И дело не в том, что мне так уж нравится расставлять по полкам книги, скорее, приятно находиться среди них. Я нуждаюсь в этом занятии, позволяющем ни с кем не общаться. Мне необходимо бездумное повторение действий. Необходим запах ванили и сухих табачных листьев, пропитавший воздух в магазине. Хотя все это напоминает об аварии. Именно здесь я находился, когда это произошло. Поэтому меня и не оказалось в машине.
Я начинаю писать смс Джесмин. Последнюю неделю мы время от времени переписывались. Скорее всего, она не ответит. Она говорила, что преподает игру на фортепиано и будет занята весь день. Я бы с удовольствием как-нибудь послушал ее игру.
Голос мамы прерывает меня на середине текста смс.
– Карвер, – зовет она. – Скорее иди сюда. По телевизору показывают судью Эдвардса.
Адреналиновый спазм сжимает мою грудь. У меня скручивает живот. Это не сулит ничего хорошего. Я подпрыгиваю, ударившись коленом, и вбегаю в гостиную, чувствуя, как подгибаются ноги. Мама, папа и Джорджия сгрудились около телевизора.
Судья Эдвардс выглядит строго, на нем дорогой серый костюм в тонкую светлую полоску, который идеально сидит на нем, и кроваво-красный галстук. Он говорит в микрофон:
– …И таким образом, чтобы донести до общества и молодых людей, как опасно переписываться с друзьями во время вождения, я обращусь к окружному прокурору и потребую начать расследование по этому делу и предъявить уголовное обвинение.
– Вы лично беседовали с окружным прокурором? – спрашивает журналистка.
– Нет. Я не считаю это уместным. И не хочу, чтобы мои действия были расценены как попытка вмешаться в компетенцию окружного прокурора. Не сомневаюсь, что она правильно использует свои полномочия и правосудие восторжествует.
Я, если честно, едва не наложил от страха в штаны. Мама зажимает ладонями рот. На лице отца застывает каменное выражение. Он скрещивает руки на груди и проводит ладонью по лицу. Джорджия впилась в экран с таким видом, словно желает, чтобы из ее глаз на экран брызнули струи серной кислоты, превратив судью Эдвардса в дымящуюся липкую массу.
– Если окружной прокурор откажется выносить обвинение или даже если она его вынесет, станете ли вы подавать гражданский иск против четвертого подростка, который имеет прямое отношение к этой трагедии?
– Мы… гм… ничего не исключаем, так что это вполне возможно. Но нашей первоочередной задачей всегда были и будут безопасность и благополучие нашей молодежи. – Он уверенно кивает. Вот и все, ребята. Здесь больше нечего смотреть.
– Благодарю вас, судья Эдвардс. Фил, слово тебе.
– Спасибо, Элейна. Трагический инцидент и убитый горем отец… Должностные лица центрального округа Дейвидсон приняли решение не утверждать…
Я беру пульт и отключаю звук, а затем тяжело опускаюсь на диван и обхватываю голову ладонями.
– О боже. О боже, – бормочу я безостановочно. Все молчат. Я слышу, как шумно дышит Джорджия, и это не предвещает ничего хорошего.
Она тычет пальцем в экран телевизора, и голос дрожит от ярости.
– Ладно. И что? Все это полнейшая собачья чушь. – Ее голос звонким эхом отражается от стен в тишине, повисшей в комнате.
– Джорджия… – мягко успокаивает мама.
Глаза Джорджии сверкают. Сейчас она похожа на львицу в майке на бретелях и в трико для йоги.
– Нет. Никаких Джорджий. Все это полнейшая чушь. Разве он этого не понимает? Разве до него не доходит, что все это произошло по вине его тупого сына? И он хочет отправить Карвера за решетку?! Нет уж, простите. Нет. – Она мотает головой так, что при одном взгляде на нее у мануального терапевта в глазах появились бы карикатурные доллары.
Мы все потрясенно молчим.
Джорджия пристально смотрит на нас. Она по очереди заглядывает нам в глаза. Ищет в нас силу духа. Желание бороться.
– Карвер, дай мне свой телефон. Я прямо сейчас позвоню этой досточтимой заднице, его чести, и скажу, чтобы он катился ко всем чертям.
– Джорджия… – произносит папа.
Она протягивает руку и щелкает пальцами.
– Ну же, давай его сюда. – Сестра вот-вот разрыдается.
