Маркхэм несколько минут изучал написанный текст.
«9 часов – Арнессон покинул дом и последовал в университетскую библиотеку.
9 часов 15 минут – Белл Диллард отправилась играть в теннис.
9 часов 30 минут – Друккер явился к Арнессону.
9 часов 50 минут – Друккер спустился в стрелковую комнату.
10 часов – Робин и Сперлинг пришли в дом и провели полчаса в гостиной.
10 часов 30 минут – Робин и Сперлинг направились в стрелковую комнату.
10 часов 32 минуты – Друккер, по его словам, вышел на прогулку через ворота в стене.
10 часов 35 минут – Бидл ушла на рынок.
10 часов 55 минут – Друккер, как он утверждает, вернулся домой.
11 часов 15 минут – Сперлинг покинул имение через ворота в стене.
11 часов 30 минут – Друккер услышал крик в комнате матери.
11 часов 35 минут – профессор Диллард вышел на балкон Арнессона.
11 часов 40 минут – профессор Диллард увидел труп Робина на стрельбище.
11 часов 45 минут – профессор Диллард позвонил окружному следователю.
12 часов 25 минут – Белл Диллард вернулась с тенниса.
12 часов 30 минут – полиция прибыла в дом Дилларда.
12 часов 35 минут – Бидл вернулась с рынка.
2 часа пополудни – Арнессон возвратился из университета.
Вывод: Робин был убит между 11 часами 15 минутами и 11 часами 40 минутами. Известно, что в доме в течение всего этого времени оставались Пайн и профессор Диллард.
Другие же лица, имеющие какое-либо отношение к убийству, находились в это время согласно свидетельским и их личным показаниям:
1. Арнессон с 9 часов утра до 2 часов пополудни – в университетской библиотеке.
2. Белл Диллард с 9 часов 15 минут до 12 часов 25 минут – на теннисе.
3. Друккер с 10 часов 32 минут до 10 часов 55 минут – в парке, а затем – в своем кабинете.
4. Парди все утро – дома.
5. Миссис Друккер все утро – в своей комнате.
6. Бидл с 10 часов 35 минут до 12 часов 35 минут – на рынке.
7. Сперлинг от 11 часов 15 минут до 11 часов 40 минут, когда он сел в поезд на Скарсдейл, – по дороге на Центральный вокзал.
Заключение: если ни одно из семи алиби не подвергнется сомнению, вся тяжесть подозрений в убийстве падет на Пайна или профессора Дилларда».
С жестом отчаяния Маркхэм закончил чтение бумаги.
– Все это нелепо, – раздраженно сказал он, – заключение не ведет ни к каким последствиям. Твоя хронология устанавливает время смерти Робина, но вывод, что Робин убит одним из виденных нами сегодня лиц, – сущая наивность. Ты совершенно исключаешь вероятность убийства каким-нибудь лицом, не живущим в доме. Тремя способами можно проникнуть на стрельбище и в стрелковую комнату, не заходя в дом: через ворота в стене, выходящие на 75-ю улицу, через другие ворота, выходящие на 76-ю, и через переулок между жилыми домами, ведущий на Риверсайдскую аллею.
– Не спорю, что одним из этих входов кто-нибудь и воспользовался, – возразил Вэнс. – Но не забывай, что самый подходящий в данном случае вход – это переулок, а на него выходит только одна запертая на замок дверь, ключ от которой имелся лишь у кого-нибудь из семейства Диллардов. Я не представляю себе преступника, входящего с одной из улиц: слишком велик шанс попасть кому-нибудь на глаза. – Вэнс напряженно наклонился вперед. – По совершенно определенным причинам я не допускаю возможности убийства посторонним лицом, случайным бродягой. Лицо, отправившее Робина на тот свет, должно было до мелочей знать, что происходило сегодня утром в диллардовском доме от четверти двенадцатого до без двадцати минут двенадцать. Оно знало, что только Пайн и профессор оставались дома, а Белл Диллард ушла. Знало также, что Робин – его жертва – находился в доме, а Сперлинг уехал. Кроме того, оно хорошо знало, где расположена стрелковая комната, ведь совершенно ясно, что Робина убили там. Говорю тебе, Маркхэм: это был кто-то очень близкий семейству Дилларда, отлично осведомленный обо всем, что в данное время творилось в доме.
