внимание его семьи, пыталась пережить отсрочку брака и планировала свадьбу – Уильям влюбился в нее без оглядки? Но узнает она об этом не сейчас, когда они будут давать клятвы перед Богом, а в конце дня, в отеле в Саратога-Спрингс.
Когда Альва и Уильям остались одни, предоставленные только самим себе, оба не знали, что делать.
Они подъехали к отелю «Гранд Юнион» и вошли внутрь. Уильям расписался в журнале, и их проводили в номер. Они сняли шляпы. Альва стянула перчатки и сжала их в руках. Гончие Уильяма улеглись у его ног. Мэри и Максвелл – камердинер Уильяма – молча стояли неподалеку.
– Думаю, сейчас самое подходящее время, – сказал Уильям, глядя на Альву.
Она ждала продолжения. Он тоже чего-то ждал.
– Для чего?
Уильям повернулся к Максвеллу:
– Шкатулка.
– Ах, да.
Максвелл выбежал из гостиной в спальню, предназначавшуюся для Уильяма, и тут же вернулся с плоским деревянным ящичком.
Уильям взял шкатулку и протянул Альве со словами:
– Небольшой подарок в честь праздника. Надеюсь, вы не разочаруетесь.
Держа шкатулку одной рукой, Альва открыла крышку. Внутри, на подкладке из темно-синего бархата лежала свернутая нить сверкающего жемчуга.
– О господи…
– Вам понравится история ожерелья: его первой владелицей была Екатерина Великая. Позже оно принадлежало императрице Евгении, но, думаю, ей пришлось пожертвовать им в силу жизненных обстоятельств.
– Императрице… Полагаю, я даже видела ожерелье на ней! Как же вам удалось…
– Это все Командор. Я хотел выбрать украшение с драгоценными камнями, но он вспомнил, что вы провели детство во Франции, и заставил меня найти что-нибудь подходящее. Мой дед все замечает и принимает во внимание. Я лишь последовал его совету. Хотя, конечно, пришлось попотеть, чтобы найти для вас идеальный подарок.
Альва взяла одну жемчужину двумя пальцами. Каждая из этих драгоценных бусин когда-то касалась кожи двух женщин, которыми Альва восхищалась больше всего на свете.
Она подняла на мужа (своего мужа!) взгляд, полный радости и уважения.
– У меня нет слов.
– Но вы довольны?
Альва кивнула:
– Огромное вам спасибо. В самом деле… Я не знаю…
– Мне приятно, что оно вам понравилось. Вы можете надеть его завтра вечером.
– Да, обязательно.
Уильям потер бакенбарды большим пальцем.
– Что же, предполагаю, вы хотите отдохнуть.
– Да, это был очень долгий день, – согласилась Альва.
Мэри отвела ее в спальню, чтобы помочь раздеться. Уильям с собаками в сопровождении камердинера удалился в свою комнату.
Спальня во французском стиле оказалась настоящей мечтой. В изразцовом камине потрескивал огонь. Белые стены между панелями из полированного ореха были расписаны колокольчиками. В центре, на ковре из голубого плюша, стояла кровать с балдахином. На белом сатине полога играли отблески огня. Вот бы запереться сейчас в комнате, надеть жемчуга, лечь на кровать, закрыть глаза и не думать о том, придется ли ей сегодня открыть свое тело взгляду Уильяма, будет ли он от нее чего-то ждать, понравится ли ей то, что она почувствует, и плохо ли, если понравится…
– День и правда был долгим. Давайте я вам помогу, – прозвучал голос Мэри.
– Да-да, конечно. – Альва развела руки в стороны, давая Мэри добраться до пуговиц. Чтобы отвлечься от своих мыслей, она спросила: – Чем ты занималась в дороге?
– Мне понравилось смотреть в окно. Я впервые ехала в таком быстром поезде – ведь по Шестой авеню электрички ползут медленнее пешеходов. А эти новые поезда просто удивительные! Я не понимаю, как локомотиву удается тащить такие тяжелые вагоны. – Мэри сняла с Альвы корсаж. – Еще я немножко почитала. Чтение – это магия, правда? Мама говорит, что только благодаря эмансипации мы теперь можем учиться читать и писать, не скрываясь.
– Когда я была девочкой, я совсем не думала о вас как о рабах. Родители всегда говорили «слуги». – Юбка упала, и Альва вышла из нее. – Как люди могут быть собственностью? Да, мои родители росли в совершенно другом времени и месте, только я этого не понимаю. Ты чувствовала тогда, что кому-то принадлежишь?
Мэри покачала головой:
– Я была совсем маленькой.
– Что ты сейчас читаешь?
– Историю одной юной кастильской леди, которая должна была выйти замуж за своего кузена, но он вернулся домой и признался ей, что женился на другой. Называется «Ужасная тайна».
– Действительно, ужасная.
Держа пеньюар в руке, Мэри задумчиво произнесла:
– Но она такая доставучая, что я его не виню.
– А та, на которой он женился?
– Кроткая и покладистая, как ягненок.
– Что тут скажешь, – вздохнула Альва, пока Мэри надевала на нее сорочку, – автор прекрасно понимает мужчин.
Оставшись в одном пеньюаре, Альва по-новому оценила тепло комнаты. Она присела за туалетный столик. Мэри подала ей флакончик духов. Альва открыла бутылочку, коснулась пробкой запястий, провела за ушами. Сколько раз она видела, как это делает мама? Какими необыкновенными казались маленькой девочке приготовления женщины из высшего общества к выходу. Мама всегда выполняла все действия ритуала, как усердный прихожанин на мессе.