– Но у меня нет его номера, – мягко отвечаю я, потрясенный ее реакцией. – Только номер Марса. – А затем добавляю шепотом: – Разумеется, у меня есть номер Марса.
– Джорджия, успокойся, – урезонивает ее папа. – Он ведь судья. Если ты позвонишь ему и обругаешь, тебя отправят за решетку.
– И что? – восклицает сестра. – Что нам теперь делать?
Папа глубоко вздыхает и потирает глаза. Его ладонь заметно дрожит.
– Не знаю. Я не знаю. – Он смотрит на маму. – Лила, позвони своему брату и узнай, есть ли у него на примете хороший адвокат по уголовным делам.
Слова «хороший адвокат по уголовным делам» – словно четыре удара коленом ниже пояса, следующих один за другим.
Мама отправляется в спальню за своим телефоном, но я все-таки успеваю заметить, как из ее глаз покатились слезы, рисуя на щеках блестящие дорожки.
– Через три дня начинаются занятия, – бормочу я. В этот момент я ошеломлен не меньше, чем когда услышал про аварию. Моя душа словно вылетела из тела и наблюдает со стороны, как мне сообщают эту новость. Я стараюсь глубоко дышать. Пожалуйста, только не надо больше панических атак. Только не здесь. И не сейчас. Я слышу, как мама в спальне разговаривает со своим братом Вансом, юрисконсультом из Мемфиса. Она пытается сделать вид, что ничего особенного не происходит, но ей это явно не удается.
Джорджия сидит рядом со мной. Я вижу, что она осознанно старается вести себя спокойно и утешить меня. Она принимается массировать мне спину.
– Карвер, ты только не волнуйся. Мы с тобой.
Папа обнимает меня. От него пахнет стиральным порошком и черным перцем.
– Послушай, приятель. Мы… с тобой все будет хорошо, понял? Если придется, мы наймем лучшего адвоката в Теннесси.
– А я брошу колледж и пойду работать, чтобы оплатить его, – восклицает Джорджия, вскинув подбородок.
– Нет, я пойду, – бормочу я.
– Никто не будет бросать учебу. Мы справимся с этим, – заявляет папа.
– Все будет в порядке. Но если вдруг начнется заваруха, я упакую задницу Карвера в багажник и отвезу его в Мексику. И плевать мне на все это дерьмо. – Джорджия ведет себя как настоящая деревенщина, когда злится. И это очень смешно, потому что она городская девчонка, которая родилась и выросла в Нэшвилле.
Мама выходит из спальни и возвращается к нам. Она пытается взять себя в руки. Ее глаза опухли и покраснели от слез. Она вздыхает и обращается к папе:
– Каллум, я поговорила с Вансом. Он сказал, что поспрашивает у своих и выяснит, кто лучший специалист по уголовным делам в Нэшвилле. Он сказал, что сейчас нам остается только ждать.
– Ждать. О, как мило. А каково придется Карверу в выпускном классе школы сейчас, когда ему надо подавать заявки в колледжи и как-то жить без троих лучших друзей? И ждать, когда грянет гром, – возмущается Джорджия. – Это полное дерьмо.
Надо отдать Джорджии должное, она в точности выражает мои мысли. Ну, кроме слов о полном дерьме. Может быть, я все-таки не заслуживаю того, чтобы поплатиться свободой. Может быть, никто и не придет, чтобы потребовать от меня мой долг. И тогда вся эта ситуация перестанет быть полным дерьмом, а превратится в дерьмо только частично.
У меня кружится голова.
– Я буду у себя в комнате. – Мне надо подумать.
Мама, одетая в медицинский халат и брюки врача-физиотерапевта, обнимает меня и целует в щеку.
– Ты не один. Мы с тобой.
– Карвер, хочешь сходить в кино или еще куда-нибудь, чтобы немного отвлечься? – предлагает папа.
– Это не поможет. Но все равно спасибо.
– Тогда я буду в кабинете, поработаю над учебной программой, – говорит он. – На случай если ты вдруг передумаешь.
– Отец Эммы юрист, – вспоминает Джорджия. – Я позвоню ей.
Я отправляюсь в свою комнату и усаживаюсь на постель. И пишу смс Джесмин. Ты свободна? Мне надо с кем-нибудь поговорить. И хотя я, несомненно, считаю, что грамматика и правописание необходимы даже в смс, обычно я не столь серьезен. Но мне почему-то показалось странным писать более вольно. И я уже пожалел, что построил предложение таким образом. Что если я обидел ее, написав «с кем-нибудь поговорить», словно мне подошло бы любое живое существо? Черт. И потом, разве предложение «Мне надо с кем-нибудь поговорить» отражало мое горячее желание? Конечно, на мой взгляд, отражало. По определению.
