– Как будто я хочу, чтобы вы меня поцеловали, – закончил за нее Кадар.
– Что?!
– Не знаю, какое у меня было лицо, но я думал, что, несмотря на все весьма веские доводы, которые вы привели, мне бы очень хотелось, чтобы вы меня поцеловали. И я с удовольствием поцеловал бы вас в ответ.
Констанс смотрела на него с таким удивлением, с каким воспринимал себя он сам после подобного признания. Он мог бы промолчать, но сказал правду. Он хотел не только целовать ее, а гораздо больше, и он не мог не думать о том, что это подразумевало – во всех сладчайших подробностях. Он думал об этом с самого ее появления во дворце. Но если ей предстоит провести в Маримоне следующие три месяца, ему придется изловчиться, как бы не поцеловать ее. Поэтому Кадар сказал единственное, что, по его мнению, способно было охладить пыл обоих:
– Но я не могу целовать вас. Выражаясь вашими же словами, это будет в высшей степени неприлично, ведь я тоже помолвлен.
Глава 4
Через две ночи Констанс стояла рядом с низким парапетом на террасе и смотрела, как солнце садится за Маримонским портом. Она вспоминала путешествие мифологического титана Гелиоса на колеснице. Зрелище ночи, которая опускалась на Аравийское море, наполняло ее благоговейным восторгом. Последние лучи заходящего солнца окрасили небо и отражались в море. Ослепительно яркие краски требовали новых названий; существующих слов было недостаточно. Ночь опустилась стремительно. Только что небо было голубым, и вот оно стало цвета индиго. Звезды здесь не напоминали робких дебютанток, как в Англии. Они были яркими, крупными золотыми и серебряными дисками и не мерцали осторожно, а светили уверенно и откровенно.
Отойдя от парапета, она подошла к груде подушек, которые заранее разложила у телескопа. Легла на спину и посмотрела на небо, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Над ней разворачивался ночной парад звезд. Луна убывала; полумесяц был совсем тонким. Лунный бог Аннинган был так занят, гоняясь за своей любовью, Солнцем, что забывал поесть. Через день-другой он исчезнет с небосклона на три дня. В это время он спускается на Землю, чтобы поохотиться. Когда он вернется, то будет расти и толстеть, постепенно превращаясь в круглую маслянистую Луну. А потом, отвлеченный любовью, он снова забудет о еде… В детстве Констанс очень любила эту легенду, хотя и жалела бедного Аннингана, привязанного к непостоянному Солнцу. Он вынужден был повиноваться любимой и не имел собственной воли. Впрочем, с таким же успехом Солнце могло быть мужчиной, а Аннинган – женщиной.
Она устроилась поудобнее на мягких подушках. Мама велела ей думать о хорошем, снова и снова повторяла то, в чем убедила себя сама. Все ее заверения были вариациями одной и той же темы. Семейная жизнь Констанс будет легкой и беззаботной, потому что муж Констанс богат. Констанс будет счастлива, потому что счастлив ее муж. Богач не может быть несчастлив, ведь он ни в чем не знает нужды. Одним махом Констанс позаботится о собственном будущем и спасет родителей.
Логике мамы был присущ серьезный изъян. Ее невозможно было убедить, что пополнение папиных сундуков не пойдет им на пользу. Отец быстро растранжирит полученные за дочь деньги. Он обладал каким-то талантом выбирать из всех предприятий самые сомнительные. Ну, а будущее самой Констанс… тут мамины рассуждения тоже последовательностью не отличались. Деньги мистера Эджбестона принадлежат ему, и он может распоряжаться ими по своему усмотрению, как и своей женой. От нее же требовать очень многого!
Мысли о будущем нагоняли тревогу. Что, если она не понравится незнакомцу, за которого ей предстоит выйти замуж? Что, если он ее невзлюбит? Что, если он сам ей не понравится? Сама мысль о притворстве вгоняла ее в трепет. Ей придется делать то, что от нее ожидают, у нее нет другого выхода – вот что самое плохое. Ей двадцать пять лет. Она прекрасно себя знает. Она не хочет выходить замуж. Никогда не хотела. Все очень просто. Она не хочет замуж. В самом деле не хочет.
