При посадке эвакуационной шлюпки на поверхность компьютер не испытывал особых трудностей: не было нужды ни в дополнительных усилиях, ни в излишней срочности. Он действовал бы так же, даже будь небо чистым, а ветер слабым, или если бы собственные системы кораблика функционировали оптимально, а не сбоили с нарастающей частотой.
Посадочная механика шлюпки не отреагировала на отданную команду к спуску, а на повторную попытку не было ни времени, ни энергии. Учитывая гористый рельеф местности, в которой находились маячок и формальное место посадки, компьютер предпочел попробовать приземлиться на относительно ровном песчаном пляже.
Когда потребовалась дополнительная мощность, оказалось, что резервов нет. Компьютер все равно попытался, это было его работой, – но капсула промахнулась мимо пляжа и упала далеко в море, врезавшись в него под слишком острым углом.
Распорки и переборки внутри шлюпки пытались компенсировать повреждения. Металл и углеродный композит застонали под ударами такой силы, на какую они не были рассчитаны. Каркасные стержни раскалывались или гнулись, стены сминались. Компьютер сосредоточил свои усилия на том, чтобы капсулы под его защитой остались неповрежденными. Наступивший кризис не оставил времени ни на что другое. О себе компьютер не тревожился. Забота о себе – эта та функция, которой его не оснастили.
Поверхность Фиорины была столь же пустынна, как ее небеса – гребенка серо-черного камня, выскобленного постоянно завывающим ветром. Скудная искривленная, скрученная растительность льнула к укрытиям из пустот в скалах. Дождь тревожил поверхность илистых холодных луж.
Печальный пейзаж усеивали неподвижные силуэты тяжелых машин. Погрузчики, транспортеры, огромные экскаваторы и подъемники покоились там, где их и покинули – слишком массивные, чтобы их эвакуировали с невероятно богатого месторождения, некогда нуждавшегося в присутствии тяжелой техники. Три чудовищных землеройных машины стояли против ветра, словно трио гигантских плотоядных червей. Их буры оставались недвижны, а отсеки операторов – темны и пусты. Машины и транспорты поменьше собрались в группы, словно многочисленные, умирающие с голоду паразиты, которые ждут, когда одна из крупных машин оживет, и они смогут накинуться на крошки от ее трапезы.
Под этим местом на пляж из блестящего черного песка методично набегал прибой, без толку расходуя энергию волн. По поверхности этой туманной гавани не сновали изящные членистоногие, не ныряли вниз птицы с искусными сильными крыльями, чтобы исследовать обломанные хребты волн на предмет съедобной мелочи.
Хотя в воде была рыба: странные, вытянутые создания с выпученными глазами и мелкими острыми зубами. Человеческие временные обитатели, называвшие Фиорину домом, иногда спорили о подлинной природе этих существ. Но поскольку эти люди были не из тех, кто предпочитает пространные дискуссии о природе параллельных ветвей эволюции в качестве развлечения на досуге, они склонялись к принятию того факта, что океанские твари – не важно, как они назывались и откуда взялись – были съедобны, и это к лучшему. Свежая пища любого рода здесь была редкостью. Так что, возможно, лучше не вдаваться глубоко в детали происхождения того, что оканчивает свой путь в кастрюле, раз уж оно вкусное.
Человек, шедший вдоль берега, был задумчив и особенно никуда не торопился. Смышленое лицо человека в данный момент носило отстраненное выражение – пешеход был поглощен какими-то размышлениями. Легкий пластиковый шлем защищал его совершенно лысую голову от дождя и ветра. Время от времени прохожий раздраженно пинал насекомых, которые роились у его ног в попытке пробраться под гладкий пластиковый материал одежды. Когда гости Фиорины изредка стремились вкусить сомнительной прохлады неспокойных вод, более примитивные формы местной жизни не отказывались от попыток попировать за счет посетителей.
Человек молча шагал мимо заброшенных буровых вышек-дерриков и окаменевших кранов, полностью углубившись в размышления. Он не улыбался. В его настрое доминировала тихая покорность, рожденная не решительностью, а равнодушием, словно его мало волновало, что сегодня произойдет и наступит ли завтра. В любом случае ему куда больше нравилось обращать взгляд внутрь, а не вовне: осточертевшее окружение удовольствия доставляло мало.