Ни ответа ни привета. Да и ничего удивительного.
Я принимаюсь расхаживать по комнате, но это не помогает.
Я молюсь молча, про себя. Но, повторюсь, я не отношусь к рьяным верующим, и молитва помогает не так хорошо, как хотелось бы.
Я опускаюсь на пол и начинаю отжиматься. Последний раз я делал отжимания на уроках физкультуры в средней школе[5]. Мои руки горят. Я сумел отжаться десять раз, прежде чем окончательно выбился из сил. Немного отдохнув, я продолжаю упражнения, и хотя не понимаю, зачем это делаю, становится немного легче.
– Карвер? – Я вздрагиваю от голоса Джорджии и жалею, что не запер дверь в комнату.
Я тут же вскакиваю с пола и отряхиваю пыль с ладоней.
– Да.
– Я поговорила с Эммой, и она собирается все рассказать своему отцу.
– Отлично.
– Чем это ты занимался?
– Отжимался.
– Зачем?
Иногда ты узнаешь о чем-то только в тот момент, когда слова срываются с твоих губ, словно информация хранилась внутри втайне от разума.
– На случай если… я отправлюсь за решетку, чтобы я мог защитить себя.
Джорджия качает головой, и ее глаза наполняются слезами, но она ничего не отвечает. Мое сердце гулко стучит в груди. Сестра обнимает меня.
– Мне надо немного поработать. А не то я застряну здесь с тобой на весь день.
– По крайней мере у меня не случилось еще одной панической атаки, правда? Я собираюсь в Перси Уорнер.
Парк Перси Уорнера располагается в десяти минутах ходьбы от моего дома и охватывает несколько акров леса со множеством тропинок. Иногда единственный способ справиться с проблемой – это оказаться в окружении чего-то более древнего, чем я и моя грусть.
Возможно, к тому времени, когда я вернусь домой, Джесмин ответит мне.
Они все сидят на диване Эли, положив рядом свои контроллеры, и, согнувшись пополам от смеха, комментируют мое последнее, особенно позорное поражение.
– Вы видели, куда свалилось его тело? – вопрошает Блейк, вытирая слезы.
– Послушайте, придурки, родители не разрешат мне купить игровую приставку. А у меня полно дел, поэтому я не сижу и не практикуюсь в играх двадцать четыре часа в неделю. Так что замолкните. Мне плевать, – отвечаю я.
Но мои объяснения вызывают лишь новые взрывы громкого гогота.
– Блэйд вертелся, стреляя и бросаясь гранатами, как сумасшедший, а потом вдруг кто-то просто подошел сзади и вырубил его прикладом ружья по башке, – замечает Марс.
– Представьте, если бы он на самом деле был в армии, – добавляет Эли.
– Да, пожалуйста, давайте, набрасывайтесь все вместе на несчастного лузера в компьютерных играх! – восклицаю я. – Конечно, Марс, ты играешь гораздо лучше, ведь у тебя это заложено генетически. Твой отец, кажется, служил на флоте?
Марс фыркает.
– Да, он был в составе морской пехоты в первую войну в Персидском заливе. И его наградили Бронзовой звездой и Пурпурным сердцем за какое-то дерьмо, о котором он не рассказывает. Только не пытайся сменить тему и заставить нас забыть о твоем позоре.
Блейк вскакивает и принимается вертеться, нанося удары по воздуху.
– Блэйд вопит: «Вот граната для тебя, и граната для тебя, и для тебя, и, конечно, не забудем о тебе!», – бормочет он преувеличенно монотонным голосом дошкольного воспитателя. И они втроем буквально заходятся от смеха.
– А что если Блэйду применить свои блестящие навыки в чем-нибудь еще? – спрашивает Марс, с трудом переводя дух.
– Например, стать официантом, – предлагает Эли.
– Сожрите мешок слоновьих задниц, ублюдки! – кричу я. Они воют от смеха.
Марс встает.
– Вот он стоит посреди ресторана, разбрасывая вокруг себя еду: «Вот роллы для тебя! И кофе для тебя! И мясной рулет для тебя! И…». – Он умолкает.
