– Ты опять собираешься меня с кем-то свести? В прошлый раз вышло не очень.
Через год после развода я пошел на свидание вслепую с какой-то девицей, с которой Конни познакомилась в колледже и которая жила в получасе езды от меня. Юрист. Поверенный какой-то компании, кажется. Она была милой – с большими глазами лани, пухлыми губами, которые уравновешивались лишь линиями носа и тонкими, идеально прямыми волосами, которые падали ей на плечи. Она легко смеялась моим нелепым шуткам и храбро отстаивала свою точку зрения (как и любой хороший юрист) в споре о том, какая тортилья лучше: кукурузная или пшеничная.
Я был галантен, вел себя как джентльмен. Смеялся, когда от меня этого ждали, открывал дверцу машины, принес ей стакан воды после бурного секса тем же вечером.
Но, проснувшись в одиночестве на следующее утро, я уставился на свое отражение в зеркале, ища… я даже не знаю чего. Я не чувствовал ничего. Даже хуже, чем ничего, мне казалось, что я потерял конечность, а боль в ней еще преследует меня. Днем я позвонил ей и оставил голосовое сообщение, сказал, что я отлично провел время, но не готов с кем-то встречаться.
– Ты тогда только прошел через развод. Было еще рано. Это нормально.
Я сунул руки в карманы и пожал плечами:
– Я и не знал, что ко мне применимо слово «нормально».
Она улыбнулась в ответ.
– Я пыталась сказать тебе это несколько лет. – Она потянулась к дверной ручке. – Увидимся завтра.
Когда Конни ушла, я вытащил из заднего кармана мобильный телефон и пролистал контакты до «Элли». Конечно же, если я ей скажу о дневнике, она не сможет не ответить. Даже угрозы в стиле «не думай читать его, или…» будут лучше, чем тишина. И тогда я смог бы сказать, что у меня и в мыслях не было предавать ее доверие, что я тут же верну его почтой, может, так я заработаю пару очков в свою пользу. Но все это выглядело как манипуляция, и, раз уж я так сильно хотел, чтобы моя дочь опять со мной говорила, я решил не вынуждать ее отвечать.
Так что я быстро набрал сообщение:
Люблю тебя, Элли. Папа.
Я погасил свет и направился к своей спальне, на секунду остановившись у двери комнаты Айжи и приложив к ней ухо. Я, конечно, услышал стук клавиш его компьютера. И решил дать ему еще немного времени.
Уже у себя в комнате я сел на кровать, матрас скрипнул подо мной. Я снял ботинки по одному, думая о том, что Конни спросила, как у меня прошел день. Напряженно. Вот как он прошел. Так же как и любой другой день всего месяца, как я вышел на эту работу. В общем-то, наш самый крупный клиент решил приобрести компанию «S & P» именно сейчас, а не до того, как Шелли уйдет в декрет и не после того, как она из него вернется. И она оставила меня, да и всю команду, но больше всего меня, ведь я за это отвечаю. И не осталось места для маневров, ведь в случае ошибки должны были полететь наши головы.
Я ослабил узел галстука и откинулся на кровать, глядя на мою захламленную комнату и жалея себя: «Какого черта я вообще делаю в этой квартире в Нью-Джерси». Блокнот на комоде бросился мне в глаза. Дневник Элли.
Элли. Моя дочь, которая меня ненавидит. Я знаю, что развод и ей дался нелегко – разве он проходит легко для ребенка? Но я никогда не думал, что все закончится вот так. У нас были хорошие отношения. Во всяком случае, мне так казалось. Лучше, чем у многих. Я точно знал, как ее рассмешить. Избитые шутки, гримасы за спиной у Стефани, неплохие каламбуры. Мы смотрели все серии всех сезонов «Удивительных гонок» вместе, и лучший момент моей жизни был тогда, когда она повернулась ко мне и сказала:
– Нам надо поучаствовать. Мы точно можем выиграть.
И как мы пришли от гипотетической команды мирового реалити-шоу к этому? Я снова посмотрел на ее дневник и отвернулся, в надежде, что желание в него заглянуть ослабнет. Но нет. Я встал с кровати, взял блокнот, выдвинул верхний ящик и закинул в него дневник, захлопывая ящик, пока глаза и руки не предали намерения моего разума.
