Таниэль вытащил Уильямсона из-под стола. Того шатало, его зрачки были разного размера, но после того, как Таниэль, обхватив его, постоял с ним несколько секунд, он, похоже, обрел равновесие. Вдвоем они вытащили из-за барной стойки девушку. В дыму они не смогли найти выход, и им пришлось выбираться через разрушенные взрывом оконные проемы.
– Я должен идти, – сказал Уильямсон, схватив Таниэля за руку. – Мне надо разобраться со всем этим, вы меня слышите? Отправляйтесь…
Его слова прервал отдаленный взрыв.
– Господи, еще один! – воскликнул Уильямсон, всматриваясь в ту сторону, откуда раздался грохот. – Отправляйтесь домой. И, ради бога, держитесь подальше от центра города. Идите вдоль реки, но не слишком близко к Парламенту. И вы тоже, мисс Коллинз, уходите отсюда.
Едва кончив говорить, он устремился вслед за полицейскими, уже бегущими к разрушенному зданию Скотланд-Ярда.
Девушка, окинув Таниэля безучастным взглядом, пошла прочь, лавируя между обломками кирпичей и осколками стекла. Таниэль, постояв несколько секунд, повернул в ту сторону, откуда пришел. Уильямсон прав: ему нечего здесь делать, надо идти домой и надеяться, что ирландцев не интересует район Пимлико.
Дым от взрыва преследовал его на всем пути вдоль Уайтхолл-стрит. Он шел в толпе призраков, выглядевших столь же странно, как и он сам. Таниэль ощущал мерное тиканье зажатых в его руке часов. Он должен был отдать их Уильямсону! Только изготовитель бомбы мог знать в точности, когда она взорвется. Этот звук был сигналом тревоги, предупреждением об опасности. Огни станции метро «Вестминстер» выхватывали из дымной тьмы ведущие вниз ступени. Неожиданно для себя он обнаружил, что идет посередине мостовой.
– С дороги, освободите проход!
Он отступил влево, пропуская двоих мужчин с носилками. Они бежали в сторону больницы, доктора с закатанными рукавами уже стояли у входа в ожидании раненых, складки их белых халатов стали серыми от носившейся в воздухе пыли. Человек на носилках был мертв. Таниэль посмотрел на него. Глаза мертвеца были все еще открыты, на лице застыло отрешенное выражение. Из нагрудного кармана торчат очки, следы чернил на пальцах. Какой-то клерк… Вид у него был такой, как будто он увидел пламя и смирился со своей участью.
На его месте мог оказаться Таниэль. Перед глазами опять беззвучно замелькали яркие вспышки. Он ясно видел их своим мысленным взором, как будто перенесся назад во времени и все еще только должно произойти. Он услышал бы хлопок и обернулся, окна распахнулись бы внутрь помещения, а затем взрывная волна отбросила бы его к барной стойке вместе с опрокидывающимися столами. Угол ближайшего стола врезался бы ему в грудную клетку, и спустя несколько минут он был бы мертв из-за пробитых легких, а на его пальцах остались бы серебристые следы от графитного карандаша, которым он шифровал телеграммы. Он откинул крышку часов, покрытую налетом сажи там, где ее не защищали его пальцы. Кружок бумаги был на месте. К. Мори, Филигранная улица, 27, Найтсбридж. Всего четверть часа отсюда на метро. Часовщик наверняка знает того, кто купил у него часы. Таниэль боролся с желанием последовать совету Уильямсона и отправиться домой, но он понимал, что, в таком случае, Уильямсон сможет послать кого-нибудь к часовщику только завтра, а к этому времени Мори уже будет достаточно осведомлен о произошедшем и, возможно, не захочет откровенничать с полицией.
Он спустился по ступеням в метро. Билетеры по-прежнему стояли на своих местах в вестибюле, напуганные шумом взрывов. Некоторые из них были покрыты пылью – по-видимому, они выходили на улицу, чтобы посмотреть, что происходит. Таниэль купил билет до Южного Кенсингтона; нашаривая в кармане четыре пенса, он чувствовал на себе взгляд билетера.
– Мы слышали грохот, – робко произнес тот. – Тут говорили, что половина Уайтхолла взлетела на воздух.
– Только Скотланд-Ярд, – ответил Таниэль. – Мне надо на эту платформу или на противоположную?..