– Ну а крик миссис Друккер?
– Действительно, почему она кричала? Окно миссис Друккер, очевидно, и было фактом, который убийца упустил из виду, либо он знал о нем, да решил рискнуть. С другой стороны, мы ведь не уверены, кричала эта дама или нет. Она говорит, что нет, сын утверждает, что да. Показания расходятся. Предположим, Друккер упомянул о крике как о доказательстве, что между одиннадцатью и двенадцатью он сидел дома, а миссис Друккер все отрицает из страха, что сына не было. Но это пустяки. Главное, надо доказать, что только близкий к дому Дилларда человек мог совершить это преступление.
– Но у нас пока мало фактов, – упрямо гнул свою линию Маркхэм, – случай тоже иногда играет немаловажную роль.
– Эх, старина, а записка в почтовом ящике? Убийца знал даже имя Робина.
– Если, конечно, записку написал убийца. Ты уверен? Я – нет.
– Ты допускаешь, что какой-то шутник узнал о преступлении при помощи телепатии или магического камня, побежал к машинистке, стремглав вернулся к дому и по неизвестной причине принял на себя страшный риск быть замеченным, когда он станет опускать записку в ящик.
В эту минуту в комнате появился Хэс и быстро подошел к нашему столу. Видно было, что он в сильном волнении. Ни слова не говоря, он подал Маркхэму конверт с отпечатанной на машинке надписью.
– С вечерней почтой это получила газета «Уорлд». Кинан, репортер, только что принес эту штуку мне и сказал, что «Таймс» и «Геральд» получили такие же письма. Судя по штемпелю, их бросили в ящик между одиннадцатью и двенадцатью где-то вблизи дома Друккера.
Маркхэм вынул листок из конверта. Глаза следователя полезли на лоб, желваки напряглись, и он, остолбенев, передал письмо Вэнсу. На листе почтовой бумаги были отпечатаны те же слова, что и в предыдущей записке:
«Джозеф Кокрейн умер.
Кто Кок-Робина убил?
Sperling значит воробей.
ЕПИСКОП».
Вэнс едва взглянул на бумажку.
– В полном согласии со всем остальным, – равнодушно заметил он. – Епископ боялся, что до публики не дойдет его остроумная выходка, вот он и преподнес ее нашей прессе.
– Выходка? – обиженно спросил Хэс. – Я к таким выходкам или шуткам не привык. Дело это становится все невероятнее.
– Именно, сержант.
Мальчик в униформе подошел к следователю и что-то прошептал ему.
– Сейчас же проведите его сюда, – приказал Маркхэм. – Это Арнессон, – пояснил он нам, – наверное, принес машинописные образцы. Вэнс, я начинаю думать, что это дело действительно так ужасно, как ты обрисовал с самого начала. Неужели тот же шрифт?
Но когда сравнили записку с принесенными образцами, никакого сходства не обнаружилось. Не только буквы и ленты были другими, но и бумага оказалась совсем иного сорта.
Глава VIII
Второй акт
Нет нужды говорить, какой резонанс получило убийство Джозефа Кокрейна Робина в Нью-Йорке, да и во всей стране. В прессе оно освещалось под различными заголовками, например «Убийство Кок-Робина». Но подпись под записками подстегнула воображение журналистов, и впоследствии это преступление получило название «Дело Епископа». Ужасная смерть мужчины от стрелы, связанная, как утверждали газетчики, с детскими стихами о зяблике и воробье, будоражила эмоции публики.
Целую неделю полицейские из бюро уголовных расследований и сотрудники следственного отдела работали день и ночь не покладая рук. Получение дубликатов записки нью-йоркскими газетами совершенно развеяло подозрения Хэса в виновности Сперлинга. Правда, официально сержант и следователь пока не подтвердили невиновность задержанного, но со свойственным им жаром принялись за поиски истинного преступника.
Хэс и его люди долго искали тряпку, которой была вытерта кровь в стрелковой комнате Диллардов, но улика бесследно исчезла. В подвальном этаже вновь провели тщательный обыск, но почти безрезультатно. Единственное, что удалось обнаружить: половики, которые прикрывали место на полу, вытертое тряпкой.