Я постучался к Айже. Расслышал какое-то ворчание и решил, что это разрешение войти. Увидел его профиль, взгляд был прикован к экрану. Я с минуту так стоял, но он не шевельнулся.
– Я тебе сегодня кресло нашел.
Он снова что-то проворчал.
– Эй, ты меня слышал? Я думал, что ты действительно обрадуешься.
Он повернулся ко мне, глаза большие и серьезные.
– Я только узнал, что в этой школе не надевают костюмы на Хэллоуин, как это было дома. Миссис Беннетт говорит, что это слишком отвлекает.
Я подавил вздох. Было бы очень мило с их стороны предупредить об этом до того, как я весь обеденный перерыв потратил на то, чтобы найти кресло.
– Но ты же все еще можешь надеть его на праздничную ночь. Пойти пугать соседей?
– Для этого я уже слишком взрослый.
– Разве? – Я попытался вспомнить, когда Элли перестала наряжаться. Примерно в этом же возрасте. – Ну, что же, возможно, оно и к лучшему, если учесть, что кого-то это могло обидеть…
– Я найду, куда пойти в костюме, – отрезал Айжа.
Я потер лицо. Подумал, может, поспорить с ним, доказать ему мою точку зрения, но решил, что оно того не стоит. Если в школу так одеться нельзя, а по соседям он не пойдет, то шансы на то, что он найдет, куда отправиться в таком виде, мягко говоря, невелики. Да и непохоже, что у него в школе куча друзей, которые будут зазывать его на вечеринки.
– Что ты тут делаешь?
– Болтаю с Игги.
Я немного помолчал.
– Еще чуть-чуть, и ложись в кровать. Уже поздно.
Он не ответил, так что я тихонько прикрыл за собой дверь. И когда я ее уже почти закрыл, вдруг услышал, как он бормочет:
– Меня бесит, что мы тут.
Щелкнула дверная ручка, я сделал глубокий вдох и закрыл глаза, пытаясь проглотить ком вины, и сказал себе: это всего на шесть месяцев.
В субботу мы с Айжей собирались съездить в приют для животных. Хотя собака – последнее, что нам было нужно, но я не мог перестать думать об Элли. Я залез в дневник. Я знаю, что не должен был, но в какой-то момент я уже не мог о нем не думать, представлял, будто у него есть какое-то волшебное знание, доступ к разуму Элли, и я смогу понять, почему она так злится, почему она не разговаривает со мной. И тогда я открыл ящик, в который запрятал блокнот. И прежде чем я смог сказать самому себе, что поступаю неправильно, я открыл его и начал читать. И тут мне стало понятно: это не совсем дневник, и, видимо, поэтому Элли не так заботит, где он. То есть это дневник в том смысле, что она записывала в него свои мысли. Но это было что-то вроде школьного задания, потому что на внутренней стороне обложки стоит оценка «Отлично» (вот это моя дочка, ну, или такой была моя дочка, пока не связалась с этой Дарси, и ее оценки не скатились на двойки и тройки). Каждая страница была посвящена какой-то книге – наверное, она читала эти книги и потом делилась мыслями о них с дневником.
И, справедливости ради, я тут же отправил ей сообщение:
Нашел твой книжный дневник. Ничего, если я в него загляну? Папа.
Кто там сказал, что лучше просить прощения, чем разрешения? Ну что же, это скорее было похоже на то, что я просил разрешения на уже сделанное, но так тоже пойдет. В любом случае, я решил, что ее молчание – знак согласия. И сейчас я перечитывал ее заметки по «Над пропастью во ржи» (я читал ее в старшей школе, но уже не помнил, о чем книга), когда Айжа появился на пороге моей комнаты.
Я отбросил дневник, будто бы это был журнал с порнографией (даже несмотря на ее молчаливое согласие, я все равно чувствовал себя виноватым).
– Ты готов? Ты сказал, что в девять утра мы выезжаем в приют.
– Да, прости. – Я бросил взгляд на дневник, и меня осенило. Способ наладить отношения с Элли. – Но сначала мы кое-куда заедем.
– Куда?
– В библиотеку.