– На эту сторону. А… с вами все в порядке?
– Да. Спасибо, – добавил он и с билетом в руках отошел от билетера.
Над западной платформой висел зернистый пар. У него был привкус сажи, и стены были черны от нее. Он прислонился к колонне. У Таниэля слегка кружилась голова, он не знал, от спертого ли воздуха или из-за вызванного взрывом шума. Он почти не ездил на метро. Пимлико находится достаточно близко к Уайтхоллу, и ходить на службу пешком было приятнее, к тому же ему совсем не хотелось приобрести болезнь легких из-за частых поездок на метро. И это был не просто глупый психоз. На противоположной стене, над рельсами, были наклеены плакаты. Два, расположенных ближе всего к Таниэлю, рекламировали новейший чудодейственный эликсир для лечения бронхиальных болезней. Он обратил внимание на дребезжащий звук и вдруг осознал, что до сих пор держит часы в засунутой в карман руке. Рука дрожала, и цепочка звякала о корпус часов.
Две женщины искоса разглядывали его. Он посмотрел назад, потом на них, и они отвели глаза. В кучке ожидающих поезда людей началось движение. Увидев Таниэля, мужчины, оставив своих спутниц на платформе, пошли к выходу, чтобы выяснить, что происходит на поверхности. Они, видимо, слышали звук взрыва, но это могло быть и что-нибудь под землей: поезд, слишком резко ударивший бамперами, или строительные работы в одном из новых туннелей. Но Таниэль с ног до головы был покрыт пылью, а теперь пыль следовала за ним, как шлейф. Он услышал голоса людей, кричавших стоявшим внизу, что снаружи все затянуто дымом и виден огонь от пожаров. На платформе появился полицейский и подошел к стоявшему рядом с Таниэлем кондуктору.
– Насколько глубоко проложены эти туннели? – спросил он. – Какой-нибудь из них проходит под Скотланд-Ярдом?
– Нет. А что? Не слишком глубоко…
– Южный Кенсингтон! – выкрикнул кондуктор. Таниэль резко дернулся от неожиданности и почувствовал острую боль в затылке. Он надавил рукой у основания шеи. Две женщины снова уставились на него.
Поезд подошел к платформе в густом облаке пара, сквозь который красным светились его передние фонари. Как только Таниэль вошел в вагон, паровоз запыхтел, и поезд отправился дальше. Прислонившись виском к стеклу, Таниэль размышлял о том, что поезд, на самом деле, – идеальное место для подкладывания бомбы. В поездах всегда полно пассажиров, а работающих в них проводников явно недостаточно для того, чтобы тщательно проверять каждый вагон. Эта мысль пришла ему в голову, когда вагон резко тряхнуло и газовый фонарь у него над головой замигал, хотя причиной тому была лишь неровность на стыке рельсов.
В вагоне, кроме него, никого не было. Собственное, седое от пыли, отражение в окне напомнило Таниэлю об отце, который к моменту рождения детей был уже пожилым человеком. Он, выполнив свой долг, умер внезапно, когда Таниэлю было всего пятнадцать, а Аннабел – восемнадцать лет. Отец не оставил завещания, поэтому они отправились на спиритический сеанс в Линкольн, где старый человек задал через девушку-медиума вопрос, не помогут ли они герцогу найти нового лесничего, а также передал, что его сбережения хранятся в коробке с рыболовными снастями, под кучкой бронзовых крючков.
Станция «Южный Кенсингтон» находилась неглубоко под землей, всего около двадцати футов от поверхности. Контролеры, изумленные видом его покрытой пылью и пеплом фигуры, даже не проверили у него билет. Они не слышали взрывов: Вестминстер был отсюда слишком далеко. Выйдя из метро, Таниэль не сразу сориентировался, но вскоре сообразил, что станция находится в верхней части Найтсбриджа. Дождь припустил так сильно, что капли отскакивали от мостовой, и над ней висела пелена тумана. Шум окрашивал все вокруг в цвета радуги, и он оперся рукой о стену. Призматические цвета обычно казались ему красивыми, но из-за рези в глазах, пока он не привык к звукам, Таниэль видел лишь пульсирующие вспышки. Наконец, раскрыв над головой зонт, оставивший у него на коленях мокрые следы, пока он держал его, сидя в поезде, Таниэль зашагал вдоль длинной улицы.
