Прежде чем сесть за написание этой книги, я тщательно обдумал, каким словом следует описать то состояние, о котором тут идет речь. Поначалу я собирался использовать слово «просветление», но оно мне никогда не было особенно по душе – отчасти потому, что прижилось в нашем языке вследствие неточного перевода буддийского термина бодхи. В XIX веке переводчики буддийских текстов принялись переводить слово бодхи как «просветление», однако же оно происходит от палийского глагола будх, означающего «пробуждаться». Таким образом, буквальное значение слова бодхи более точно отражается словом «пробуждение». Помимо этого, существует тенденция воспринимать «просветление» в сугубо позитивных терминах, как состояние абсолютного блаженства и безмятежности, когда любые наши недостатки и проблемы уходят в небытие. Это не вполне верно в свете опыта многих моих интервьюируемых, которые все же испытывали некоторые, а иногда и значительные трудности.
Поэтому я решил остаться верным термину «пробуждение», который уже использовал в своей книге «Пробуждение от сна». В данной книге я использую слово «пробуждение», чтобы описать процесс перехода от нормального состояния бытия к «высшему» состоянию, и слово «пробужденность», чтобы описать само это «высшее» состояние. Для меня термин «пробужденность» не имеет такого явно позитивного оттенка, как «просветление». Пробуждение означает переход к более широкому, глубокому и открытому осознанию, что далеко не всегда предполагает некий однозначный и «гладкий» процесс. Я иногда использую и термин «духовное пробуждение» (даже и в названии этой книги!), но мне больше по душе просто «пробуждение». Как я уже говорил, для меня «пробужденность» – это, в первую очередь, состояние бытия, которое часто происходит и вне контекста каких-либо духовных или религиозных традиций. И еще я подозреваю, что термин «духовный» побуждает людей предполагать в этом опыте некую особую «эзотерическую» составляющую, считать его в каком-то смысле сверхъестественным и даже «не от мира сего» – тогда как на деле это самое естественное и нормальное состояние.
Поначалу я даже пытался играть со словами, которые перекликались бы с психологической терминологией – «состояние высшего функционирования», «состояние расширенного бытия» или «состояние оптимального бытия» и т. п. Но все это звучит как-то слишком сухо. В любом случае, главная функция слов – описывать идеи и транслировать смыслы от человека к человеку. Порой лучше применять уже устоявшиеся термины, а не изобретать новые. Термины «пробуждение» и «пробужденность» небезупречны, да и не могли бы быть такими. В конце концов, ведь и само состояние, которое они призваны обозначать, – за пределами языка. Обычный язык предназначен для обозначения обычных состояний сознания, а не тех состояний, в которых грань между субъектом и объектом просто растворяется, а прошлое и будущее не имеют значения либо же сливаются с настоящим. Слова – лишь дорожные указатели. И если вы сами пережили состояние пробужденности – пусть даже это был краткий миг, – тогда вам известна та Реальность, на которую они указывают.
Глава 1
Погружение в сон и тяга к пробуждению
Когда мы используем термины «пробужденность» и «пробуждение», важно разобраться, от чего мы пробуждаемся. Иными словами, нам нужно понять, в чем состоит «нормальное» состояние бытия, из которого мы выходим, «пробуждаясь». Применяемая мною терминология предполагает, что пробуждаемся мы из некоего сна – из состояния ограниченного скованного осознания, из состояния, которое заключает в себе противоречия и несет страдания. Это состояние для нас настолько привычно, что мы считаем его естественным и нормальным, принимая за нечто само собой разумеющееся, тогда как на деле оно иррационально и даже патологично. В действительности это своего рода безумие, которое мы ошибочно принимаем за душевное здоровье лишь потому, что слишком уж редко переживаем подлинное душевное здоровье.