Через тридцать минут я уже тянулся к ручке на входной двери библиотеки Линкольна и тут замечаю объявление:
ПРИХОДИТЕ К НАМ 31 ОКТЯБРЯ
БУДЕМ ЧИТАТЬ СКАЗКИ-СТРАШИЛКИ ДЕТЯМ ВСЕХ ВОЗРАСТОВ
ПРИХОДИТЕ В КОСТЮМАХ (ГЕРОИ КНИГ ПРИВЕТСТВУЮТСЯ)
БЕСПЛАТНЫЕ СЛАДОСТИ!
Я обернулся на Айжу, тот сиял, как начищенный пятак.
– Я же говорил, что найду, куда мне надеть костюм.
Я кивнул и открыл дверь.
Глава седьмая
– Не забудь надеть карнавальный костюм на Хэллоуин, дорогая! – Это было последнее, что мне сказала Луиза на мой пятый рабочий день.
– Костюм?
– Завтра же День всех святых. Мы всегда в библиотеке переодеваемся.
Я всего один раз переодевалась на Хэллоуин. Мне было девять, и мы с моей единственной подругой детства, Грэйси Ли, оделись близняшками из «Сияния».
– Почему вообще вы решили так вырядиться? Выглядит ну очень жутко, – спрашивала мама, стряхивая пепел с сигареты в бумажную тарелку.
Грэйси Ли сняла свой синий слуховой аппарат и надела перчатки, чтобы больше походить на меня, хоть девочки из фильма их и не носили. Но никто так и не понял, кто мы – может, потому что мы вообще не были похожи, одна женщина даже сказала, что мы «миленькие». Грэйси Ли не могла услышать это, поэтому я придумала, что женщина сочла нас страшными, и Грэйси улыбнулась. А потом в моей памяти всплыло другое воспоминание с того же праздника. Мы разбирали все собранные сокровища-сладости в конце вечера, когда Грэйси откусила шоколадный батончик, а тот оказался с карамелью. Она терпеть ее не могла и протянула шоколадку мне. И я даже не успела коснуться ее губами, когда мама выбила сладость у меня из руки. Она закричала:
– Ты что, пытаешься покончить с собой? Ты умереть хочешь?
В ту ночь я видела призраков, вампиров и мальчика в ужасной маске, которая выглядела так, будто бы с его лица капала настоящая кровь, но это было самое страшное, что я видела в жизни. Меня все еще трясло, когда я ложилась спать.
И в то утро, уставившись в гардероб матери, я проводила кончиками пальцев по рукавам каждого костюма и каждой блузки, надеясь, что меня осенит. Но единственное, что пока пришло мне на ум, – нарядиться, как Барби в деловом стиле, надев мамин ярко-розовый костюм, потому что только его я еще не надевала, как раз из-за цвета.
Пальцы мои дошли до стенки кладовой и нащупали что-то мягкое. Я стянула наряд с вешалки и поднесла к свету. Это было длинное белое одеяние, скорее похожее на ночную сорочку, а не на свадебное платье. Ума не приложу, зачем моей матери оно было нужно – такое простое и закрывающее слишком много тела (на ее вкус), но оно было идеально.
Я буду Эмили Дикинсон. В последние годы ее жизни, когда она не выходила из дома, носила только белое и говорила с друзьями и родственниками через дверь. Я стянула толстовку и тренировочные штаны и надела сорочку. Как и все наряды моей матери, она не села по фигуре, но и так было неплохо. В ванной я распустила волосы, стянутые резинкой в хвостик на макушке. И пусть Эмили Дикинсон всегда зачесывала волосы назад и стягивала в пучок, судя по портретам. Да и я всегда на работе собирала волосы в хвост. Но я решила оставить их распущенными. Если она заперлась у себя в доме на несколько лет и не принимала гостей, довольно логично, что за волосами она особенно не следила. Я бросила последний взгляд на себя в зеркале, а потом спустилась за перчатками и ключами.
Когда я вошла в библиотеку, Луиза удивленно произнесла:
– Дорогая, ты что, проспала?
– Нет.
Она нахмурилась.
– Почему тогда на тебе ночная рубашка?
– Это мой костюм. – Я бросила сумку на стойку.
На ней была черная фуражка и очки-авиаторы, так что я скорее чувствовала ее пристальный взгляд, чем видела его.
– Ты та странная певица? Леди Гага или как ее там?
– Нет. Я Эмили Дикинсон.
– Поэтесса?
– Ага.
