Внизу, перед приземистыми автоматами, рабочие выбивались из сил, чтобы вовремя извернуться и не угодить в шестерни зубчатых передач, так и норовящих растерзать их в клочья. На правую ногу каждого из них было надето тяжелое кольцо из кованого железа, и его снимали лишь два раза в день, в обед и вечером. Рабочие эти собирали детали, которые автоматы выбрасывали через узкие отверстия. Если замешкаться хоть на секунду, детали снова падали в разверстые жерла станков, где в глубине вращалось великое множество зубчатых колес.
Станки были самых разных калибров, и Шик давно привык к этому зрелищу. Его конторка находилась в глубине цеха, оттуда ему надлежало следить за бесперебойной работой всех механизмов и помогать наладчикам снова пускать в ход автоматы, которые останавливались, если вырывали у рабочих куски мяса.
Для очистки воздуха в производственных помещениях распыляли тонкие струи бензина, которые притягивали к себе пары кипящего масла и мелкую металлическую стружку, вздымавшуюся темными столбами над каждым автоматом. Шик поднял голову, трубы по-прежнему тянулись за ним следом. Он дошел до клети лифта, шагнул на платформу и затворил за собою дверцу. Там он вытащил из кармана томик Партра, нажал кнопку и, пока клеть опускалась, углубился в чтение.
Глухой удар платформы о пружину амортизатора вывел его из забытья. Он вышел и направился в свою конторку – застекленную, слабо освещенную выгородку. Сел, снова раскрыл книжку и снова углубился в чтение, убаюканный равномерным бульканьем жидкостей в трубах и потрескиванием автоматических станков.
Возникшее вдруг изменение в привычном гуле работающего цеха заставило его поднять глаза. Он обвел взглядом цех. Одна из струй бензина внезапно потеряла упругость и провисла посреди помещения, словно ее рассекли надвое. Станки, которые она перестала обслуживать, тут же затряслись. Шику издали было хорошо видно, как судорожно задергались шестерни и как перед каждым из автоматов медленно оседали фигуры рабочих. Шик отложил книгу и опрометью кинулся из конторки. Он подбежал к пульту управления струями бензина и торопливо дернул за рычаг. Разорванная струя так и осталась неподвижной. Она висела, похожая на полотно косы, а над четырьмя станками клубились черные дымы. Шик помчался к станкам. Они медленно останавливались. Обслуживающие их рабочие валялись на полу. У каждого из них правая нога из-за железного кольца была согнута под странным углом, а кисть правой руки оторвана. Кровь дымилась, капая на раскаленный металл цепи, и в воздухе распространялся чудовищный запах живого обугленного мяса.
Шик разомкнул при помощи своего ключа ножные кольца и разложил искалеченных рабочих на полу, перед станками. Затем он вернулся в конторку, вызвал по телефону дежурных санитаров и снова кинулся к пульту. Он попытался еще раз пустить струю бензина. Но ничего не получилось. Поначалу струя била в нужном направлении, но, дойдя до четвертого станка, бесследно исчезала, словно ее обрубили топором, и даже был виден срез струи.
С досадой ощупывая в кармане вожделенную книжку Партра, Шик направился в Центральное управление. Выходя из цеха, он прижался к стене, чтобы пропустить санитаров, которые, уложив тела пострадавших на электрокар, везли их в Генеральный коллектор.
Шик шел теперь по другому коридору. Он видел, как умчавшийся далеко вперед санитарный электрокар с тихим урчаньем повернул и как при этом над его задней осью выбилось несколько белых искр. Потолок, низко нависавший над головой, гулко отражал стук его шагов по металлическому полу. Коридор был не горизонтальный, а подымался под небольшим углом вверх. Чтобы попасть в Центральное управление, надо было миновать три других цеха, и Шик шел не спеша, рассеянно поглядывая по сторонам. Наконец он добрался до главного корпуса и поднялся в приемную начальника отдела кадров.
– На номерах семьсот девять, десять, одиннадцать и двенадцать произошла авария, – сообщил Шик выглянувшей из окошечка секретарше. – Эти четыре машины надо заменить и послать туда четырех новых рабочих. Я могу поговорить с начальником отдела кадров?
Секретарша нажала какие-то пестрые кнопки на полированной панели из красного дерева и сказала:
– Идите, он вас ждет.
