Весь день он провел, расхаживая по своей «клетке» взад-вперед. Конечно, молодой Дадли знал, что положение это временное и он не навсегда заперт в спальне, но возможность скакать где заблагорассудится, ни от чего и ни от кого не завися, давно стала неотъемлемой потребностью его души. Ги часто думал: не в этой ли потребности и заложена первопричина его проклятия? Нечто внутри него рвалось бежать куда глаза глядят, на волю, подальше от родительского разочарования, каковое он всегда ощущал.
Мало того что второй, а значит, во всех отношениях незначительный сын – к тому же без соответствующего родового носа, – так еще и тратит все время на бессмысленное чтение поэзии и драматургии! На всякую ерунду, как любил выражаться отец. В тринадцать лет он злостно пропустил занятие по фехтованию, чтобы вместо этого посидеть с книгой под деревом близ Дарэм-хауса. Когда отец поймал его за этим занятием и пригрозил суровой карой, он просто убежал от него через поле и далее вниз по дороге, ведущей прочь из Лондона, и бежал, не останавливаясь, до самой кромки темного леса.
Ги жил, чтобы бегать. И бегал, чтобы жить.
И вот теперь мало ему унижения от превращения в жеребца прямо перед лицом молодой жены, так он еще и оказался заключенным в комнате, как… животное в клетке – такое слово, кажется, употребила Джейн. Раньше его стыдились родители, теперь будет стыдиться еще и жена, только и всего.
А поскольку это, как ни крути, был первый день жизни, к каковой принято применять эпитеты «счастливая», «новая» и «супружеская», то ему оставалось только прийти к выводу: брак есть существование в четырех крепких стенах, и дверь, что ведет на свободу, так мала, что через нее не протиснешься, а окно так высоко, что в него не выпрыгнешь.
В голове его сложились строчки стихотворения.
Не лучшее его творение.
Глава 7
Эдуард
– Эдуард, дорогой, – произнесла матушка Пенн, сидя в кресле у его кровати, – ешьте суп.
Она поднесла ложку к его губам, и он позволил ей скормить ему пару глотков. Затем отвернулся…
– Ну прошу вас, осталось совсем немножко, – уговаривала старушка.
– Я не голоден. – Ему очень хотелось напомнить ей, что он король, а не какой-нибудь сопливый мальчишка, которым можно запросто командовать, но облечь эту мысль в слова и высказать ее требовало непосильного для него сейчас напряжения. Вместо отповеди он просто откинулся на подушки и теснее прижался к теплому телу Пэтти, растянувшейся рядом с хозяином. Хвост собаки задорно молотил по одеялу. Матушка Пенн облизала губы и бросила на Эдуарда тоскливый взгляд, выражавший полную готовность кормить его сколько потребуется, если сам он не в состоянии управиться с этой тяжелой задачей. Он же слишком устал, чтобы ответить ей каким бы то ни было взглядом.
– Государь, – снова запричитала нянька, – вы должны есть, чтобы к вам вернулись силы.
Эдуард знал, что так оно и есть, но вся сцена из-за этого не казалась ему менее унизительной. Вспомнив о минувшей ночи, он почувствовал еще большую подавленность. После свадебного ужина по пути к карете у него резко подкосились ноги, и он рухнул на голую землю, прямо в грязь. Кто-то из лакеев с легкостью подхватил его на руки, словно король был не королем, а субтильной женщиной, и потом бережно нес его всю дорогу до дворца. По лестнице в опочивальню его тоже пришлось нести на руках, и с тех пор он так и не нашел в себе сил встать с кровати. Эдуард проспал всю ночь и бóльшую часть утра, но все равно проснулся совершенно разбитым, словно ни на минуту не смыкал глаз. И вот его кормят с ложечки, как младенца.
Смерть – он впервые по-настоящему ощутил ее приближение.
Конечно, король знал, что умирает, но никогда еще мысль об уходе не вставала перед ним с такой страшной очевидностью. Силы оставили его и вряд ли уже вернутся. Приступы кашля участились, в суставах и позвоночнике появилась ноющая боль. Даже голова у него словно бы растрескалась на небольшие кусочки, и мысли с трудом, будто бы через густую облачность, достигали мозга.