Но придется, и нет смысла себя растравлять. Дело необходимо довести до конца. Хотя, хвала Всевышнему, еще не сейчас. Еще несколько месяцев корабля не будет. Два месяца, а может, и три. Пока нужно воспользоваться сложившимся положением наилучшим образом. Времени у нее больше чем достаточно. Времени так много, что лучше вовсе не думать о том, что ее ждет, и обратиться к более интересному предмету. Например, к таинственному и обворожительному правителю Маримона.
Она очень хотела узнать о нем побольше, да и, признаться, сомнительно, чтобы принц согласился отвечать на ее вопросы. Она уже заметила: когда он не хочет о чем-то говорить, он награждает ее одним из своих взглядов. Она даже составила их список. Взгляд номер один: Надменный принц. Взгляд номер два: Ясновидящий, который читает ее мысли. Взгляд номер три: Сфинкс. И два ее любимых: взгляд номер четыре, от которого тает все внутри, и взгляд номер пять, от которого у нее закипает кровь.
Кадар хотел ее поцеловать, но не мог, потому что помолвлен с другой. Как и она. Не софистика ли возражать, что подобный поцелуй допустим именно потому, что ничего не значит? Возможно. Разве не станет она лучшей женой, если будет уметь целоваться? Может быть. Хотя к чему лукавить? Она готова поцеловать Кадара по одной-единственной причине: она хочет его поцеловать. Да, несмотря на то, что прекрасно понимает: так неправильно, нехорошо. И он хочет поцеловать ее. Если бы не хотел, все было бы проще.
Небо над головой стало черным, отчего самые яркие звезды приобрели голубоватый оттенок. При такой ущербной луне теперь, когда глаза привыкли к темноте, она видела сотни далеких ярких точек вдобавок к главным созвездиям. Сегодня особенно отчетливо виднелись Весы, Скорпион и Стрелец. Как всегда, глядя на красоту неба, Констанс переполнялась ощущением чуда. Она – всего лишь крошечное существо на маленькой планете в огромной Вселенной, заполненной мириадами других планет. Все это существовало бесчисленные тысячи лет. Констанс начала настраивать телескоп, решив сегодня нацелить его на юг.
Когда Констанс вернулась в свои покои, насмотревшись на звезды, ее ждало приглашение сопровождать Кадара на утренней верховой прогулке. Одежда, которую ей приготовили по такому случаю, прекрасно подходила названной цели: мягкая белая блуза без рукавов под длинной темно-красной хлопчатобумажной накидкой и такого же цвета шаровары. Наряд дополняли высокие замшевые сапоги, облегающие ноги до колена. Длинные заостренные мыски украшала красная вышивка.
Кадар встретил ее у конюшни; он уже выбрал для нее арабскую кобылу, красивее которой она в жизни не видела. Констанс обрадовалась тому, что привыкла ездить верхом по-мужски: здесь не было седел для женской посадки. Утро было чудесным, и она не могла бы просить более спокойной лошади. Над ними в утреннем бирюзовом небе плыли белые облака, солнце было бледно-золотистым, воздух пряным от соли. Когда они добрались до дальнего конца длинного пляжа, Констанс остановила кобылу. Кадар уже ждал ее. Береговая линия была скалистой; чуть дальше от моря росли высаженные стройными рядами деревья.
– Оливы, – сказал Кадар, отвечая на ее молчаливый вопрос. – Они отгораживают участки драгоценной плодородной земли от морского ветра и соли.
– Как красиво! – воскликнула Констанс. – А лошадь… она ведет себя идеально. Тот, кто ее тренировал, очень искусен.
– Ее растили в Бхариме, как и моего жеребца. У Рафика, тамошнего эмира, лучшие кони во всей Аравии. Мне повезло, я один из немногих, кому он соглашается продавать племенных лошадей.
– А! – рассмеялась Констанс. – Понимаю, почему он считает вас достойным. Вы скачете, как будто родились в седле. Считаю за большую честь возможность прокатиться на этой красавице!
Кадар улыбнулся и предложил:
– Сегодня довольно сильный отлив, и мы можем отправиться на мыс, если вы не устали.
– Можно ли устать от такой прогулки! – засмеялась Констанс.
