И в связи с тем, что служба в римской армии могла затянуться на долгие годы, многие солдаты поселялись на месте своей службы, привнося туда римские обычаи и язык и утверждая римское присутствие в регионе. В каких-то случаях, несомненно, римские легионы раздражали местных жителей, ровно как вороны Ночного Дозора были вечным противником одичалых, обитавших по другую сторону Стены. Таким образом, некоторые аспекты Стены были хорошо знакомы римлянам: расположение укреплений, присутствие воинской силы и зависимость от далеких правителей и королей в связи с постоянной нехваткой ресурсов. Но что поразило бы римлян, так это невообразимый размер Стены и способность отражать атаки орд противников самостоятельно.
Реконструкция римских приграничных сооружений у Заальбурга
Конечно, они бы с восхищением смотрели на Стену, так же как Тирион, прибывший туда с визитом, и многие другие путешественники. Стены, как и все остальные крупные сооружения, демонстрировали центральную власть, обладающую значительными ресурсами: каменоломнями, дорогами для транспортировки материалов и рабочих, человеческими и природными ресурсами, а также армией для защиты как строящихся, так и уже построенных объектов. Стены провозглашают независимость и ставят четкие границы на карте мира: мы здесь, по эту сторону, в то время как враги и чужаки влачат свое существование там. Таким образом, стены являются символом власти. Когда армия персов сожгла Акрополь в Афинах и спровоцировала массовую эвакуацию жителей в V в. до н. э., Фемистокл, командующий афинскими войсками, сделал поразительное заявление: «Город – это его жители, а стены Афин – его боевые корабли». Такой взгляд на город как на переносное устройство был новым для античного мира, несмотря на тот факт, что армии, находившиеся в дальних уголках империи на протяжении долгого времени, инстинктивно воссоздавали привычную жизнь, даже находясь вдали от дома. Между прочим, идея скитающихся отрядов за пределами стен стала более популярной в следующем веке, когда наемные армии – древний эквивалент Золотых Мечей и им подобных – предлагали свои услуги тому, кто больше заплатит. Такие компании состояли из жителей одного и того же города, и их корни были довольно сильны, даже когда они становились подданными не маленького городка, а более сильного эллинистического государства. Таким образом, одним из наиболее интересных вопросов касаемо Стены является вопрос о ее символическом значении. Функция Стены изначально заключалась в отражении внешних атак, но была построена Старком, Брандоном Строителем, не подразумевавшим, что она будет объединять людей Семи Королевств и даже северян, хотя Ров Кейлин предназначался именно для этого. У братьев Ночного Дозора, в свою очередь, мало общего с римскими солдатами, они, скорее, похожи на служителей монашеского ордена или даже на отряд наемников: служат по собственному желанию, приносят клятву верности и не принимают участия в политической жизни, за исключением тех случаев, когда им нужны деньги или новые солдаты. Тем не менее может ли Джон Сноу, с помощью Станниса Баратеона одолевший Манса Налетчика и вольный народ, использовать силу Стены, чтобы захватить Железный трон?
Брандон Строитель, который возвел и Стену, и Винтерфелл, – два главных сооружения, ассоциирующихся с родом Старков, – заставляет нас вспомнить о мифологических строителях стен. Возведение стен было непростой задачей, а некоторые античные стены, казалось, могли быть созданы лишь богами. Посейдон и Аполлон, например, построили стены Трои, которые не дали брешь даже после десяти лет непрекращающихся военных действий. Стены в Фивах были созданы музыкантом Амфионом, что заколдовал камни своим пением и заставил их самих сложиться в стену. А стены Рима возвел его основатель Ромул, сын бога войны Марса. Эти стены, которые вскоре стали бесполезными, так как город рос очень быстро, сыграли важную роль в основании Рима – стали причиной одной из первых гражданских войн в истории города. Есть несколько версий этого события, но все они сходятся в том, что Ромул убил Рема, своего брата-близнеца, за то, что тот насмехался над строящейся стеной. «Так да погибнет всякий, кто перескочит через мои стены!»[5] – кричит Ромул над телом своего брата, демонстрируя собственную власть и римскую склонность одним махом прекращать междоусобицы кровопролитием. Дискредитация стены – словом ли, осадой ли, – была не чем иным, как посягательством на саму суть города, и именно по этой причине римляне ассоциировали самые серьезные угрозы городу с угрозами его стенам. На протяжении нескольких веков лишь диким племенам галлов удалось проникнуть за стены и разграбить город в период ранней истории Рима. Ганнибал, как известно, потерпел неудачу в попытке прорваться сквозь стены Рима, и эта неудача сыграла решающую роль в войне с Карфагеном, ознаменовав господство Рима как главной средиземноморской державы. Мировая история может зависеть от событий возле стены.