– Он не может вспомнить другую еду, – радуется Эли.
– Сложно на ходу вспомнить названия блюд, – откликается Марс. – Давай, назови мне какое-нибудь блюдо. Быстрее. Назови блюдо.
– Сэндвич с сыром, – тут же находится Эли.
– Назови еще, – отвечает Марс. – Еще. Быстрее. Назови другое блюдо. Любую еду. Давай. Быстрее. Назови еду. Живее.
– Гм… суп, – говорит Эли.
– Еще. Живее! – требует Марс.
– Гммммммм…
Мы смеемся до изнеможения.
Вот чем я занимался в это самое время в прошлом году. Не уверен, что это происходило за три дня до начала учебы, но примерно в это время.
Я иду среди деревьев, обливаясь потом, раздумывая о нависшей надо мной угрозе суда. Вспоминаю о Джесмин. И думаю, о чем буду размышлять во время тюремных прогулок. Но в основном я вспоминаю тот день, когда члены Соусной Команды смеялись все вместе. Один случай из многих, в котором не было ничего необычного.
Не могу понять, почему это воспоминание горит в моей памяти, словно факел, но это так.
Когда я возвращаюсь домой, от Джесмин все еще ни смс, ни звонка. Зато Даррену Кофлину как-то удалось разузнать мой номер и он оставил сообщение на автоответчике с просьбой прокомментировать то, что сказал судья Эдвардс. Я ничего не сказал родителям и не перезвонил ему. Да и что я мог бы ответить? Я очень надеюсь, что не попаду за решетку, хотя в глубине души убежден, что заслужил это. Я сожалею, что убил своих друзей. Очень сожалею.
Глава 8
На часах двадцать три тридцать, и я почти засыпаю, когда вдруг жужжит сотовый. Это Джесмин.
Прости, только получила твое смс. Весь день занималась. Все еще надо поговорить?
Я так торопливо набираю ее номер, что роняю трубку. Мне удается схватить телефон в тот момент, когда она ответила.
– Привет, – тихо говорю я.
– Привет, – отвечает она. – Как дела?
Я лежу на постели и закрываю ладонью лицо. Вздыхаю, и этот вздох звучит как стон.
– Охххх. Я схожу с ума.
– Почему?
– Ты слышала, что произошло?
– Нет.
– Ладно, отец Марса – судья.
– Крутой мужик?
– Именно. В общем, сегодня утром мама позвала меня, они смотрели новости. И по телеку выступал отец Марса и говорил, что потребует от окружного прокурора расследовать аварию и, возможно, предъявить уголовное обвинение. – Мой голос предательски дрожит в самом конце. Я уже плакал перед Джесмин, но не стоит брать это за правило в нашем общении.
– Что?! Постой… Уголовное обвинение? А что ты такого сделал? Ты ведь не застрелил их? Это просто бред.
Еще один человек, считающий меня невиновным. И очень важный для меня человек – единственный оставшийся у меня друг. Мое сердце начинает биться спокойнее, руки и голос перестают дрожать.
– Я не знаю, что меня ждет, – продолжаю я. – Мы собираемся на всякий случай посоветоваться с юристом.
– Если понадобится, я готова дать показания и сделать все что потребуется. Я буду чем-то вроде Возражения.
Я невесело смеюсь.
– Думаю, выдвигать протест могут только юристы.
– Мне все равно. Я хочу выразить свое несогласие.
– Да уж. Такова моя замечательная жизнь. Над чем ты работала сегодня?
Она вздыхает.
– Над ноктюрном Шопена, который хочу сыграть на прослушивании в Джуллиарде. Но не исключено, что я передумаю и выберу Дебюсси. Или займусь чем-то совершенно другим.
– Но как же ты можешь не играть Дебюсси, если ты умеешь играть Дебюсси? Ладно тебе.
Она смеется.
– Заткнись.
– А кто твой любимый композитор?
– О, прошу тебя. Почему бы тебе не спросить, какой у меня любимый палец?
– Какой у тебя любимый палец?
– Гмммм. Вообще-то, средний. Средний палец правой руки.
– Теперь понимаешь? Любимый композитор.
– Нет. Это было неудачное сравнение. Кто твой любимый писатель?
– Кормак Маккарти. Это легко.
– Кроумак Маквоти?
– Ой, да ладно тебе.
– Шермак Маккэти?
– Глупости. Перестань. – Невероятно, но ей удалось развеселить меня после столь неудачного дня.