Звук заставил человека посмотреть вверх. Он моргнул и стер с забрала шлема холодные капли воды. Отдаленный рев приковал его взгляд к точке в небе. Неожиданно темное облако исторгло кусок металла. Он мягко светился, а воздух вокруг стонал от его падения. Человек уставился на то место, где странный предмет рухнул в океан, и чуть помедлил, прежде чем возобновить прогулку.
Пройдя полдороги вдоль берега, он сверился с хронометром и повернул обратно. Время от времени человек поглядывал на море. Он ничего не видел, да и не планировал что-либо найти, так что безжизненная фигура, замаячившая на песке впереди, оказалась сюрпризом. Человек слегка ускорил шаги и склонился над телом, пока волны плескались у его ног. Впервые кровь быстрее заструилась у него по жилам: тело принадлежало женщине, и она все еще была жива. Он перевернул ее на спину и уставился в мокрое от соленой воды лицо бессознательной Рипли.
Человек поднял взгляд, но берег все еще принадлежал ему одному. Ему и этой совершенно нежданной новоприбывшей. Оставить ее, чтобы пойти за помощью, значило отсрочить лечение, которое могло спасти женщину, не говоря о том, что она осталась бы без защиты наедине с полными энтузиазма хищниками, населявшими некоторые участки Фиорины.
Приподняв женщину под мышки, человек сумел закинуть тело себе на плечи. Выпрямив ноги, он поднялся и, с находкой на плечах, направился к метеорологическому шлюзу, откуда и вышел ранее.
Внутри он чуть передохнул, а затем двинулся к дезинфицирующему душу – для обработки от насекомых. Трое заключенных, что работали снаружи, сейчас были заняты избавлением от вшей – голые, они стояли под горячими струями воды, смешанной с дезинфектантом. Будучи офицером медицинской службы, Клеменс обладал определенными полномочиями. Ими он сейчас и воспользовался.
– Внимание!
Остальные с любопытством повернулись к нему. Клеменс не часто общался с заключенными, кроме тех случаев, когда кто-то из них заболевал. Их обычное безразличие улетучилось, едва они заметили тело на его плечах.
– Там спустилась эвакуационная шлюпка.
Трое обменялись взглядами.
– Не стойте! – прикрикнул медик, пытаясь отвлечь их внимание от своей ноши. – Отправляйтесь на берег. Может, там есть и другие. И уведомите Эндрюса.
Помедлив, заключенные выбрались из душа и начали разбирать одежду, таращась на женщину. Клеменс так и не решился опустить ее на пол.
2
Эндрюсу не нравилось работать с коммуникатором. Каждое использование заносилось в его личное дело. Переговоры в глубоком космосе стоили дорого, и от персонала ожидали, что использовать оборудование он станет только в случае абсолютной и неизбежной необходимости. Могло оказаться так, что его оценка не совпадет с оценкой какого-нибудь гладкожопого тупицы в штаб-квартире, из-за чего накопительное жалование Эндрюса могут урезать, или откажут в повышении. И не будет ни малейшего шанса себя оправдать, потому что к тому времени, когда он выберется из этой адской дыры по имени Фиорина и вернется домой, тот кретин, скорее всего, давно помрет или выйдет на пенсию.
Черт, почему он вообще волнуется? Все, кого он когда-либо знал, будут мертвы к тому времени, как он окажется дома. Впрочем, это соображение нисколько не умаляло его желания поскорее совершить это долгожданное путешествие.
Так что он делал свою гребаную работу настолько хорошо, насколько мог, и надеялся, что его гребаные наниматели в конце концов отметят его умения и профессионализм и предложат пенсию пораньше. Только вот сейчас возникли гребаные непредвиденные сложности – явно только для того, чтобы усложнить ему жизнь. Эндрюс питал стойкую неприязнь к непредвиденному. Одним из немногих преимуществ его работы была как раз постоянная предсказуемость.