– Что сделать с волосами? – поинтересовалась Мэри – волосы у Альвы до сих пор были убраны в высокую прическу.
– Я… я не знаю. Заплети в косу, как обычно, или…
– В романе, о котором я говорила, у брошенной героини волосы «цвета воронова крыла», и они падают ей на плечи. И он, то есть кузен, не может глаз от нее отвести.
Пока Альва думала, что ответить, Мэри спросила:
– Может, примерите свои жемчуга?
– Ладно, – улыбнулась Альва. На это она согласилась без колебаний. – Но только на минутку. – Она достала ожерелье из коробки и ахнула: – Господи!
Нить оказалась длиной в несколько футов и была тяжелее, чем Альва себе представляла. Собрав жемчуг в ладони, она жестом попросила Мэри помочь.
– Подумать только… – выдохнула Альва, когда они выложили нить в четыре ряда на ее груди. Она прижала ладонь к жемчужинам. – Я совершенно их недостойна, но, Мэри… владеть ими… – Она покачала головой. – Екатерина была величайшей русской императрицей – прогрессивная, интеллигентная… Наверное, императрице Евгении они были очень дороги.
– А теперь они будут дороги вам.
– Уверена, ей не хватает их… как и всего, чем она раньше владела. – Альва посмотрела на Мэри. – Но я не жалею, что они достались мне. Мэри, только представь: Екатерина Великая носила их сто лет назад! – Она покачала головой в изумлении. – Все. Давай уберем их, не то я расплачусь.
Когда жемчуга вернулись в свою синюю бархатную колыбель, Мэри спросила:
– Распустите волосы?
– Подумаю об этом. Можешь идти к себе, увидимся завтра.
– Мама велела напомнить вам воспользоваться ночным горшком перед тем, как идти в постель, и еще раз сразу после. – Заметив озадаченный взгляд Альвы, Мэри добавила: – Когда он закончит.
– Ах… Да, конечно. Совсем об этом забыла. Столько всего произошло.
Альва не могла признаться Мэри, что несведуща в подобных делах. Служанка остановилась у двери.
– Знаете, я никогда не видела такой прекрасной комнаты. Мама рассказывала – когда в первую брачную ночь рабы оставались в общей комнате, их кровать завешивали простыней. Что до мужей… Я не жалуюсь, большинство наших мужчин неплохие, но ваш муж… такой чистый, такой… милый. И щедрый. Он настоящий джентльмен. А бывают грубые мужчины, от которых дурно пахнет, и они хотят, чтобы девушки брали его в рот, прежде чем…
– Что брали в рот?
– Ой… Не важно, я говорю чепуху. Благослови вас Господь! – выпалила Мэри и выбежала из комнаты, закрыв за собой дверь.
Неожиданно Альва поняла, о чем говорила Мэри, и ахнула. Неужели люди таким занимаются? И ей тоже придется делать это?
Она повернулась к зеркалу и посмотрела на нервную юную леди, которая уставилась на нее из отражения. «Кажется, ты хочешь убежать».
Что, если и в самом деле сбежать? Она ведь уже замужем. Отцу заплатили. Надеть дорожный костюм, улизнуть из отеля и взять билет на поезд, который идет куда-нибудь на запад. В Буффало, например. Или на Ниагару. Устроить себе собственный медовый месяц, а все расходы запишут на счет Вандербильтов. Съездить в Чикаго или в Сент-Пол. Центральная часть страны должна быть прекрасным местом, хотя и диковатым. Она будет избегать диких мест с индейцами и придерживаться городов. Какие города есть за Сент-Полом? Сан-Франциско. Но туда долго добираться, нужно пересечь горы. Горы, которые, по слухам, могут соперничать с Альпами. Хотя, скорее всего, это преувеличение – люди, приезжающие с запада, очень любят все приукрашивать.
Альва прекрасно отдавала себе отчет, что причина ее размышлений одна-единственная: страх, а страх она в себе поощрять не собиралась. Что бы ее ни ожидало, она встретится с этим лицом к лицу. Теперь она – замужняя женщина и не должна бояться того, чем спокойно и без паники занимаются большинство женщин.
Альва распустила волосы, воспользовалась горшком, как сказала Мэри, забралась на кровать и села спиной к подушкам.
Сложить руки на коленях или нет?
Положить ногу на ногу или сидеть ровно?
Если она не станет укрываться одеялом, будет ли это чересчур неприлично? Альва натянула одеяло на колени и поняла, что выглядит так, будто собралась послушать сказку на ночь. Она слезла с кровати, застелила ее и уселась на покрывало.
Вся эта таинственность и неопределенность! Встретить его сидя или лежа? Погасить лампу? Подкинуть дров в камин или оставить как есть?
«Ты доска, а он – колышек…»
В тот день в ванной, до того, как вошла мама, Альва стянула ткань с бедер, с одной ноги, потом с другой и смотрела, как вода устремилась к ее центру, тому самому месту с загадочным предназначением. И тогда, и сейчас ей на ум приходили картины, которые она видела за границей в музеях и при дворе – томные обнаженные женщины в сопровождении херувимов, нимф, служанок или придворных, некоторые в страстном объятии с лебедем. Молочные груди, животы и бедра без смущения открыты взору художника…
«Ты что, животное?»
Эти картины считают шедеврами, за ними охотятся коллекционеры, их выставляют в лучших галереях мира. Почему чувственность приветствуется в искусстве, но не в реальности? Что, если мама ошибалась?
Она вздрогнула, услышав шум за дверью. В любую секунду ручка может повернуться и…
Тишина.
Раскрасневшись, она ждала того мгновения, когда муж появится на пороге.