Протокол вскрытия подтвердил официальную версию, что Робин был убит в стрелковой комнате и затем перенесен на стрельбище. Чрезвычайно сильный удар в затылок нанесли тяжелым тупым предметом. Стали искать этот предмет, но не нашли.
Хэс несколько раз допрашивал Пайна и Бидл, однако ничего нового от них не добился. Пайн повторил свои прежние показания: он не прикасался ни к телу, ни к луку, когда профессор послал его искать Сперлинга. Но сержант не особенно верил дворецкому и относился к нему с неприязнью.
– Эта остроглазая птица что-то скрывает, – говорил он Маркхэму. – Надо бы подвергнуть его пытке, тогда он выложил бы всю правду.
Сыщики и полицейские обошли все дома на 75-й улице в надежде, что кто-нибудь из жильцов видел входящих или выходящих через ворота в стене диллардовского участка людей, но и этот утомительный опрос ничего не дал.
Алиби семерых перечисленных Вэнсом лиц, вроде бы, подтвердились, но лишь частично. Результаты оказались таковы.
Арнессона видели в университетской библиотеке несколько человек, в том числе помощник библиотекаря и два студента. Но точное время его пребывания там никто из свидетелей установить не смог.
Белл Диллард сыграла несколько партий в теннис на 119-й улице, но так как в ее компании было более четырех игроков, она несколько раз уступала свое место партнерам. Ни один из игравших в то утро определенно не знал, оставалась ли Белл на площадке во время этих перерывов или куда-то уходила.
Время ухода Друккера из стрелковой комнаты точно определил Сперлинг, но ни один человек не видел Адольфа потом. Сам он уверял, что не встретил в парке никого из знакомых, а лишь немного поиграл с детьми и вернулся домой.
Парди якобы находился один в своем кабинете, его старая кухарка и японец-лакей хлопотали в задней части дома и не видели хозяина до ленча. В его алиби вообще верилось с трудом.
Показания миссис Друккер о том, как она провела утро, тоже приходилось принять на веру, поскольку никто не видел ее между половиной десятого, когда Друккер ушел к Арнессону, и часом дня, когда служанка подала ей ленч.
Только алиби Бидл подтвердилось вполне. Парди показал следствию, что она покинула дом в тридцать пять минут одиннадцатого, и несколько торговцев видели ее на рынке между одиннадцатью и двенадцатью часами.
Поезд в Скарсдейл действительно отходил с Центрального вокзала в одиннадцать часов сорок минут, и, чтобы успеть на него, Сперлинг должен был уйти от Диллардов в одиннадцать часов пятнадцать минут, как он и утверждал. С него сняли подозрения, поскольку его отъезд был доказан.
Сержант подробно ознакомился с историей жизни лиц, хоть как-то причастных к «Делу Епископа», и их взаимоотношениями. Это оказалось нетрудно: все они были хорошо известны, но не удалось разыскать ничего, что проливало бы свет на убийство Робина.
Сперлинг продолжал сидеть в тюрьме: власти были шокированы его странным признанием и не торопились освободить его. У Маркхэма состоялось совещание с адвокатами, нанятыми отцом Сперлинга, и стороны пришли к соглашению подождать, пока не будет найден настоящий преступник.
Маркхэм несколько раз виделся с Диллардами, стараясь заметить хоть какую-нибудь мелочь, которая направила бы следствие на верный путь; снова были допрошены Парди и миссис Друккер, но ничего существенного для следствия, увы, не прибавилось.
Адольф Друккер на втором допросе изменил свои показания. Да, он слышал женский крик, но, может, тот доносился не из комнаты матери, а, например, с улицы или из какого-нибудь окна жилого дома. Маркхэм убедился, что ни от горбуна, ни от его матери ничего не добьешься, и сосредоточил внимание на доме профессора Дилларда.