Он умирает.
Уже. Разве мастер Бубу всего неделю назад не дал ему как минимум шесть месяцев? А в лучшем случае – и год.
«Я умираю», – подумал он в каком-то странном оцепенении. Получается, гораздо раньше, чем ожидалось. Никакие супы не имеют никакого значения.
– Государь… – настаивала няня.
– Оставьте меня, – пробормотал Эдуард, а когда та не проявила достаточного проворства, рявкнул: – Оставьте!
Пэтти подняла голову и обнажила зубы, пугая несчастную старуху.
Матушка Пенн быстро заковыляла прочь. Король успокоил Пэтти, положив руку на ее гладкую макушку и тихонько погладив ее. Собака снова завиляла хвостом. Эдуард закрыл глаза. Перед его закрытыми веками поплыли сцены бракосочетания Джейн. Он вспомнил, как она стояла у алтаря, вся в золоте, серебре и драгоценных камнях, как сияли ее рыжие волосы. Мысленно вернулся ко взгляду Гиффорда, которым тот, казалось, хотел объять Джейн целиком, когда король подводил ее к алтарю. К вспышке удивления и явного мужского интереса, мелькнувших в этом взгляде перед тем, как жениху удалось сделать его вновь равнодушным и непроницаемым.
Прочитав на его лице эти чувства, король преисполнился надежды, что все это перерастет для Джейн в нечто лучшее, чем просто брак по государственному расчету. Возможно, она все-таки обретет в этой жизни любовь.
«А вот я никогда не обрету», – мелькнуло у него в голове.
Он припомнил прохладное прикосновение маленькой руки Джейн к своему локтю, когда они шли по коридору.
«Никогда женщина не прикоснется ко мне с нежностью», – подумал он.
Припомнил, как пылали щеки Джейн, когда Гиффорд приподнял ее лицо, чтобы поцеловать.
Эдуард вздохнул. Пэтти пробралась вверх по постели и лизнула хозяина в подбородок. Эдуард раздраженно оттолкнул было ее голову от себя, но, одумавшись, продолжил чесать за ухом.
В последний раз король оказался рядом с Джейн в конце праздничного пира, когда лорд Дадли объявил, что пришло время молодым «уединиться», как он выразился, и Джейн подошла к двоюродному брату пожелать спокойной ночи. По особому блеску в глубине ее черных глаз и прямой, как струна, осанке он понял, что в ней пылают одновременно гнев и страх перед тем, что должно сейчас случиться.
Осуществление таинства брака, так сказать.
– Джейн, – Эдуард наклонился и зашептал ей на ухо: – Не терзай себя. Все будет хорошо.
– Он на ногах не стоит, – прошипела она в ответ. – Теперь к списку несомненных достоинств моего супруга мы можем добавить еще и определение «пьяница». Выпивоха. Пропойца. Алкоголик. Поклонник Бахуса. Бражник. Сизый нос.
– Со временем ты обнаружишь в нем что-то, что тебе понравится, – ответил король и поцеловал ее в щеку. – Будь счастлива, сестрица. Хотя бы ради меня.
Потом Гиффорд нетвердым шагом увел новобрачную. В опочивальню.
«А мне ни с кем не суждено «осуществить таинство брака», – пронеслось в мозгу у Эдуарда. – Я умру девственником».
И ему стало еще жальче себя, чем обычно.
Скрипнула половица рядом с кроватью, и он открыл глаза. Над королевским ложем навис мастер Бубу, а позади него мелькали очертания могучего носа лорда Дадли. Лекарь взялся за запястье Эдуарда, измерил пульс, нахмурился.
– Ну что, есть у вас для меня хорошие новости? – улыбнулся монарх собственной горькой шутке и тут же зашелся в приступе кашля.
– Боюсь, что нет, ваше величество, – ответил лекарь, когда кашель утих. – Напротив, ваше положение ухудшилось. У вас очень слабое сердце. Очевидно, свадебная церемония потребовала слишком серьезного напряжения сил.
Про себя Эдуард решил: никогда – что бы ни случилось, при любых обстоятельствах – он не пожалеет о том, что побывал на венчании Джейн.