Шик вошел в кабинет и сел на стул. Начальник устремил на него вопрошающий взгляд.
– Мне нужно четверо рабочих.
– Хорошо, – сказал начальник отдела кадров. – Завтра вы их получите.
– Одна из очистительных струй отказала, – добавил Шик.
– Это меня не касается. Обратитесь в соседний кабинет.
Шик вышел. И, прежде чем попасть в кабинет начальника материального обеспечения, ему пришлось выполнить те же формальности.
– Одна из очистительных струй семисотого цеха отказала, – доложил он.
– Совсем?
– Струя не доходит до конца, – уточнил Шик.
– И вам не удалось ее наладить?
– Нет, ничего не вышло.
– Я прикажу проинспектировать ваш цех, – произнес начальник материального обеспечения.
– Я не выполню сменного задания. Прошу вас поспешить.
– Это меня не касается, – ответил начальник материального обеспечения. – Обратитесь к начальнику производства.
Шик отправился в соседний корпус и вошел к начальнику производства. Тот сидел за слишком ярко освещенным столом, а позади него, на стене, висел большой экран из матового стекла, по которому медленно, словно гусеница по капустному листу, ползла красная линия; стрелки больших круглых шкал в хромированных ободках, расположенных на этом же экране, перемещались еще медленнее.
– Производительность вашего цеха понизилась на ноль целых семь десятых процента, – сказал начальник производства. – Что случилось?
– Четыре машины вышли из строя, – объяснил Шик.
– При снижении производительности до ноль целых восемь десятых процента вас уволят.
Начальник производства проверил показатель на шкале, сделав пол-оборота на своем вертящемся никелированном кресле.
– У вас уже семьдесят восемь сотых процента, – уточнил он. – На вашем месте я готовился бы к уходу.
– У меня это случается впервые, – сказал Шик.
– Весьма сожалею. Быть может, нам удастся перевести вас…
– Я на этом не настаиваю. Да и вообще я не дорожу работой. Я, видите ли, не люблю работать.
– Никто не имеет права произносить это вслух, – одернул его начальник производства и добавил: – Вы уволены.
– Ведь авария произошла не по моей вине. Где справедливость?
– Понятия не имею, что это такое, – произнес начальник производства. – Извините, но у меня много работы.
Шик вышел из кабинета. Он вернулся к начальнику отдела кадров.
– Я могу получить свою зарплату?
– Ваш номер? – спросил начальник.
– Цех семьсот, инженер.
Начальник отдела кадров обернулся к секретарше и сказал:
– Оформите… Алло!.. – крикнул он в телефонную трубку. – Пришлите одного сменного инженера, специальность пятая, цех семьсот.
– Вот. – Секретарша протянула Шику конверт. – Здесь сто десять инфлянков.
– Спасибо, – сказал Шик и ушел.
По дороге он повстречал инженера, который должен был его сменить, худого молодого блондина с усталым лицом. Шик направился к ближайшему лифту и вошел в кабину.
XLIX
– Войдите! – крикнул звукотокарь. Он поднял глаза на дверь. Там стоял Шик.
– Здравствуйте, – сказал Шик. – Я пришел за теми записями, помните, которые я вам приносил.
– Как же, помню, помню. За тридцать сторон, учитывая изготовление специальных приспособлений и гравирование пантографом двадцати нумерованных экземпляров, с вас причитается сто восемь инфлянков. Но я возьму с вас всего сто пять.
– Хорошо, – сказал Шик. – Вот у меня чек на сто десять инфлянков. Я перепишу его на ваше имя, а вы мне вернется пятерку.
– Идет! – сказал звукотокарь. Он выдвинул ящик и протянул Шику новенькую купюру в пять инфлянков.
Глаза Шика погасли.
L
Исида вышла из машины, которую вел Николя. Он посмотрел на часы, а потом проводил взглядом девушку, пока она не исчезла в подъезде дома, где жили Колен и Хлоя. На Николя была новая, с иголочки, форма из белого габардина, а на голове белая кожаная фуражка. Он выглядел помолодевшим, но тревога в глазах выдавала его глубокое душевное смятение.
На этаже, где жил Колен, лестница внезапно становилась настолько узкой, что Исида, хотя она и прижимала руки к телу, касалась одновременно и перил, и холодной стены. От ковра остался лишь легкий пух, едва прикрывающий деревянные ступени. Дойдя до двери, она перевела дух и позвонила.