Арнессон присутствовал на неофициальных совещаниях у Маркхэма, и Вэнс поддразнивал его насчет математической формулы, но Сигурд настаивал на том, что ее можно вывести лишь в том случае, если в его распоряжении будут все факты. Ученый полагал, что «Дело Епископа» – чья-то юношеская шалость, хотя и зашедшая довольно далеко. Маркхэм не раз упрекал Вэнса в том, что он допустил Арнессона к участию в расследовании, но тот приводил веский аргумент:
– Его криминально-математическая формула, конечно, вздор, но он знает семейство Диллардов даже лучше, чем мы предполагаем. Он знает также Друккеров и Парди, и, конечно, у человека с академическими почестями очень острый ум. Я уверен, что Арнессон принесет нам пользу.
– Допускаю, что ты прав, но его шуточки действуют мне на нервы, – ворчал Маркхэм.
Сам Вэнс относился к делу с необычайной для него серьезностью. Каждую ночь он часами читал в библиотеке нужные книги и изучал полицейские донесения. В субботу, на восьмой день после убийства Робина, он сказал мне:
– Дело неимоверно запутанное, трудное, и самое в нем ужасное, удручающее – это его связь с чем-то детским. Смертью Кок-Робина эта история не закончится, поверьте мне. Извращенная фантазия преступника ненасытна, нам предстоит борьба еще со многими страшными шутками.
Уже на следующее утро его предсказание сбылось. В одиннадцать часов мы вошли в кабинет Маркхэма, чтобы послушать донесение Хэса о текущей работе и обсудить дальнейшие действия. Прошло восемь дней, как Робина нашли мертвым, а дело не продвинулось ни на шаг. Газеты начали издеваться над полицией и над следователем, и Маркхэм был заметно подавлен, Хэс – тоже.
– Мы бьемся лбом о стену. Куда бы мы ни повернулись, – с горечью сказал Хэс, – никакого намека на мотивы преступления. Я прихожу к выводу, что просто какой-то проходимец заварил всю эту кашу.
– Проходимцы, сержант, – возразил Вэнс, – обычно лишены воображения и юмора, а отправивший Робина на тот свет, очевидно, обладает и тем, и другим. Ему мало было убить Робина, он еще обратил это дело в безумную шутку. Потом, чтобы публика узнала о ней, он разослал эти записки в газеты. Разве это похоже на поступки безумного бродяги?
Хэс несколько минут молча курил, потом с безнадежной печалью посмотрел на Маркхэма.
– Теперь ни в чем, что происходит в этом городе, нет никакого смысла. Сегодня утром какой-то Спригг убит в Риверсайдском парке вблизи 84-й улицы. Деньги лежат в кармане, ничего не украдено. Просто застрелен. Молодой человек, студент университета. Жил с родителями, никаких врагов. Пошел, как всегда, прогуляться перед лекциями. Через полчаса нашли мертвым. Вот теперь придется мучиться и с этим убийством. Газеты поднимут гвалт, если мы быстро не раскроем его, а ведь у нас нет абсолютно никакой зацепки.
– Успокойтесь, сержант, – попросил Вэнс, – то, что человек застрелен, – самое обыкновенное преступление. Такие инциденты, как правило, совершаются по обыденным причинам. Джентльмены просто-напросто поссорились, и пиф-паф. Ведь в деле об убийстве Робина все наши выводы спутала театральность, драматический антураж, так сказать. Если бы не стихи для детей… – Внезапно Вэнс замолчал, веки его слегка опустились, и он судорожно скомкал папиросу. – Как, вы говорите, сержант, фамилия убитого? Спригг?
– Да, – насупившись, кивнул Хэс.
– А как его зовут? – напряженно спросил сыщик.
Хэс поднял на Вэнса недоуменные глаза, но, порывшись в своей потрепанной записной книжке, ответил:
– Джон Спригг. Джон Е. Спригг.
Вэнс вынул другую папиросу и аккуратно зажег ее.
– Он убит из револьвера 32-го калибра?
Хэс вытаращил глаза.
– Именно. Откуда вы узнали?
– И пуля прошла через верхнюю часть головы?
Сержант вскочил с места и, как зачарованный, уставился на Вэнса:
– Правильно.
Сыщик пристально смотрел перед собой куда-то в пространство. Кто не знал его, подумал бы, что он крайне испуган. Затем он подошел к окну и стал глядеть в него.