Первая римская стена простиралась вдоль померия, священной границы города, и была расширена несколь ко раз, как того требовало положение дел. Померий был как религиозной, так и военной границей, и, несмотря на то что его тоже требовалось расширять по мере роста империи, лишь величайшие сыны Рима удостаивались этой чести. Наиболее выдающийся из них, император Август, расширил померий в VIII в. до н. э., желая обозначить границы Римской империи, и поэты воспели Римскую imperium sine f ne – бесконечную империю. Правитель так же хотел напомнить людям о том, кто они есть, возродить чувство патриотизма, которое, как он полагал, пошатнулось вместе с Римом в процессе гражданской войны за пятьдесят лет до прихода Августа к власти. Император также сделал частью своей программы создание первой публичной библиотеки в Риме. Он поручил это писателю и ученому Варрону, чьи многочисленные работы отвечали запросам Августа – возвращали чувство собственного достоинства римлянам, в то время как они были чужаками на их собственной земле, не знающими ни традиций, ни обычаев[6]. Это чувство отчуждения от дома очень ясно проглядывается в Вестеросе: Сэм испытывает его на Стене, пока не находит тайную библиотеку, Бран – когда покидает разоренный Винтерфелл, и Теон Грейджой – когда наконец возвращается домой, на Железные острова, лишь для того, чтобы обнаружить, что он отвергнут и изгнан. А сильнее всех, наверное, тоскуя по родине, на землю которой она никогда не ступала, испытывает его Дейенерис Таргариен, отвергнутая как вестеросцами, так и дотракийцами, коих она считала собратьями. Теон пытается справиться с отчуждением, пытаясь захватить Винтерфелл, в то время как Дени пытается узнать о своем доме как можно больше, читая книги и слушая истории. Но может ли последний из Таргариенов или даже последний из Старков напомнить вестероссцам о прежних временах и унять ужасы гражданской войны, или им, подобно Ромулу, придется идти по трупам своих же родственников?
Стена и ее аналог – Ров Кейлин – не единственные объекты, свойственные Северу. Север и в особенности Винтерфелл – последний оплот Старых Богов, только здесь люди до сих пор поклоняются им, приходят в темные мрачные богорощи, в центре которых находится чердрево. Когда мы впервые встречаемся с Недом Старком, именно возле него он чистит свой фамильный меч Лёд. Кроме того, мы видим чардрево в удивительной анимационной заставке к сериалу, вырастающим среди механических моделей городов.
Греки и римляне деревьям не поклонялись, хотя римляне знали, что галльские друиды питали особое почтение к дубу. Что интересно, слово «друид», вероятно, произошло от греческого слова drus, что означает «дуб». Тем не менее античная мифология полна легенд о деревьях, которые оживают и наделяются человеческой душой. Наиболее известная, пожалуй, об Аполлоне и Дафне, где прекрасная нимфа, преследуемая богом, превратилась в лавровое дерево, чтобы сохранить целомудрие. Лавр был священным деревом Аполлона, а его листья использовали в религиозных церемониях и делали из них венки для победителей поэтических состязаний. Другие деревья считались священными для богов в силу их местоположения: дубы в окрестностях Додоны, например, выполняли функцию оракулов: верующие приходили за божественным советом и слушали шелест листьев, а после жрецы его истолковывали. Некоторые деревья были священными не сами по себе, но как часть священной рощи, они предоставляли убежище каждому, кто в нем нуждался. Такая роща была в Риме, но она служила храмом для одного человека. Если туда приходил кто-то еще, он должен был убить предшественника, чтобы занять его место. Именно туда сбежал радикальный политик Гай Гракх, когда мятежники выступили против его амбициозной программы и казалось, что аристократические соперники выжали из него все соки. В роще Гракх оставался недолго – осознав, что все потерял, он попросил раба убить его.