Здесь мы обсудим основные характеристики этого состояния сна. (Не буду слишком углубляться в детали, поскольку уже раскрыл эту тему в своих предыдущих книгах.) Для ясности я разделю их на четыре категории. Такое деление также хорошо согласуется с тем, что написано в главах 12 и 13, где я подробно рассматриваю характеристики пробужденности, используя те же категории.
Однако следует помнить, что все эти характеристики могут проявляться по-разному. Существуют различные степени погруженности в «сон», равно как и различные уровни пробужденности. У некоторых людей «сон» глубже, чем у других; кто-то более «пробужден», чем остальные.
Отделенность и разобщенность
«Эмоциональные» характеристики связаны с внутренним опытом «сна» – с тем, что чувствует человек, когда живет в этом состоянии. И тут центральную роль играет наше ощущение отделенности и разобщенности.
Как я предположил в книгах «Упадок» и «Пробуждение от сна», в глубокой древности все люди ощущали мир совсем не так, как ощущают его большинство из нас ныне (в более поздние периоды это прежнее мироощущение сохранилось только у тех, кого мы называем «первобытные народы»). Одно из главных различий состоит в том, что они ощущали теснейшую связь с природой, со своей землей и с планетой в целом – до такой степени, что не чувствовали себя индивидуумами в современном смысле этого слова. Их чувство самоидентификации охватывало как окружающий их мир, так и других членов сообщества. Вот почему первобытные народы приходят в такой ужас, видя отношение западного человека к природе – когда Земля откровенно воспринимается как источник ресурсов, отданный нам на разграбление. Первобытные люди испытывают сильную эмпатическую связь с природой – они воспринимают ее как часть собственного существа, а поэтому калечить землю для них – все равно что калечить самих себя.
Основной аспект коллективного психологического сдвига, через который прошли наши предки тысячи лет назад (когда мы впали в сон), как раз и состоял в утрате нашего ощущения связи с миром. У людей развилось новое, высокоиндивидуализированное самоощущение. Они стали воспринимать себя как некое эго, заключенное внутри ограниченного ментального пространства, «изнутри» которого человек и смотрит на окружающий мир. Они впервые ощутили себя как нечто отделенное от мира природы – не существами, живущими в природе как ее часть, но существами, пребывающими каким-то образом вне природы.
Это новое самоощущение породило чувство «изолированности эго» – чувство отдельности и одиночества.
Возникло ощущение двойственности – я нахожусь «тут, внутри», а весь остальной мир «там, снаружи».
Эта отделенность породила также чувство фрагментированности – как будто мы являемся фрагментами, отделенными от целого, и это вызывает ощущение утраты и незавершенности. Все остальные люди находятся «там, снаружи», а поэтому мы и с ними связаны слабо – чувство сопереживания и общности притупляется. Мы начинаем ставить собственные потребности и желания выше интересов группы в целом.
Это ощущение отделенности распространилось даже на наше собственное тело.
Вместо того чтобы видеть свое тело как неотъемлемую часть собственного существа, мы стали воспринимать себя пойманными в ловушку тела, которое каким-то образом является чем-то иным по отношению к нам, некой повозкой, которой мы управляем. В то же время мы утратили связь и с собственным существом – с нашей сущностью, или духом. Наша самоидентификация предельно сузилась – до границ эго.
Подобно тому как некий город может сделаться таким большим и важным, что обитатели этого города могут утратить связь со всей страной и воспринимать себя только как горожан, – так же и мы утратили связь с необъятными сияющими просторами собственного существа во всей его целостности.