Филигранная улица состояла из домов средневековой постройки с выступающими вперед верхними этажами. На ее дальнем конце фронтоны домов подходили друг к другу так близко, что соседи, стоящие друг напротив друга у окон своих спален, могли бы обменяться рукопожатием. Из-за темноты номера домов были неразличимы, но Таниэлю не стоило труда найти дом двадцать семь: это была единственная лавка, в которой до сих пор горел свет. Лампа в ее витрине освещала механическую модель города, прираставшего мостами и башнями до тех пор, пока он не стал Лондоном. Таниэль толкнул дверь, она оказалась незапертой. Колокольчика на ней не было.
– Есть здесь кто-нибудь? – позвал он в пустоту. Его голос звучал надтреснуто. Электрические лампы зажглись, когда он вошел внутрь, и он замер, не понимая, каким образом это произошло, и ожидая с напрягшейся спиной, что за этим последует. Ряды лампочек на потолке образовывали причудливые круги. Ему приходилось видеть подобное на улицах, когда включали иллюминацию, но никогда в домах. Вольфрамовые нити в них, вначале оранжевые, затем становились желтовато-белыми; они были намного ярче газовых ламп. Блеск электричества заставил его стиснуть зубы. В этом было что-то неправильное, как в бесконечном переплетении рельсов возле вокзала Виктория. Однако ничего особенного не случилось, только свет стал слегка ярче. Все вокруг засияло в этом новом свете. У противоположной стены стояли высокие часы с маятником, приводимым в движение сочлененными лапками и крылышками золотой цикады. В воздухе вращалась механическая модель Солнечной системы, поддерживаемая магнитами, а на краю стоящего на возвышении письменного стола уселись две маленькие бронзовые птички. Одна из них, подпрыгивая, приблизилась к микроскопу и стала заинтересованно постукивать клювом по его бронзовой оправе. Все вещи в этой комнате мерцали и мигали, щелкали и тикали.
Возле двери висело объявление:
Он уже собрался снова крикнуть, но в это время расположенная за стойкой дверь открылась. В комнату вошел коротенький человечек со светлыми волосами; он пятился задом, потому что в руках у него были две чашки с чаем. Повернувшись к Таниэлю лицом, он кивком поприветствовал его. У человечка были раскосые глаза. Азиат. Таниэль смутился.
– А… э… вы говорите по-английски?
– Конечно, я ведь живу в Англии, – ответил человечек. Он протянул Таниэлю чашку. Кожа у него была такого цвета, какой Таниэль приобрел бы, проведи он неделю на солнце.
– Чаю? Ужасная погода.
Таниэль прислонил к стулу мокрый зонт и взял в руки чашку. Чай оказался зеленым. Он вдохнул древесный аромат пара и почувствовал, что горло его прочистилось от налета сажи. Он собирался сразу приступить к вопросам, но вид маленького иностранца привел его в замешательство. Он был одет как англичанин, но одежда была поношенной, и это, в сочетании с сутулой фигуркой и черными глазами, делало его похожим не столько на живого человека, сколько на дорогую, но заброшенную куклу. Таниэль не мог придумать, какая страна известна своим похожим на сломанные игрушки населением. Он помотал головой, возражая самому себе. Вовсе не обязательно это должно касаться всех жителей страны. Сидящий перед ним человек может иметь свой собственный, индивидуальный облик и характер, отличный от других представителей его нации. Его мысли приобрели причудливое направление: они будто съежились, и если обычно его разум представлял собой простой чердак, теперь на его месте появилось что-то вроде ночного собора, с его бесконечными галереями и теряющимися во тьме перекрытиями – невидимыми, но отзывающимися на шаги эхом. Он заставил себя отхлебнуть чаю из чашки. Эхо ослабло.
Человечек посмотрел на серую от пыли одежду Таниэля и сделал озабоченную гримасу.
– У вас течет кровь.
– У меня что?
Рукав его рубашки над самым локтем был липким от сочившейся крови, но Таниэль этого даже не заметил.
– Со мной все в порядке. Вы – мистер Мори?
– Да. Думаю, вам надо пройти вместе со мной и…
Таниэль остановил его жестом.
– Ваши часы… они спасли мне жизнь при взрыве в Уайтхолле.