Море, небо, песок, лошадь и мужчина – ничто не способно ей надоесть, думала она, скача следом за ним. Голова у принца была непокрыта, и его черные шелковистые пряди трепал ветер. От пота тонкая рубаха прилипла к спине, облегая бугристые мускулы на плечах. Несмотря на стройность, он был очень сильным. И отлично смотрелся на породистом жеребце.
Когда они повернули на мыс, отлив продолжался. Оливы сменились зарослями кустарника. Они поднялись на утес. Мерный плеск волн о песок стих и казался тихим вздохом. Горы, которые Кон-станс мельком видела вчера с террасы на крыше, теперь явственно проступили на горизонте. Всадники резко повернули, и она ахнула от радости, увидев идеальный полумесяц песка, совершенно отгороженный крутыми скалами. За утесами находилась природная бухта. Почти такая же бухта виднелась по другую сторону залива.
– Что вы думаете о моем убежище?
– Мне не хватает слов. Ваша страна прекрасна! Свет просто волшебный. Синее небо, лазурное море… как будто оказался в картине. Здесь все такое живое, краски настолько яркие! Они очень отличаются от приглушенных оттенков серого, типичных для Англии. Здесь что-то происходит с душой. Дух поднимается. – Она смутилась. – Не знаю, как это действует, но я чувствую себя так, словно во мне множество пузырьков… наверное, вы решите, что я сумасбродка.
– По-моему, здешняя красота вам подходит, – ответил Кадар. – Вы яркая. Пылкая. Живая.
Он помог ей спешиться, обхватив ее за талию. Констанс уселась в тени утеса, сняла сапоги и стала смотреть, как он стреноживает лошадей. Видимо, она на миг задремала. Когда она открыла глаза, над ней стоял Кадар и смотрел на ее босые ноги.
– Мне стало жарко, – смущенно пояснила Констанс. В Англии ей и в голову не пришло бы разуться при посторонних.
– Да, – ответил он, бросив на нее взгляд сфинкса и садясь на песок рядом с ней.
Он решил последовать ее примеру и тоже стащил свои длинные сапоги – намного длиннее, чем у нее. Его кожа оказалась цвета золотистого песка, смоченного морем. Ступни с высоким подъемом, как и у нее.
– Расскажите, как идет наблюдение за звездами. – Предмет еще более отвлекающий, чем ноги Кадара!
– Я думала, вы не спросите, – улыбнулась Констанс. – Скоро вы пожалеете, что спросили! – Легко было перенестись на небеса, особенно в обществе мужчины, разделявшего ее страсть, который мог заполнить несколько пробелов в ее познаниях. Она говорила долго и замолчала не потому, что у нее закончились слова, а потому, что пересохло во рту. – Я вас предупреждала! – завершила она.
Кадар лежал рядом, опираясь на локти. Волосы его ерошил ветер. И он улыбался той улыбкой, от которой у нее все таяло внутри.
– Трудно найти более усердного и воодушевленного придворного астронома!
– Но, наверное, вы могли бы пригласить астронома более подготовленного.
– Который пересчитал бы звезды и зарисовал их положение с математической точностью. Мне больше нравится ваше описание звездного неба. Ночного неба, где живут мифологические существа. Романтического космоса, полного страсти и чудес. Мне очень повезло с выбором придворного астронома – большое вам спасибо.
Он снова улыбнулся. Их взгляды встретились. Он потянулся к ней и заправил за ухо выбившуюся прядь волос. Его пальцы коснулись ее шрама. Ее сердце учащенно забилось. Кончики его пальцев пролетели по щеке, по шее и остановились у основания горла. Она инстинктивно подалась к нему, и он сделал то же самое. Соприкоснулись плечи. Ноги… Его теплое дыхание на ее щеке. Она подняла руку к его лицу, повторяя его жест; погладила его по щеке, дотронулась до жесткой щетины на подбородке.
Он опустил голову и склонился к ней. Его губы были мягкими. Поцелуй – нежным. Вкус – соленым. Ей показалось, будто она растворяется в нем. Ее пальцы зарылись в его шелковистые волосы. Она разомкнула губы, робко отвечая на его поцелуй. Потом он вздохнул. Поднял голову. Они опустили руки. Отодвинулись друг от друга.