Внутренняя болтовня
Одна из самых удивительных характеристик нашего «сна» – состояние ассоциативной болтовни, которая обычно протекает в уме, когда внимание наше не сосредоточено на внешних вещах, – нескончаемый поток образов, воспоминаний, предчувствий, размышлений и обрывков информации. Опять-таки, мы, в целом, принимаем данное явление как нечто само собой разумеющееся, поэтому нам сложно осознать, насколько это в действительности странная штука. Зачем нам нужна эта хаотичная непроизвольная болтовня, которую мы наблюдаем всякий раз, когда обращаем внимание на содержание собственного ума? Похоже, что это какой-то странный каприз нашего переразвитого эго – возможно, продукт слияния нашей склонности к саморефлексии со способностью вспоминать прошлое, моделировать будущее и воображать разнообразные ситуации. Кажется, все это имеет некоторое отношение к нашему чувству изолированности эго и с ощущением ограниченности нашего «я» – как будто бы наши мысли утратили покой, оказавшись в ограниченном пространстве в состоянии неопределенности.
Абстрагирование
Вследствие изолированности эго и внутренней болтовни, которая почти постоянно протекает в нашем уме, мы очень много времени проводим в состоянии абстрагирования. Вместо того чтобы жить в реальном мире, мы живем в уме. Мы воспринимаем мир весьма размыто – сквозь туман мысленной болтовни и через фильтры шаблонных концепций. Вместо того чтобы жить осознанно, в полной мере впитывая опыт своих реальных чувств и ощущений, мы живем в состоянии отстраненности (о чем я подробно говорю в своей книге «Возврат к здравомыслию»).
В этой книге я высказал предположение, что в жизни мы демонстрируем три разновидности внимания: абстрагирование, поглощенность и осознание. Абстрагирование – это когда наше внимание погружено в мысли; поглощенность – когда внимание погружено во внешние объекты, такие как различная деятельность или развлечения; и осознание – это когда мы полностью нацеливаем наше внимание на свой опыт в текущем моменте, на окружающий мир, на переживаемые чувства и ощущения. Когда я читаю лекции и провожу семинары (в нашем университете либо вне его стен), я часто прошу присутствующих оценить, как много времени в течение дня они пребывают в каждом из этих состояний. Почти всегда люди говорят, что в состоянии осознанности они проводят намного меньше времени, чем в других состояниях. Большинство людей отмечают, что большую часть времени находятся в состоянии поглощенности (в среднем 60 %), когда их внимание погружено в работу, домашние дела, хобби или развлечения. На втором месте идет абстрагирование (около 30 %), и только около 10 % времени приходится на осознанность.
Тревога и неудовлетворенность
Для состояния сна характерна в целом негативная внутренняя психическая атмосфера. Там царит тьма, сырость и подавленность – психический эквивалент крошечной сумрачной комнатушки без окон.
Постоянная болтовня, протекающая в уме, вызывает внутри ощущение тревоги и нетерпения, а поскольку эта болтовня часто несет негативные интонации, то она пробуждает в нас негативные эмоции и настроения. Одновременно, вследствие отделенности эго от мира, у нас возникает своего рода чувство обделенности (нам словно бы «чего-то не хватает»), а также чувство изолированности. И наконец, есть своеобразное ощущение стесненности – ибо наше чувство собственного «я» ограничено крошечным пространством эго и отгорожено от бескрайних пространств нашего существа в целом, а также от его сияния.
Кроме того, во сне нас преследует страх.
Отделенность от мира пробуждает ощущение уязвимости и неуверенности. Возникает чувство, словно весь мир и другие люди представляют для нас некую опасность.
Эта неуверенность усугубляется непрестанной мысленной болтовней, которая сосредоточена вокруг предчувствий в отношении будущего и построения разнообразных пугающих сценариев, которые мы снова и снова прогоняем по кругу в своем воображении. Ко всему этому добавляется подспудный страх смерти – пусть и неосознанный. Смерть постоянно нависает над нами, олицетворяя конец всего, чем мы являемся, чего достигли и что обрели. Постепенно назревает глубокое ощущение абсурдности и бессмысленности всего происходящего. Так что мы изо всех сил стараемся не задумываться о собственной смертности.