До сих пор. Но сегодня непредсказуемое, неожиданное событие вынуждало его воспользоваться коммуникатором. Он сердито замолотил по клавишам.
[1]
Клеменс вытащил женщину из воды и как можно быстрее унес ее в лазарет. Так быстро, что именно ее состояние, а не ее пол, успело завладеть мыслями заключенных. Осознание придет позже, а вместе с ним, как предвидел Эндрюс, и проблемы.
Что касалось эвакуационной шлюпки, то, чтобы ее вытащить, они прибегли к помощи быков-мутантов. Любая из шахтерских машин сделала бы это быстрее и проще, но те, что остались снаружи, давным-давно не выказывали и намека на нормальное функционирование, а те, что находились внутри комплекса, были слишком ценны для обитателей, чтобы рисковать ими в местных погодных условиях – даже если предположить, что люди смогли бы вывести подходящий транспорт наружу. Проще было использовать быков, пусть и не привыкших к подобным задачам. Впрочем, свое дело они выполнили эффективно, хотя один из них впоследствии ослабел и сдох – несомненно, от того, что подвергся доселе не испытанному напряжению от настоящей работы.
Когда шлюпку доставили в пределы досягаемости единственного рабочего крана снаружи, закрепить сильно поврежденный кораблик на держателе и опустить внутрь комплекса было уже несложным делом. Эндрюс присутствовал там, когда люди зашли внутрь с новостью, что женщина прибыла не одна – в шлюпке имелись и другие пассажиры.
Управляющий не обрадовался. Больше сложностей – больше дыр в спокойной ежедневной рутине. И надо принимать больше решений. А ему не нравилось принимать решения – всегда существовала опасность решить неправильно.
Капрал-морпех был мертв, как и несчастный ребенок. Андроид не в счет. В какой-то степени Эндрюс почувствовал облегчение. Разобраться следовало только с женщиной, оно и к лучшему: она и в одиночку сулила достаточно проблем.
Один из заключенных уведомил, что передатчик доставил онлайн-сообщение. Оставив шлюпку и ее содержимое остальным, управляющий вернулся в канцелярию. Эндрюс был крупным мужчиной под пятьдесят, мускулистым, мощным и непреклонным. Впрочем, без этих (и некоторых других) полезных качеств его никогда бы не назначили на Фиорину.
Ответ оказался столь же лаконичным, как и его послание:
Да уж, содержательно. Эндрюс уставился на монитор, но там больше ничего не появилось – ни указаний, ни запросов дополнительной информации, ни элегантных корпоративных пояснений. Ни критики, ни похвалы. Почему-то он ждал большего.
Управляющий мог бы отправить еще одно сообщение, запрашивая больше сведений, только вот шишки наверху наверняка сочтут это чрезмерным и удержат часть его жалования на покрытие расходов. Разве они не ответили? Даже если на самом деле это не совсем ответ. С этим он уже ничего не мог поделать – надо было справляться с ситуацией, как он сочтет нужным… и ждать.
Еще один сон. В снах нет чувства времени, там не существует этого измерения. Люди видят во снах самые разные вещи, как сугубо реалистичные, так и полностью воображаемые. Но часы они не видят почти никогда.
Огнемет с двумя стволами в ее руках был тяжелым. Она осторожно приблизилась к капсулам криосна. Быстрая проверка показала, что все трое спящих покоятся в целости и сохранности. Бишоп – разобранный и неподвижный. Тритончик – совершенно неземная в своей детской красоте, полностью чуждая для этих места и времени, где она невольно оказалась. Хикс – спокойный, здоровый. Она чуть помедлила, приближаясь, но крышка капсулы оставалась закрытой, как и его глаза.
Раздался незнакомый звук, и она развернулась, перещелкивая рычажок на боку оружия, а ее палец дернулся на спусковом крючке. Огнемет издал пластиковый щелчок, но и только. Лихорадочно, она попыталась снова. Короткая струя пламени в несколько дюймов неохотно показалась из одного ствола и иссякла.