– А…
– Они подали сигнал тревоги, – продолжал он. У него ныло все тело, он был покрыт сажей и замерз, потому что лет сто тому назад, выходя из дома солнечным утром, не взял с собой пальто, но при этом Таниэль понимал, что, если он позволит себе сесть и расслабиться, у него спутаются все мысли.
– Я знаю, что тут что-то не так, и я не имею представления, откуда они ко мне попали. Я получил их неизвестно от кого полгода назад. Их оставили у меня в квартире с дарственной надписью. До сегодняшнего дня я не мог их открыть, а когда открыл – нашел внутри вкладыш с вашим именем и адресом. Вы помните, кто их у вас купил?
Произнося свой монолог, Таниэль держал часы на раскрытой ладони, а когда он закончил, иностранец бережно взял их у него из рук. Он несколько раз перевернул часы, разглядывая их.
– Я их не продавал. Я думал, их у меня украли.
– Я их не крал!
– Конечно, нет, вы же сказали, что кто-то оставил их вам. Пойдемте, пожалуйста, вам нужно присесть, ваша рука…
– К черту руку! Взорвалась бомба! Это не был обычный звонок, как у будильника, это была сирена, вы, наверное, сделали часы на заказ. Звук их был совершенно ужасным, и мне пришлось уйти оттуда. Если бы не это, меня бы уже не было в живых. Для чего предназначался этот сигнал?
– Это на самом деле не…
– Половина Скотланд-Ярда будет думать, что я знал, когда взорвется бомба, для чего предназначался сигнал?
– Я сделал несколько таких часов, – сказал часовщик, воздевая руки кверху, как будто разговаривая с устроившим истерику ребенком или животным. У него подрагивали кончики пальцев: то ли от страха, то ли от холода – трудно было понять. Таниэль, не привыкший к азиатским лицам, не мог расшифровать его мимику. Часовщик приоткрыл дверь, и в комнату потянуло сквозняком. Одна из сидящих на столе птичек распушила свои металлические перышки, и они затрепетали, как китайские колокольчики на ветру.
– Обычно по пятницам моя мастерская открыта допоздна. Отвратительный звук сирены помогает мне вовремя выдворять посетителей, самому мне при этом ничего не надо делать. Я говорю о соседских детях – они все время здесь крутятся и ломают мои вещи. Терпеть не могу детей! – он беспомощно посмотрел на Таниэля, видимо, сомневаясь, что тот удовлетворится подобным объяснением. Так оно и было.
– В таком случае, сирена должна была запускаться каждую пятницу.
– Я вам объяснил, зачем нужна сирена, а не время, когда она включается. Перевести на часах время мог кто угодно.
– К этой проклятой штуке была прикреплена подарочная бирка с моим именем!
– Это интересно… и очень странно, – сказал часовщик, поглядывая на дверь и как будто оценивая, успеет ли он выскочить наружу прежде, чем Таниэль окончательно потеряет терпение.
Таниэль выдохнул.
– Вы ведь понятия ни о чем не имеете, так ведь?
– Вы правы.
Наступила пауза. Таниэль чувствовал себя совершенно обессиленным. У него воспалились глаза, и выступившие на них слезы, как линзы, пропуская свет, сделали очертания предметов вокруг более отчетливыми.
– Ну что ж. Понятно. Тогда я пойду.
– Нет-нет. Идите сюда и, ради бога, сядьте, прежде чем вы истечете кровью прямо тут, у меня на полу.
Его голос стал неожиданно низким, что никак не вязалось с крошечной фигуркой, и звучал, как красное золото. Видя, что Таниэль расслабил напряженные плечи, он жестом указал на заднюю дверь мастерской, из которой он незадолго до этого вышел с чашками чая в руках.
– На кухне тепло.
Он открыл дверь и придержал ее, ожидая, пока Таниэль зайдет внутрь. За дверью две выщербленные каменные ступени, наподобие тех, что обычно бывают в старых церквях, вели вниз, в опрятную, приятно пахнущую сдобой кухню. Таниэль в изнеможении опустился на стул и зажал ладони между коленями. Здесь не было электрических лампочек, только газовые светильники. Лампочки в мастерской, по-видимому, служили для привлечения клиентов. Он был рад: приглушенный свет не так раздражал глаза.