Притупленное восприятие
Еще одна характерная черта опыта доисторических и первобытных народов состоит в том, что они исключительно остро воспринимали окружающий мир. По-видимому, у них было ощущение, что вся природа вокруг них – живая и разумная, она пронизана некой особой духовной силой. Об этой духовной силе говорят совершенно разные народы, никак между собой не связанные, давая ей различные названия. Все эти концепции обладают поразительным сходством с идеей вселенской духовной силы, о которой говорят разные духовные и мистические традиции, – например, с понятием Брахмана, которое описано в индуистских Упанишадах. Здесь коренится одна из причин, почему первобытные народы с таким уважением относятся к природе и с таким отвращением – к эксплуататорским замашкам людей Запада. Помимо ощущения родства с природой, им свойственно чувство, что окружающий мир наполнен духовной жизнью, а значит, священен.
Как случилось, что мы утратили это обостренное восприятие природы и чувствование духовной силы, пронизывающей мир? Как вышло, что природа стала для нас чем-то банальным – утратила реальность, святость, красоту?
Одна из причин состоит в том, что мы слишком много времени проводим «внутри себя» – в состоянии абстрагирования. Как следствие, наше мировосприятие делается все менее прямым и непосредственным. Но это «притупление» отражается также и на энергетическом состоянии. Наше раздутое ощущение эго – и постоянная внутренняя болтовня – потребляет огромное количество энергии, так что на восприятие остается совсем мало сил. Можно даже предположить, что в процессе Упадка наше восприятие перешло в автоматический режим ради экономии энергии – чтобы больше доставалось набирающему силу эго. Внимание «отключилось» от окружающего мира, чтобы нам не приходилось «транжирить» энергию на восприятие.
Со временем мир превратился для нас в неодушевленный объект. Мы больше не ощущаем жизнь, пульсирующую в реках, в горах, в самой Земле, – не сопереживаем деревьям и другим растениям, не выходим на связь с сознанием насекомых и других тварей земных. Мир превратился в совокупность объектов – и мы решили, что вольны «употреблять» их и злоупотреблять ими по своему усмотрению. Мы перестали осознавать жизненную силу, пронизывающую мир и все вещи в нем.
Вместо того чтобы видеть, что все явления мира проникнуты насквозь этой силой, а значит, взаимосвязаны, мы начинаем воспринимать их как отдельные сущности. И теперь мир состоит из различных материальных объектов, разделенных пустым пространством. В значительной степени мы утратили также ощущение смысла и гармонии, которое свойственно мировосприятию первобытных народов, – мы больше не чувствуем себя здесь как дома. Мир для нас сделался безразличным и даже враждебным, а жизнь превратилась в зияющий пустотой промежуток между рождением и смертью. Эту пустоту мы пытаемся заполнить всевозможными наслаждениями, а также теми смыслами, которые нам удается сконструировать собственными силами.
Эгоцентричное мировоззрение
«Состояние сна» характеризуется не только особым типом восприятия, но и особым типом концептуализации – иными словами, взглядом на мир, способом определения собственной идентичности и собственного места в мире.
Если анализировать эти концептуальные построения, то одна из основных характеристик сна состоит в значительной узости мировосприятия. Пребывая во «сне», человек склонен ограничиваться узким индивидуальным мирком личных проблем и забот. Его не слишком интересуют проблемы других людей, равно как всевозможные социальные и глобальные процессы. К примеру, ему нет дела до охраны окружающей среды – эти вопросы кажутся ему слишком отвлеченными и далекими. Также ему нет дела до бедности и социального неравенства в мире, даже в его собственной стране. Обычно из-за этого ограниченного подхода он обращает внимание на подобные проблемы лишь тогда, когда они непосредственно затрагивают лично его, – например, когда в результате разбалансировки климатических систем на его город начинают обрушиваться наводнения либо же когда эксплуатации или угнетению подвергается он сам (или члены его семьи). Во всех остальных случаях такого рода вопросы кажутся ему слишком отвлеченными, чтобы в них вникать, – на первом месте, как правило, стоят личные потребности и желания.