В панике она осмотрела оружие, проверила количество топлива, спусковой крючок, доступные взгляду провода. Все казалось исправным. Оно должно было работать, ему полагалось работать…
Что-то было рядом, близко. Ей снилось, что она отступает, осторожно пятится к стене в поисках прикрытия и возится с огнеметом. Оно было рядом. Она слишком много знала об этих существах, чтобы предполагать иное. Ее пальцы боролись с массивным оружием. Она нашла причину поломки, в этом не было сомнений. Еще минута – это все, что ей нужно! Перезарядить, выждать, и можно стрелять… Полминуты. Ее взгляд упал вниз.
У нее между ног возник хвост чужого.
Она с криком развернулась – прямо в его ждущие объятья, – попыталась навести огнемет. Ужасающе изящная рука сжалась; невероятно мощные пальцы разломали оружие, сминая двойной ствол. Вторая рука вцепилась в нее. Она замолотила кулаками по сияющей, блестящей грудной клетке – бессмысленные движения. Теперь все бессмысленно.
Ее развернуло и толкнуло к ближайшей капсуле криосна. Еще толчок. Ее лицо оказалось плотно прижато к холодному неорганическому стеклу. Внизу Хикс открыл глаза и улыбнулся. И снова улыбнулся.
Она закричала.
Лазарет был компактным и практически пустым. Он граничил с куда более обширным медицинским отсеком, рассчитанным на десятки пациентов в день. Шахтеры – те самые потенциальные пациенты – давно убрались с Фиорины. Они выполнили свою задачу по добыче ценной руды годами ранее и улетели домой вместе с ней. Остались только заключенные, а им такая большая клиника не требовалась.
Так что просторное отделение избавили от всего оборудования, которое можно было перенести, а более мелкая операционная досталась тюрьме. Так было дешевле. Меньше пространства отапливать, значит, меньше энергозатрат, то есть – экономия. В том, что касалось заключенных, это всегда было наилучшим вариантом.
Однако это не значило, что их оставили ни с чем: лекарств и оборудования с лихвой хватало для текущих нужд. Компания могла позволить себе быть щедрой. К тому же переправлять на планету даже необходимые материалы было дороговато. Проще оставить часть – качеством похуже – на месте, зато получить хорошую репутацию за проявленное сострадание. Добрая слава стоила побольше, чем оборудование.
Помимо того, был еще Клеменс. Подобно части оборудования, он казался слишком хорош для Фиорины – хотя тех, кто был в курсе его истории, убедить в этом было бы непросто. Да и возражать он бы не стал. Но заключенным повезло, что он у них был, и они это знали. Большинство из них были не глупыми, а всего лишь неприятными. Та самая комбинация качеств, которая некоторых людей поднимает до позиций глав индустрии или столпов правительства. Но других она ведет только к поражению и деградации.
Когда проблемы такого характера бывали направлены внутрь, страдальцам либо оказывали помощь, либо изолировали где-нибудь на Земле. А когда они прорывались вовне, затрагивая и невинных, тогда дорога уводила людей, ставших слишком проблемными, в другие места. Например, на Фиорину. Клеменс был всего лишь одним из многих, кто слишком поздно осознал, что его личный путь чересчур разошелся с общепринятыми нормами морали и ведет на эту планету.
Женщина пыталась что-то сказать. Ее губы шевелились, и она тянулась вверх, но в попытке прижаться к чему-то или оттолкнуться – этого Клеменс определить не мог. Нагнувшись, он приблизил ухо к ее рту и услышал какой-то булькающий звук, словно поднимающийся к поверхности из самых глубин.
Он выпрямился и повернул голову женщины набок, удерживая ее мягко, но при этом твердо. Давясь и задыхаясь, она извергла поток темной соленой воды. Спазмы быстро прекратились, и спасенная затихла – все еще без сознания, но теперь в покое, расслабившись и не двигаясь. Клеменс опустил ее голову обратно на подушку, серьезно вгляделся в лицо, напоминавшее маску. Тонкие черты – почти девичьи, несмотря на возраст. Но выглядела она так, будто провела слишком много времени в качестве туриста в аду.