– И что же нам делать?
– Я принес укрепляющую микстуру. – Бубу помог королю принять сидячее положение, а Дадли передал ему кубок с темной жидкостью, столь же противной на вкус, сколь и вонючей, – словно гнилые листья с примесью укропа. Однако почти сразу после того, как этот напиток соприкоснулся с языком Эдуарда, тот почувствовал себя немного лучше. Разум прояснился и уже не казался своему владельцу таким измученным.
– На каком-то этапе мне, вероятно, придется отворить вам кровь, – сообщил Бубу после того, как король послушно допил микстуру.
Эдуард подавил гримасу отвращения. Однажды ему уже отворяли кровь, когда он впервые слег с болезнью. И после этого – во всяком случае по ощущениям – он стал только слабее. Да и смотреть, как твоя собственная кровь стекает в специальную чашу, было тяжело.
– Нет, – возразил он. – Никаких кровопусканий.
Бубу не стал спорить. Но было похоже, что вообще-то лекарь потерял всякое чувство страха перед королем, и это огорчало Эдуарда.
Лорд Дадли тем временем выступил вперед с тяжеленным бюваром в руках, который не замедлил установить перед Эдуардом. Затем он достал длинный пергаментный свиток и развернул его на бюваре.
Под заголовком, гласившим: «Новый указ о порядке наследования», размещались длинные столбцы мелким шрифтом отпечатанных букв, расплывавшихся перед взором Эдуарда.
– Что это такое? – спросил он.
– Ваше королевское завещание, государь, – ответил герцог, знаком приказав Бубу поднести перо и чернильницу. – Недавно мы обсуждали вопрос о том, как следует назвать мальчика, который родится у леди Джейн, вы помните?
Эдуард помнил смутно.
– Однако, учитывая тот оборот, который приняли дела с вашим здоровьем в этот день, – продолжал Дадли, – я подумал: было бы разумно пересмотреть линию престолонаследия в корне.
Поначалу Эдуард был сбит этим заявлением с толку. Потом до него дошло.
– А, вы полагаете, я не доживу до тех пор, когда Джейн станет матерью.
Дадли промолчал, но выразительно опустил глаза на пергамент. Эдуард сощурился, разбирая нагромождение каллиграфически исполненных букв. В самом верху, под заголовком, значилось: «Мы, Эдуард Шестой, Божией милостию король Англии, Ирландии и Франции». (В те времена английские монархи еще не отказались от формальных притязаний на французский трон, хотя у французов имелся собственный, вполне сносный король. Отношения между двумя странами из-за этого, как вы догадываетесь, оставались напряженными.)
– «По причине отсутствия у нашей особы прямых наследников, – прочел он вслух и остановился, чтобы восстановить дыхание, – по окончании нашего земного пути сим оставляем наше королевство, все наши титулы, права и привилегии леди Джейн Грей и ее отпрыскам мужского пола, которые сменят ее на престоле после ее смерти». – Король вскинул взор на Дадли. – Вы хотите, чтобы я сделал королевой саму Джейн?
Герцог глубокомысленно наклонил голову. Глаза его сверкали над монументальной переносицей.
Сам не зная почему, Эдуард страшно удивился этому новому повороту событий.
– Но ведь она женщина, – пролепетал он. – Женщина не может наследовать корону, ведь верно?
– Мой сын станет направлять и вразумлять королеву Джейн, – пообещал Дадли. – И я тоже.
Что ж, понятно, подумал Эдуард. В течение нескольких лет лорд Дадли был самым преданным и доверенным его советником и никогда не позволял ему сбиться с пути истинного.
Дадли вручил юноше перо.
Эдуард, однако, колебался. Не обращая внимания на протесты герцога, он, пошатываясь, встал со своего ложа, подошел к окну и стал смотреть во двор. На какое-то мгновение ему вдруг показалось, что там, внизу, он видит Джейн в сверкающем на солнце золоте и бриллиантах, с огненно-рыжим нимбом вокруг головы. Но он моргнул, и видение исчезло.
Джейн сейчас наслаждается медовым месяцем, сказал он сам себе. Здесь ее точно нет.