Бернини. Аполлон и Дафна, 1622–1625. Рим, Галерея Боргезе
Но больше всего на темный лес Винтерфелла похожа роща, изображенная поэтом Луканом. Он описал ее как очень древнюю, сохранившуюся даже несмотря на то, что люди нуждались в древесине, чтобы греться, строить дома, вести войны. Роща темна и зловеща, там поклоняются богам, совершая жуткие ритуалы. Там текут черные реки, а изображения богов – неотесанные колоды, вырубленные из стволов упавших деревьев. Старые, гниющие, они вселяют ужас в сердца людей. Птицы не садятся на эти деревья, буря не касается их, свет не проникает сквозь их ветви. Это древнее темное место столь священно, что даже римские легионы, прибывшие осквернить его, отказываются выполнять приказы, уверенные в том, что топоры отскочат от деревьев и отрубят им конечности. И только личный пример генерала Юлия Цезаря заставил солдат действовать. Цезарь нанес удар топором по древнему дубу и приказал своим подопечным не беспокоиться: любая божественная кара теперь ляжет на его плечи:
Но, в отличие от галльских лесов, богороща Винтерфела выжила даже после того, как крепость перешла к другому владельцу и была сильно повреждена. В других, не столь таинственных рощах, находила утешение Санса в самые трудные времена. Противоречие между священным и мирским, описанное в сцене вырубки рощи Луканом, свойственно также и Вестеросу: старая религия против новой, созерцательность против активной жизни, противопоставление лидерских качеств, влияние войны на окружающую среду. Конечно, главной темой поэмы Лукана о борьбе между Цезарем и Помпеем (49–46 до н. э.) было влияние гражданских войн не только на политическую жизнь государства, но и на общество на всех его уровнях. Они стравливают отцов, сыновей, братьев, а также погружают весь мир в ненависть и жестокость: реки крови, разрушенные дома, заброшенные поля и голод – вот цена войн и в Риме, и в Семи Королевствах.
Одной из первой характеристик Неда Старка, которую дает нам Джордж Р. Р. Мартин, является осознание личной ответственности за все, что происходит, как ключевого компонента лидерства: тот, кто выносит приговор, сам заносит меч. Нед закрывает глаза на отсутствие этого качества у его друга Роберта, и эта этическая ошибка является неотъемлемой частью общего отказа от лидерства, которое характеризовало годы правления Баратеона, и, более того, недолгого и жестокого пребывания на троне Джоффри. Тем не менее, весьма оправданно и в то же время иронично, Нед становится десницей – главным механизмом, позволяющим Роберту избегать ответственности и передавать полномочия, а также становится жертвой первого преступления, совершенного Джоффри, правда, чужими руками. Джоффри выносит приговор, но не заносит меч. На самом деле никто не мог занести Лед после Неда, и Тайвин из его стали выковал два других клинка – меткая метафора, указывающая на громоздкость Севера, раздробленного после падения дома Старков.