Чувствовалось, что Луиза пыталась понять, в чем подвох.
– В конце жизни она жила как отшельница и носила только белое.
– А-а.
Она повернулась ко мне, и я увидела серебристые наручники, свисающие с пояса. Она показала на карточку на груди. «Полиция. Отдел граматики».
– У тебя «грамматики» с ошибкой написано.
– Да? – Она опустила взгляд. – Вот черт.
Луиза отклеила карточку и взяла чистый лист из принтера на столе. А я тем временем толкнула тележку к двери, чтобы забрать оставленные снаружи книги.
Библиотека уже не казалось мне такой огромной, как в первый день, но мне было все еще не по себе, когда я выходила из-за стола. Каждый раз я будто бы испытывала себя. Как далеко я смогу пройти сегодня? Я знала ответ: до коробки с возвращенными книгами у входа. Библиотека и, как ни странно, люди в ней будто бы стали частью меня.
Трое других библиотекарей обычно работали по сменам: Мэри-Энн, директор библиотеки, Роджер, который отвечал за отдел детской литературы, и Шайна, еще один ассистент. Но больше всех мне нравилась Луиза. Может, потому что она была первой, с кем я тут познакомилась, и с ней мне было наиболее комфортно общаться. Или потому, что с ней я общалась больше всех – Роджер сидел за столом у себя в отделе, наши с Шайной смены пересекались всего на несколько часов в день, а Мэри-Энн часто работала в своем кабинете или уходила на встречи. Или потому, что Луиза ко мне не приставала. Первое, что сделала Шайна, когда мы только познакомились, – закидала меня кучей вопросов: «А перчатки зачем? Ты что, вечно мерзнешь?» Я пожала плечами и буркнула: «Что-то вроде того». А Луиза никогда не спрашивала о перчатках, да и ни о чем таком, что не касалось работы: есть ли у меня парень или в какой колледж я ходила. Она просто делала свою работу, а я – свою.
В два сорок пять ко мне подбежала запыхавшаяся Луиза.
– Разве у тебя не обеденный перерыв?
– Мне пришлось вернуться. Мэри-Энн позвонила, говорит, что Роджер сегодня не придет. – Она еле дышала.
– Может, присядешь? – Полицейская фуражка сбилась набок с ее серебристого начеса, а карточка на груди поднималась и опускалась.
– Не, я в порядке. Просто бегать не привыкла.
Я так и видела, как она выбежала из кофейни «Чай и кексики», где обычно обедала, в этом своем наряде полицейского, мчалась по тротуару обратно в библиотеку, и окружающие, должно быть, думали: «Где-то человек оговорился! Прочь с дороги».
– Тебе придется почитать детям сказки.
– Мне?
– Да, тебе. Я останусь приглядывать за стойкой.
– Но я никогда этого не делала. – У меня закружилась голова.
– Тут – да. Но раньше тебе же приходилось читать детям. Племянникам? Младшим братьям?
Я помотала головой. А она нахмурилась.
– Это легко. Роджер оставил на своем столе три книги, я думаю, тебе надо будет раздать конфеты и спеть песенку или что-то такое. Всего на полчаса.
– Спеть песенку?! – С каждой секундой становится все хуже.
– Ну да. Давай же, дорогуша. – Она махала на меня руками, прогоняя в детский отдел. – Дети… ой, смотри, некоторые вон уже заходят.
Я схватила книги Роджера со стола и пошла к круглому ковру, на котором стоял одинокий стул для взрослого. Я села на него и подняла глаза на тех, кто уже пришел и мчался ко мне, сгорая от нетерпения. Пришла девочка-пират, три принцессы в, кажется, одинаковых синих платьях и мальчик в костюме космонавта.
Я робко улыбнулась им, но, когда они подошли ближе, я заметила, что они не улыбаются в ответ. Одна из девочек, принцесс, выглядела довольно злобной.
Сердце застучало как бешеное.
– Где мистер Роджерс? – спросила она.
Я хотела было сказать, что его зовут Роджер, без «с», что его фамилия Браун, и таким образом он не может быть Роджерсом, который был частым гостем на детских передачах, но сейчас явно не подходящий для этого момент.
– Он заболел, – ответила я, хоть и не была в этом уверена. Луиза же не сказала, почему он не придет. – Я его заменяю.