Никто не открыл. Ни звука не было слышно на лестнице, кроме время от времени тихого поскрипывания дерева да влажного почмокивания распрямляющейся ступени.
Исида снова нажала кнопку звонка. Она почувствовала, как по ту сторону двери вздрогнул стальной молоточек, касаясь металлической чашечки. Она слегка тронула дверь, и та вдруг распахнулась.
Исида вошла и споткнулась о Колена. Он лежал на боку, уткнувшись лицом в пол и простерев вперед руки. Глаза его были закрыты. В передней было темно. Свет нимбом собрался вокруг окна, но почему-то не проникал в помещение. Колен равномерно дышал. Он спал.
Исида опустилась на колени и погладила его по щеке. Его кожа чуть вздрогнула, а под веками шевельнулись глазные яблоки. Колен взглянул на Исиду и как будто снова погрузился в сон. Исида тронула его за плечо и слегка потрясла. Он сел, провел пальцами по пересохшим губам и сказал:
– Я спал.
– Да. Ты теперь не ложишься в постель? – спросила Исида.
– Нет. Я ждал здесь доктора, чтобы потом сразу же пойти за цветами.
Вид у него был совершенно растерянный.
– Что случилось? – спросила Исида.
– Хлоя… – ответил Колен. – Она снова кашляет.
– Это, наверное, раздражение, которое еще не совсем прошло.
– Нет, – сказал Колен. – Это другое легкое.
Исида вскочила и кинулась в комнату Хлои. Она бежала, разбрызгивая паркет в разные стороны. Комната была неузнаваема. Хлоя лежала на кровати, ее голова утопала в подушке, она кашляла почти беззвучно, но безостановочно. Услышав, что вошла Исида, Хлоя слегка приподнялась и перевела дух. Она слабо улыбнулась, когда Исида села к ней на кровать, и обняла ее так бережно, как больного младенца.
– Не кашляй, Хлоя, милая, – прошептала Исида.
– Какой у тебя красивый цветок, – произнесла Хлоя, жадно вдыхая аромат большой красной гвоздики, вколотой в волосы Исиды. – Сразу стало легче! – добавила она.
– Ты еще больна? – спросила Исида.
– Я думаю, это другое легкое.
– Да что ты! – воскликнула Исида. – Это все то же, просто остался еще небольшой кашель.
– Нет, – сказала Хлоя. – Где Колен? Он пошел за цветами?
– Он скоро придет. Я его встретила. У него есть деньги?
– Еще немного осталось. Да что толку, сделать все равно ничего нельзя!..
– Тебе больно?
– Да. Но не очень… Моя комната изменилась, ты видишь?
– Так мне больше нравится. Прежде она была слишком большой.
– А как выглядят другие комнаты? – спросила Хлоя.
– Ну… Совсем неплохо, – уклончиво ответила Исида.
В ней еще жило жуткое ощущение от прикосновения к паркету, холодному и зыбкому, как болото.
– Меня не трогает, что все вокруг меняется, – сказала Хлоя. – Лишь бы здесь было тепло и удобно…
– Конечно, – подхватила Исида, – маленькая квартира куда уютней.
– Мышка теперь от меня не отходит. Видишь, вон она там в углу. Не знаю, что она тут делает, но в коридор она больше не желает выходить.
– Вот как, – сказала Исида.
– Дай мне еще понюхать твою гвоздику, – сказала Хлоя. – Мне от нее легче.
Исида вынула цветок из волос и протянула его Хлое, которая поднесла гвоздику к лицу, порывисто и глубоко вдыхая ее аромат.
– Как поживает Николя? – спросила она.
– Хорошо, – ответила Исида. – Только он не такой веселый, как прежде. Я принесу тебе еще цветы, когда приду снова.
– Николя мне всегда нравился. Ты не выйдешь за него замуж?
– Не могу, – прошептала Исида. – Я его недостойна.
– Это не имеет значения, – сказала Хлоя. – Если он тебя любит…
– Мои родители не смеют с ним об этом говорить. Ой!..
Гвоздика вдруг поблекла, увяла, засохла на глазах и тонкой пылью осыпалась Хлое на грудь.
– Ой! – вырвалось теперь и у Хлои. – Я сейчас опять начну кашлять… Ты видела!..