Что случилось? Был поцелуй или его не было?
Почему они поцеловались, хотя оба ясно дали понять, что этому не суждено случиться? Констанс рассеянно смотрела на море. Ее чувства находились в полном смятении.
– Не понимаю. Я знала, что я не должна так поступать, разум твердил, что это неправильно, но мое тело…
Кадар еле слышно произнес что-то на своем языке. Она рискнула покоситься на него.
– Ваша привычка повторять вслух мысли в том виде, в каком они приходят вам в голову, иногда бывает опасной.
– Что вы имеете в виду?
Он пригладил пальцами свою шевелюру.
– Констанс, от меня потребовалось большое усилие, чтобы прервать поцелуй. Когда вы сказали, что хотите… – Он замолчал и покачал головой. – Приказываю себе даже не думать о том, чего вы хотите, иначе мое тело… пожелает того, чего не должно желать.
– Вот как… – К собственному изумлению, она жалела, что Кадар проявил силу воли. Лучше бы он продолжил целовать ее. Их поцелуй, который на самом деле был лишь началом поцелуя, так восхитительно возбуждал, что в самом деле трудно было думать о чем-то другом, кроме того, во что он мог превратиться. Если не считать того, что еще могло бы быть, если бы она подвергла испытанию его силу воли, потянулась к нему и дотронулась губами до его губ, и… и тогда она узнает, что желает сделать его тело с ее телом.
Кадар задумчиво набирал в ладонь пригоршни песка, и тот тонкой струйкой утекал у него между пальцев. Вскоре рядом с ним образовался холмик, похожий на нижнюю половину песочных часов. Он не был похож на человека, которому с трудом удается восстановить самообладание.
– Вас разочаровала моя неопытность, – вздохнула Констанс. Конечно, дело в этом! – Ничего страшного, вы не обязаны притворяться, будто вам понравился мой неумелый поцелуй.
Он пытливо заглянул ей в глаза; на его лбу залегла тонкая морщина.
– Констанс, я никогда не притворяюсь. Откровенно говоря, мне понравилось целовать вас гораздо больше, чем я ожидал. Когда я впервые вас увидел, у меня возникло чувство, что наша любовь может запомниться надолго. Наши тела и желания идеально совпадут. То, что только что произошло, доказало, что я был прав. Вот почему мы не должны забывать об осторожности.
– Хотите сказать, что в следующий раз труднее будет остановиться?
Кадар поморщился:
– Я хочу сказать, что мы проявим благоразумие, если не станем думать о следующем разе.
Противиться искушению снова поцеловать его – одно, но отказывать себе в удовольствии думать об этом… нет, Констанс не была способна на такое. Она промолчала.
Кадар набрал еще одну пригоршню песка.
– Моя коронация состоится через две недели.
Она с радостью переключилась на другую тему:
– Вы станете королем Маримона?
– Эмиром, правителем Маримона. Естественно, вы приглашены на церемонию, ведь вы принадлежите к числу придворных. Вам понадобится праздничный наряд. Раньше у нас не было придворного астронома, поэтому можете заказать халат по своему вкусу.
– Чудесно! Но не расточительно ли шить такой наряд? Ведь я здесь лишь временно.
– Временно, однако на законных основаниях. Я уже объявил визирям о вашем назначении. Не желаю компрометировать ваше доброе имя всевозможными домыслами – как и позорить мою будущую жену. Брак и без того будет весьма обременителен для обеих сторон. Я не желаю начинать семейную жизнь с презрения.
– Обременителен? Кадар, разве вы не хотите жениться?
– Не больше чем вы хотите выходить замуж. – Он высыпал еще струйку песка. – Но в моем случае, как и в вашем, мои личные предпочтения почти ничего не значат. Мою судьбу, как и вашу, решили за меня, мне выбрали невесту. Честь, долг, обязанности – вот почему я женюсь, хотя мы с вами различаемся в главном. Выгодоприобретателем в случае вашего брака становится ваш отец. В моем случае – мои подданные.
Констанс смотрела на него, приоткрыв рот. Столько всего мелькнуло в его скупых словах, в его ровном тоне!
– Ваша невеста… вы сказали, что вам ее выбрали?