Затем Эдуард перешел к серьезному и трезвому обдумыванию этой новой идеи: Джейн в роли королевы. Маленькая, упрямая, начитанная, бесконечно милая кузина Джейн – королева Англии.
Ей такое не понравится. Она ведь как-то и сама сказала: слишком много обязанностей.
Но если не она, то кто? Мария как была неисправимой единосущницей, так и осталась, она – самый косный реакционер в королевском семействе. Бесс по-прежнему занимает неопределенную позицию в отношении эзиан. Джейн – единственный достойный вариант во всем их роду, если не учитывать Марию, королеву шотландскую.
Эдуард поежился.
– Королева Джейн, – прошептал он еле слышно, – королева Джейн.
Звучит неплохо, подумал он. Джейн будет королевой доброй, великодушной – это раз. Она хорошо образованна – кто-то даже сочтет, что слишком хорошо для женщины. Она умна. Тверда характером и не позволит советникам все решать за нее. Из нее может выйти хорошая правительница, просто замечательная правительница, даже несмотря на весь этот конфуз с женским полом. Эдуард дал волю чувствам и представил себе Джейн во дворце, живущую в его палатах, вкушающую те же блюда, что и он, за тем же столом, читающую книги из его библиотеки.
Носящей его корону.
– Что-то не так, государь? – поторопил его Дадли. – Не нужно ли вам прилечь?
– Дайте бумагу, – приказал Эдуард.
Герцог моментально поднес развернутый свиток к боковому столику рядом с окном. Эдуард аккуратно вывел на нем свое имя. Дадли склонился над плечом короля, чтобы капнуть сверху воска, и помог королю приложить к нему перстень с государственной печатью. Когда с этим было покончено, он торопливо подписал документ сам – в качестве свидетеля, и то же сделал мастер Бубу. Затем глава Тайного Совета свернул свиток и покинул комнату.
Тяжкая усталость вновь накатила на Эдуарда, и он, вернувшись в постель, сразу потонул в мягкости десятков подушек и подушечек. Закрыл глаза.
Ну вот. Только что он сделал Джейн самой могущественной женщиной в Англии.
Король был этому рад, но все же его что-то смутно беспокоило. Тень сомнения. Шепоток тревоги.
Он решил не обращать внимания. В это время в животе у него заурчало, и Эдуард подумал, что все эти смутные опасения связаны просто с его опустошенностью и утомлением. Надо бы действительно что-нибудь съесть. Жаль, что матушка Пенн не оставила своего супа.
Он открыл глаза, собираясь попросить Дадли послать за ней, но осекся, заметив, что герцог и лекарь стоят, склонившись друг к другу, и смотрят в окно – как раз на том месте, где король сам стоял несколько мгновений назад.
– Итак. Дело сделано, – тихо произнес Дадли.
– Дело сделано, – почти скорбным голосом подтвердил Бубу. – И будет доведено до конца, как я обещал.
По спине Эдуарда пробежал холодок. Видимо, он выдал себя каким-то еле слышным движением, поскольку оба собеседника разом повернулись к нему. Король быстро закрыл глаза и постарался дышать ровнее.
– Осталось недолго, – услышал он вновь голос Бубу из противоположного конца спальни. Затем раздался скрип дверных петель. – Самое большее, день или два.
Эдуард почувствовал себя так, словно его накрыла длинная тень.
– Спокойного сна, ваше величество, – донесся откуда-то издалека почти нежный голос лорда Дадли, а липкие пальцы герцога откинули прядь волос с пылающего лба Эдуарда. Тот не шевелился, но почувствовал, как упругое тело Пэтти рядом с ним напряглось и где-то в груди верного зверя начал зарождаться грозный рык.
Король сжал пальцы, зарытые в мягкую шерсть собаки, стараясь ее успокоить.
Дадли повернулся на каблуках и поспешил прочь из комнаты – вскоре его торопливые шаги донеслись с лестницы. Эдуард открыл глаза. Пэтти отрывисто и сердито гавкнула.
– Все хорошо, девочка, – успокоил ее король.
Собака растянулась на спине, чтобы ей почесали живот. Эдуард рассеянно подчинился, стараясь осмыслить только что услышанное.