Она умолкла, чтобы прикрыть ладонью рот. Тяжелый приступ кашля снова сотрясал ее.
– Это… то, что во мне сидит… убивает цветы… – бормотала она.
– Не говори со мной, – сказала Исида. – И не огорчайся, бог с ней, с этой гвоздикой. Колен принесет сейчас новые цветы.
Воздух в комнате был синий, а по углам зеленоватый. Следов сырости пока еще не замечалось, и ворс у ковра оставался пушистым, но сквозь одно из четырех квадратных окон свет уже почти не пробивался.
Из прихожей до них донеслись хлюпающие шаги Колена.
– Вот он, – сказала Исида. – Он наверняка принес тебе цветы.
В комнату вошел Колен с большой охапкой сирени.
– Вот, Хлоя, возьми!..
Хлоя протянула руки.
– Какой ты милый, мой дорогой!
Она положила букет на другую подушку и уткнулась лицом в сладчайшие белые грозди.
Исида встала.
– Ты уходишь? – спросил Колен.
– Да, меня ждут. Я скоро еще приду и принесу цветы.
– Было бы хорошо, если бы смогла прийти завтра утром, – попросил Колен. – Я должен искать работу, но мне не хотелось бы оставлять Хлою одну до прихода доктора.
– Договорились, – сказала Исида.
Она слегка наклонилась и осторожно поцеловала Хлою в нежную щеку. Хлоя подняла руку и погладила Исиду по лицу, но головы не повернула. Она жадно вдыхала запах сирени, который в виде облака медленно витал вокруг ее блестящих волос.
LI
Колен понуро шагал по дороге. Она сворачивала в лощину между увенчанными стеклянными куполами насыпными холмами, тускло поблескивавшими в свете дня.
Время от времени он поднимал голову и читал надписи на указателях, чтобы удостовериться, что не сбился с пути, и тогда видел небо, исчерченное грязно-коричневыми и синими полосами.
Далеко впереди из-за склона поднималась шеренга труб главной теплицы.
В кармане у него лежала газета с объявлением, что требуются мужчины в возрасте от двадцати до тридцати лет для работы на оборону. Колен старался идти как можно быстрее, но ноги его увязали в горячей земле, которая медленно, но неумолимо вновь завладевала территорией, где теперь были воздвигнуты строения и проложены дороги.
Растительности вокруг не было никакой. Куда ни глянь – повсюду чернела земля. Спрессованная в блоки, наспех наваленные вдоль обочин, она образовывала насыпи, которые, однако, были столь непрочными, что время от времени большие массы земли, вдруг колыхнувшись, медленно оползали, заваливая проезжую часть дороги.
Кое-где высота этих насыпей уменьшалась, и тогда Колен видел купола, сквозь мутные стекла которых различал какие-то темно-синие тени, двигающиеся на более светлом фоне.
Он прибавил ходу, с трудом вырывая ноги из ямок, которые проминал. Но рыхлая земля тут же выравнивалась, словно эластичная мышца, и на поверхности ее оставались лишь едва приметные следы, которые тоже мгновенно исчезали.
Трубы заметно приблизились. Колен чувствовал, что сердце его в грудной клетке бьется, как взбесившийся зверь. Сквозь материю кармана он комкал пальцами сложенную газету.
Он то и дело спотыкался на скользком грунте, но ноги увязали меньше – почва заметно твердела. Наконец он поравнялся с первой трубой, торчащей, как вбитая в землю свая. Черные птицы вились вокруг ее горловины, из» которой тянулась тоненькая струйка зеленого дыма. У основания труба, сохраняя круглую форму, сильно расширялась, что обеспечивало ее устойчивость. Чуть поодаль тянулась цепь каких-то строений. Дверь была одна.
Колен вошел, поскреб подметки о решетку из блестящих острых лезвий и двинулся по низкому коридору, освещенному с двух сторон цепью ламп с пульсирующим светом. Пол и стены коридора были выложены красным кирпичом, а в верхней части стен, равно как и в потолке, были пробиты окошки, прикрытые стеклянными пластинами в несколько сантиметров толщиной, сквозь которые виднелось что-то темное и неподвижное. В конце коридора находилась дверь. На ней табличка с номером, указанным в газете, и Колен вошел не постучав, как и было оговорено в объявлении.