Этот вид личной ответственности – вести за собой – был важнейшей частью идеологии римских полководцев, хотя многие из них ею пренебрегали. Достойный римский полководец должен быть вместе со своим войском перед битвой, вдохновлять его во время оной и находиться в эпицентре сражения. Юлий Цезарь, один из самых прославленных и успешных римских полководцев, много трудился, чтобы заслужить свое почетное звание. По его собственным словам, он – образец римского полководца: всегда готов прийти на помощь в трудной ситуации, подобрать нужные слова, чтобы подбодрить и поднять свои войска. Когда противник начинал брать верх над римлянами, он бросал знамя легиона за линию противника; так как потеря знамени означала великий позор для легиона, воины не останавливались ни перед чем, чтобы вернуть его, и одерживали победу[8]. Многие полководцы рассказывали подобные истории, но именно Цезарь уделял огромное внимание поддержанию об раза идеального римского военачальника. В этом он, несомненно, преуспел. Такой образ укоренился, таким его изобразил и Лукан, пусть даже взгляд поэта на наследие Цезаря немного искаженный, порой враждебный и неоднозначный. «Любая священная кара обрушится лишь на меня: вам не нужно бояться ударить!» – кричит полководец, демонстрируя тот принцип лидерства, который проповедовался кодексом римлянина и Недом Старком. Тот, кто выносит приговор, должен заносить меч. Но Лукан представляет полководца в более пугающем виде: Цезарь не боится даже богов, и его жажда победы не остановится ни перед чем, даже перед осквернением религиозных мест и традиций врага. Это теряет смысл, так как Цезарь даже не остается, чтобы увидеть ход битвы, ради которой вырубили рощу: полный нетерпения, он направляется в Испанию, разбираться с другими неотложными делами, оставив армию строить флот и принимать участие в страшном морском сражении.
Битва при Массилии, которая следует после вырубки леса, является одним из ключевых моментов поэмы Лукана. Воины бились до конца и получали такие раны, каких не видывали доселе эпические поэмы. Во время этой битвы отцы, сыновья, братья совершали зверства в отношении друг друга, иногда сознательно, а иногда опознавая противника лишь в момент его смерти. Смерти подчеркнуто гротескны: тела порваны, изуродованы оружием, носами кораблей, свирепостью битвы и волнами. Вот так описывает кончину одного из многих солдат Лукан:
Поэма Лукана – настоящий каталог способов, которыми может быть уничтожен человек, но даже в этом коротком отрывке виден источник жестокости, повсеместно присутствующей в мире «Игры престолов». Возможно, у Лукана насилие изображено даже красочнее – эпические поэмы зачастую прибегали к различным изыскам, в то время как у Джорджа Р. Р. Мартина оно более реалистично; поэма Лукана в этом смысле, безусловно, выделяется среди других эпосов, дошедших до наших дней. Подобная жестокость, кажется, была частью того мира – во времена правления императора Нерона римляне испытывали тягу к насилию, будь оно в поэмах, пьесах или на гладиаторских аренах. Проглядывается отчетливая связь между жестокими казнями, гладиаторскими боями и количеством крови, проливаемой на страницах древнеримской литературы.
Лукан использует сражение, чтобы показать, какие ужасы приносит людям гражданская война, однако в то время как Война Пяти Королей заставляет страдать почти каждого жителя Семи Королевств, там происходит не так уж и много сражений. Самой впечатляющей была битва на Черноводной – единственная приличная морская битва, которую видел Вестерос. Повествование о ней идет от лица Давоса Сиворта, – он с самого начала говорит, что она обречена на провал из-за непродуманной тактики высокородных военачальников, сводящей на нет стратегическое преимущество, которое имеет войско Станниса. Сиворт считает, что в морской битве большая армия Станниса не имеет никакого преимущества. Выиграть сражение в результате помогает не тактическое маневрирование кораблей, а хитрая уловка Тириона Ланнистера, устроившего западню из дикого огня – зеленого пламени, созданного алхимиками Королевской Гавани. Давос, скорее матрос, чем поэт, обращает больше внимания на потопленные корабли, а не на погибших членов их экипажей, и вся битва превращается в суматоху со сгоревшими дотла судами и трупами, разбросанными по всей поверхности воды. Помимо ужаса, порожденного диким огнем, мы наблюдаем, как Джоффри сбрасывает со стен пленных шпионов, а Серсея планирует использовать благородных заложниц в качестве жертв для убийства-самоубийства.